– Галю ж моя Галю,
Дай води напиться,
Ти така хороша —
Дай хоч подивиться!
– Вода у криницi,
Пiди тай напийся,
Як буду в садочку —
Прийди подивися.
– Прийшов у садочок,
Зозуля кувала,
А ти ж мене, Галю,
Та й не шанувала.
– Стелися, барвiнку,
Буду поливати,
Вернися, Іванку,
Буду шанувати.
– Скiльки не стелився,
Ти не поливала,
Скiльки не вертався,
Ти не шанувала.
Несе Галя воду,
Коромисло гнеться,
За нею Іванко,
Як барвiнок, в?еться.
В моё детское время взрослое население моего села при детях воздерживалось произносить бранное слово. Как и во всех семьях Советского Союза, в семьях обрусевших украинцев, сибиряков, у них в большинстве семей кроме мальчиков не осталось мужчин, сложивших жизни на фронтах Великой Отечественной.
Мы, лишённые мужского внимания и защиты от жизненных неурядиц, рано впрягались в тяготы колхозной жизни и не делились на “москаляк”, кацапов или хохлов. Мы были единым советским сообществом. Мелодичные украинские песни односельчан вплетались в общий хор наравне с раздольными русскими песнями, и это обстоятельство неизбывно живёт в моей душе, не выветриваясь с годами.
Не забывается далёкий 1955 год, когда я покидал своё село для дальнейшей учёбы в техникуме, и мы с мамой ехали в колхозной повозке в город. Я радовался – впереди самостоятельная жизнь, а мама всю длинную дорогу в 18 километров молчала, и если честно, мне её было немножко жалко. В памяти то и дело всплывали слова грустной песни:
“Рiдна мати моя, ти ночей не доспала,
Ти водила мене у поля край села,
І в дорогу далеку ти мене на зорi проводжала,
І рушник вишиваний на щастя дала.
Хай на ньому цвiте росяниста дорiжка,
І зеленi луги, й солов'iнi гаi,
І твоя незрадлива материнська ласкава усмiшка,
І засмученi очi хорошi твоi.
Я вiзьму той рушник, простелю, наче долю,
В тихiм шелестi трав, в щебетаннi дiбров.
І на тiм рушничковi оживе все знайоме до болю:
І дитинство, й розлука, i вiрна любов”.
У моей мамы глаза были карие и печальные, но песня была хорошая, иона соответствовала моему внутреннему состоянию убегающего из села несмыслёныша.
Я – русский мальчик пел на долгую разлуку с матерью украинскую песню, песню моих дорогих односельчан.
Дети современного майдана, молодые “хохлы”, при пособничестве самостийных руководителей Украины, как губкой впитывали тлетворное влияние бандеровских недобитков, активно взращивали в себе ненависть к России и не щадили, вплоть до физического уничтожения, любого защитника “русскости”.
Какой будет конец в украинском народном противостоянии мне сейчас не известно. Каждый раз, садясь за письменный стол, я вспоминаю слова жены моего товарища: “Жизнь для меня чудесным образом остаётся на все времена неразгаданной…”
Для меня она тоже является такой же.
Многие оракулы прошлых столетий излагали для потомков своё видение жизни, а она, жизнь человеческая, порой вытворяла такое, что не вписывалась в рамки прошлых рассуждений о ней.
И что делать? Возвращаться к началу начал? К рождению и становлению человека?
А куда денешь киевский майдан? Трагедию Одессы, героические Славянск, Краматорск, Мариуполь? Разрушение жилых домов в Луганске и Донецке? Как побороть в себе отвращение от телевизионного созерцания поросячей физиономии?
И.О. Президента Украинской республики? Что будет с Украиной после 25 мая 2014 года. Проснётся ли остальная, не воюющая территория, и с какими мыслями пойдёт к избирательным урнам? Какие там будут песни? И будут ли?
Жизнь не стоит на месте.
Сегодня, т. е. 23 мая 2014 года, выпускники российских школ собрались на торжественную линейку, чтобы последний раз послушать трель школьного звонка.
У особо чувствительных на глаза наворачиваются слёзы. Большинство бравируют: видно, что им надоела школьная муштра образовательным наукам. Зачем она современному школяру, когда есть интернет?
Многие поселились в нём и явно забыли кто они, где они и почему, когда, а что если… и что от этого будет?
Хорошо, если современный школьник помнит, что он россиянин, что его, например, зовут Ваня, а в школе учительница первого класса впервые написала на обложке ученической тетради его фамилию и имя – Иванов Ваня.
Выпускник школы Иванов Ваня уже не помнит имя и отчество своей первой учительницы, но он до сих пор помнит, что всех мальчиков с именем Ваня во взрослом возрасте будут звать Иваном, а в более уважительном случае станут называть Иваном Ивановичем.
Ивановичем – это потому, что и отца Вани тоже зовут Иваном.
Иванович – сын Ивана, того самого, которого, может, тысячу раз вызывали в школу из-за слабоватой учёбы и далеко не примерного поведения его сына Вани и, наконец, того самого, которого в школе ни разу не видели, а за сорванца Ваню отдувалась его мама.
У всех мальчиков, не имеющих соответствующего рвения постигать школьные науки на родительском собрании больно доставалось их матерям: классные руководительницы не щадили их самолюбия, отчитывали при всём родительском народе, каждый раз завершая свою негодующую тираду трафаретными вопросами:
– Что будем делать, уважаемая…? Какие будем принимать меры? Ну не дебил же он вас на самом деле?
Матери знали, что их дитятки не могут быть дебилами: они, дитятки, много чего знали из интернета и на трагические вопросы невозмутимо отвечали:
– Зря волнуешься, мамочка! Ничего страшного не происходит, а если я не мог назвать училке имя князя в Ледовом побоище, так я быстренько найду на сайте “История России” его имя. Зачем учить всё наизусть, когда в интернете всё есть?
Отцы большей частью становились на сторону сыновей:
– А что? Дед вон говорил, что раньше в школе, когда он учился, чистописание внедряли. А где оно это чистописание сейчас? Даже я этому в школе не учился – нет ему применения в жизни! Интернет – это… штука! Сто преподавателей заменит, на все вопросы ответит. Я в своё время долдонил слова Маяковского… Был такой поэт в советское время… Так вот – я громко декламировал… как сейчас помню… под аплодисменты девчонок:
Кроха сын к отцу пришёл
И спросила кроха:
“Что такое хорошо
И что такое плохо?
У меня растут года —