Детектив&Рождество

– Да. – Анита видела, что граф всецело поглощен своим приобретением, и сочла нужным из вежливости сделать комплимент. – Я тоже немного разбираюсь в жемчуге, среди моих испанских знакомых были опытные ювелиры. Вы не прогадали, купив эту прелесть.

– Не прогадал… да… – Граф внезапно выронил жемчужину, она покатилась по половицам, а сам он схватился рукой за шею и захрипел.

Максимов вскочил и не позволил другу сползти со стула.

– Что с вами?

– Н-не знаю… – выдавил Загальский через силу. – Слабость, и воздуху не хватает… а внутри жжет…

Алекс переглянулся с женой.

– Что это, Нелли? Апоплексия?

– Не похоже… Нужен лекарь!

– Как бы кстати пришелся Немец… Дернул же его черт застрять в Твери! – Максимов приподнял обмякшего графа и перенес его на стоявшую под стеной лавку, уложил, подоткнул под голову обтянутую парчой подушечку. – Как вы? Лучше?

– Нет… мм… Хуже… Умираю!

Анита взяла с полки бронзовый колокольчик, и по дому разнесся трезвон. Вбежала служанка Вероника, вид у нее был перепуганный.

– Что стряслось, Анна Сергевна? – пролепетала она, уставясь на лежащего Загальского.

– С их сиятельством несчастье. – Анита не стала тратить время и вдаваться в подробности. – Беги к Ерофею, пусть готовит сани и везет его в Холм. Срочно!

Холм был ближайшим к усадьбе городом с населением в четыре тысячи человек и всеми надлежащими учреждениями, включая лечебницу.

– Пятьдесят верст, Анна Сергевна, – напомнила Вероника. – Довезем ли?

Анита рассердилась – подобно классической русской барыне уперла руки в бока и притопнула ногой.

– Довольно рассуждать! Подать сани, я сказала!

Веронику как ветром сдуло. Анита подошла к лавке. Граф маялся, извиваясь ужом, мял сюртук и раздирал сорочку. Очевидно, боль, донимавшая его, была нешуточной. Максимов, как мог, его успокаивал:

– Все обойдется. Лечебница в городе неплохая. Уровень, может быть, не европейский, но вас выходят, не сомневайтесь.

– Алексей Петрович, – простонал граф, судорожно раскрывая рот, как выброшенная на берег рыба, – где… где моя «Звезда»?

– Вот она. – Анита подняла с пола жемчужину и протянула Загальскому. – С ней все в порядке.

Он приподнял руку, но она бессильно упала на грудь.

– Нет. Я не возьму ее с собой. Эти провинциальные больницы, знаю я их… Непременно украдут. Алексей Петрович, можно вас попросить? Присмотрите за ней, пока я… В общем, на вас вся надежда.

– Не беспокойтесь. Ваше сокровище будет в полной безопасности.

Алекс забрал у Аниты жемчужину, прошел в смежную со столовой комнату, где располагался кабинет, достал из кармана домашнего халата ключик и отпер им кованый сундук, громоздившийся в углу. Из сундука извлек обитый железом ларец, открыл его вторым ключиком, упрятал туда жемчужину и проделал все в обратной последовательности: запер ларец, поместил его в сундук, опустил массивную крышку, провернул бородку ключа в замочной скважине, а выйдя из кабинета, замкнул еще и дверь. Все меры предосторожности были приняты.

Впрочем, Алексом владела совершенная уверенность, что в его доме кражи невозможны в принципе. Начать с того, что Максимовы обходились минимумом прислуги. Рядом постоянно обреталась лишь Вероника, чья преданность не вызывала ни малейших сомнений. Кроме нее, усадьбу обычно обслуживали два деревенских мужика: Антипка и Ерофей. Обоим было под шестьдесят, они служили уже не первому поколению владельцев поместья и ни разу не позволили усомниться в своей честности. Но их сейчас в доме не было – Максимов отпустил дворню, чтобы отпраздновали Рождество с семьями, и отстегнул им из домашней казны щедрое вознаграждение.

Что касается воров со стороны, то они вряд ли могли рассчитывать на легкое проникновение через двойные двери и окна с дубовыми ставнями. Алекс – специалист по военной фортификации – оборудовал свое жилище на манер крепости. Предосторожность нелишняя, если учесть, что вокруг на многие версты – лес, в котором, помимо дикого зверья, водились и лихие люди…

Но сейчас, когда на улице трещали рождественские морозы, кому бы взбрело в голову пробираться через заснеженные дебри и готовить нападение на барскую фортецию? Да и кто знал, что в ней хранится розовый катышек, оцененный в целое состояние?

Спрятав жемчужину надежнее, чем Кощееву смерть, Алекс воротился к графу Загальскому. Тот по-прежнему лежал на лавке под образами, признаков улучшения не наблюдалось. Подле него сидела Анита, смачивала ему лоб водой с уксусом.

– Где Ерофей? – спросил Максимов недовольно. – Чего валандается, сукин сын?

В ответ на его грозную тираду в столовую ввалился собственной персоной кучер, а по совместительству конюх, Ерофей Трофимыч – рослый дядька в зипуне, треухе и валенках до колен. Он доложил, что сани поданы, можно ехать.

Максимов вызвался сопровождать графа. Анита не возражала – желание супруга было вполне объяснимым и по-человечески оправданным.

– Прости, что бросаю тебя… – пробормотал он виновато. – Но так получилось.

Анита со всей искренностью заверила, что он ни в чем не виноват и нет причины каяться.

Поездка предстояла затяжная. Несмотря на то, что снег на большаке смерзся и сани должны были двигаться ходко, Максимов предполагал доехать до города в лучшем случае к ночи.

– Я, конечно, постараюсь с рассветом вернуться…

– Нет уж! – перебила его Анита. – Чтобы тебя где-нибудь в темноте волки сожрали? Благодарю покорно! Дождись утра и приезжай по свету. Мне так будет спокойнее. И не забудь ружье и пистолеты.

– Ты меня как будто на фронт провожаешь, – попробовал пошутить Алекс; Анита не улыбнулась. – Договорились. Но я буду волноваться за тебя. Одна, в пустом доме…

– Со мной Вероника. И я никого здесь не боюсь.

Обмениваться словесами было недосуг – граф впал в беспамятство, метался и бубнил что-то неразборчивое. Его закутали в овчинный тулуп, нахлобучили меховую шапку и бережно уложили в сани. Максимов сел около, приказал Ерофею трогать, и мохноногая лошадка затрусила по дороге через чащу.

К счастью, ничто не предвещало метели, над Медведевкой и окрестностями нависало пусть и по-зимнему тяжелое, но безоблачное небо. Минус состоял в том, что оно неумолимо гасло, а это означало, что значительную часть пути придется проделывать во мраке. Максимов припас несколько масляных фонарей, а Ерофей полагался на чутье своей савраски.

Когда сани исчезли вдалеке, Анита немного постояла в воротах и пошла в дом. Он, всегда олицетворявший собой тепло и комфорт, впервые показался ей чужим, неуютным и выстывшим. Она зябко передернула плечами, закуталась в шерстяную шаль и подбросила в печь два березовых полена. В сердце поселилась тревога, и отчего-то не отпускали мысли, что происшествие с графом – только начало цепи трагических событий, главные из которых еще впереди.

Анита согрелась, но ощущение неуюта не проходило. Сходила в кабинет Алекса, наугад вытащила из книжного шкапа объемный том – что-то из Вальтера Скотта в переводе на французский. Стала читать, но поймала себя на том, что содержание книги не задерживается в голове и тонет в нарастающем волнении.

– Да что же это такое! – раздраженно промолвила она, тренькнула колокольчиком и вызвала Веронику.

Они до полуночи играли в триктрак и пили чай с мятой. Вероника без умолку распространялась о разных рождественских чудесах, будто бы случавшихся с ее знакомыми и знакомыми знакомых. Все это звучало как явная белиберда, не имеющая ничего общего с реальностью и обильно приправленная страшилками из народного фольклора. Чаще других повторялись байки об оживших мертвяках, которые святочными ночами обожают вылезать из могил, бродить по селам и заглядывать в окна честных христиан. При других обстоятельствах Анита посмеялась бы над глупыми выдумками, но нынче было не до веселья.

Когда Вероника утомилась и, умерив словесный поток, начала зевать, Анита отпустила ее в комнатку для слуг, а сама отправилась в спальню. В юности жизнь не баловала ее, поэтому она часто переодевалась ко сну без посторонней помощи, и вообще снобистские замашки большей частью не были ей свойственны. Вот и теперь она самостоятельно расстелила постель и сняла с себя домашнюю одежду – просторный распашной капот, очень удобный, без тугого пояса на талии и с застежкой спереди, которая как раз и позволяла обходиться без услуг горничной. Анита полюбила это одеяние сразу же, как только переехала в Россию. Алекс иногда подтрунивал над ней, замечал, что она выглядит как гоголевская помещица, но Анита не обижалась. Во-первых, он в своем шлафроке тоже напоминал Манилова из иллюстраций к «Мертвым душам», а во-вторых, Анита считала, что коли уж сменила жительство, то и выглядеть должна как представительница страны, в которой обосновалась.

Оставшись в льняной сорочке, доходившей до щиколоток, с кружевами по подолу и буфами на рукавах, она юркнула под одеяло, утонув в мягчайшей пуховой перине. Шаль пристроила на прикроватном столике – к этому ее приучил Алекс. В деревенских домах, особенно зимой, так делали все – чтобы на случай пожара было чем прикрыться, выбегая во двор.

Не спалось. Анита ворочалась с боку на бок, комкала подушку и никак не могла устроиться поудобнее на кровати, оказавшейся слишком просторной для нее одной. Сказывалось отсутствие Алекса, а еще будоражили вновь нахлынувшие беспокойные думы.

Часы в столовой пробили два. Анита слышала их мерные удары, в которых ни с того ни с сего ей почудилось нечто погребальное. А когда затихли последние отзвуки тяжкого бомканья, до ее слуха донеслось не то поскрипывание, не то поскуливание, а может, и то, и другое одновременно.

Она приподнялась на локте и навострила уши. Определенно, за окном кто-то копошился, но оно было занавешено батистовой шторой, и к тому же стояла непроглядная темень. С сильно бьющимся сердцем Анита дотянулась до столика, ощупью нашла на нем спичечницу, вынула из нее деревянную палочку с нашлепкой из белого фосфора и чиркнула ею о наждачную бумагу. Фосфор мгновенно воспламенился, разбрызгивая искры и распространяя в спальне удушливую вонь. Анита поскорее поднесла спичку к свече.