Крепко подумай, найди хитроумное верное средство,
[295] Чтобы тебе женихов, отчий дом твой заполнивших нагло,
В нём же самом погубить: явной силой ли, хитрым обманом.
Быть уж ребёнком нельзя, ты из детского возраста вышел!
Слышал, как славный Орест благородный покрыл себя славой?
Честь защищая, убил он Эгиста, которым так подло
[300] Был достославный отец умерщвлен его ради корысти.
Так же и ты, милый друг, – ты уж крепок, высок и прекрасен, –
Должно быть смелым теперь, чтобы имя в потомках прославить…
Время, однако, уж мне возвратиться на быстрый корабль мой.
Спутники, что меня ждут, в нетерпении, верно, уж злятся.
[305] Ты же теперь о себе позаботься, совет мой обдумав».
Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:
«Добрый мой гость! Ты меня как отец наставляешь, для пользы.
Нет, не забуду теперь я твоих благосклонных советов.
Но подожди же ещё! Пусть и в путь ты торопишься, всё же
[310] В нашей купальне, прошу, услади прежде тело и душу.
С радостным сердцем потом унесёшь на корабль мой подарок
Дивный, богатый. Его поднесу я на добрую память.
Есть ведь обычай: дарить, расставаясь, на память подарки».
Так отвечала ему светлоокая дева Афина:
[315] «Нет, ты уж больше меня не держи: тороплюсь я в дорогу!
Ну а подарок, что мне поднести захотел ты сердечно,
Я на обратном пути, к вам заехав, приму благодарно,
Чтобы в свой дом увезти. И достойным подарком отвечу».
Это сказав, быстро тут светлоокая скрылась Афина,
[320] Будто бы птицею ввысь унеслась сквозь отверстие крыши.
Но поселила она в его сердце и твёрдость и смелость,
Память его об отце оживив с новой силой. И тут он
Затрепетал всей душой, угадав, что беседовал с богом.
Тотчас тогда к женихам подошёл он, божественный видом.
[325] Пел перед ними певец знаменитый. С глубоким вниманьем
Слушали песню его о печальном возврате из Трои
Храбрых ахеян: то им присудила Паллада Афина.
В верхнем покое своём вдохновенное пенье услышав,
Вниз Пенелопа сошла по ступеням высоким, поспешно,
[330] Старца Икария дочь многоумная. С нею спустились
Две из служанок её. Вот она, – среди женщин богиня, –
В залу неслышно вошла, где её женихи пировали,
И у колонны одной, свод державшей, тихонечко встала.
Справа и слева её две служанки почтительно встали.
[335] Щёки прикрыла она головною накидкой блестящей
И, со слезами, к певцу, что божественно пел, обратилась:
«Фемий! Известно тебе много песен, что радуют душу,
В них прославляют певцы и богов, и героев великих.
Спой же из них ты одну для собравшихся; будут в молчаньи
[340] Слушать все гости её за вином. Но прерви ту, что начал
Песню печальную ты: замирает в груди моей сердце,
Если я слышу ее. Ведь всех горше мне горе досталось:
Я о любимом скорблю до сих пор и его вспоминаю,