Фармацевт 4
Первой в мой кабинет зашла фрау Эльза Коттин домохозяйка. Подозреваю, что Магда Бернхайм постаралась направить эту даму именно ко мне, по просьбе Бремера.
Эльза Коттин обладала неплохим физическим здоровьем, поэтому смогла достать терапевтов и хирургов клиники по самое нехочу, обнаруживая у себя каждый день, новые заболевания от меланомы под коленом до синдрома Титце в грудной клетке.
Поэтому терапевты, хирурги и другие окулисты с большим удовольствием сплавили ее нам, поставив диагноз ларвированной депрессии.
Диагноз подтвердил сам шеф, у которого сразу разгорелся спор с нашим штатным психологом. Та, с пеной у рта, требовала, чтобы фрау Коттин назначили групповую психотерапию, так как тяжесть депрессии минимальна, мыслей о суициде у больной не появляется, поэтому в назначении нейролептиков и антидепрессантов нет никакого смысла.
А вот упоминать нейролептики ей не стоило. Мария Ривкин посмела вторгнуться своими руками в сферу деятельности психиатров, считающуюся их прерогативой. И если до этого момента Карл Бремер добродушно кивал головой, как бы соглашаясь с предложением психолога, то после намека на бессмысленность лекарственной терапии он довольно резко заметил, что Фрау Коттин вполне обойдется в ближайшее время без психологической поддержки, а лечить ее будут психиатры. В дальнейшем вполне возможно психологи тоже смогут сказать свое слово, но сейчас будет так, как он сказал.
Поэтому уже после консилиума Магда Бернхайм с улыбкой вручила мне карту фрау Коттин, сообщив на всю ординаторскую, что надеется, что доктор из России с успехом справится с такой больной.
После чего до вечера мне выносила мозги психолог Мария Ривкин, рассказывая, как ее не ценят в клинике и ей давно пора уйти на вольные хлеба, а не мучиться, работая с таким непробиваемым ретроградом, как наш шеф, не понимающим, что психиатрия – это прошлый век, и будущее принадлежит психологии.
– Представляешь, Алекс, наш шеф никак не может понять, что холистический подход к лечению, то есть внимание не только к симптомам болезни, но и социальному окружению – это путь к излечению больного! Я долгое время пытаюсь расширить возможность применения когнитивно-поведенческой терапии в нашей клинике и все бесполезно.
Вспоминая сейчас, глядя на больную, слова Марии я мысленно улыбался.
– Просто признайтесь, что нет денег на развитие науки, – думалось мне. – В Штатах, особо не заморачиваются когнитивной терапией, а вкладывают миллиарды в исследования биохимии мозга, создание новых препаратов и методов воздействия на мозг. А в Европе, как и в России из-за отсутствия денег пытаются лечить словами. Конечно, кое-что можно вылечить ими, но далеко не все.
Внимательно слушая фрау Коттин, я успокаивающе дотронулся до ее предплечья.
На приеме у меня она появилась во второй раз. Изменения в состоянии прослеживались невооруженным глазом. Женщина увлеченно рассказывала, что за последние дни ей стало намного легче, перестали беспокоить боли в области сердца, ушла слабость, да и выглядела бодрей. Короче, лечением она была довольна. Поэтому я вновь предложил ей пройти тест Гамильтона.
Пациентка в этот раз заполнила его намного быстрее, чем первый.
– Представляете, господин Циммерман, – поделилась она, – Сегодня я совсем по-другому оцениваю вопросы теста, это значит, что лечение идет успешно?
– Совершенно верно, фрау Коттин, вы с нашей помощью побеждаете свою болезнь, уверен, что в ближайшее время вы полностью поправитесь, – заверил я собеседницу.
Мысленно я уже готовился к беседе с шефом. Представляю его реакцию, когда он увидит повторный тест Гамильтона, улучшенный на двенадцать пунктов, в результате лечения обычными антидепрессантами, притом, что уже пять пунктов являются довольно значимым результатом, за более продолжительное лечение.
Скорее всего, в следующее появление больной на приеме он явится сам проверять этот тест.
Посмеявшись про себя, я продолжил прием. На сегодня подобных пациентов я больше не ожидал. Зато завтра ко мне должен был придти больной с малопрогредиентной формой шизофрении, которого тоже пытался лечить по-своему. Хотя понимал прекрасно, что подобные «успехи» привлекут ко мне особое внимание, но удержаться от экспериментов не смог. Рассчитывал, что улучшение состояния парочки больных сильного ажиотажа не вызовет.
Увы, ожидания не оправдались. Посмотрев на тест, Бремер обвинил меня в том, что я выдаю желаемое за действительность. В ответ я предложил, чтобы вопросами тестов с больной занялась Мария Ривкин.
Но Карл пожелал сам присутствовать на очередном приеме.
После беседы с пациенткой и просмотров результатов теста, он задумчиво посмотрел на меня.
– Я все думал, с чего бы это Новартис так в тебе заинтересован, теперь это становиться понятней. Признавайся, что ты добавлял к лечению больной.
Я улыбнулся.
– Карл, ничего, кроме указанных в карте препаратов фрау Коттин не получала. Наверно ей помогла психодинамическая терапия доктора Ривкин.
Бремер в ответ молчать не стал.
– Алекс, я понимаю ваше немного скептическое отношение к нашим коллегам, признаюсь, меня тоже иногда пугает тот энтузиазм, с которым они пытаются лечить психические заболевания. Но нельзя не признать, что психологи освободили нас от массы рутинной работы со всевозможными комплексами человеческой психики, поддающимися воздействию на уровне второй сигнальной системы.
– Карл, не надо меня агитировать, – прервал я речь собеседника. – Я же просто пошутил. Конечно, мы должны работать в тесном контакте. Но должен заметить психотический эпизод шубообразной шизофрении психологи купировать не в силах, при всем своем желании.
– Наш разговор ушел куда-то в сторону, – заметил Бремер. – Поставлю вопрос конкретней, выскажи свое мнение, почему твоя пациентка за несколько дней практически вышла из депрессии.
– Понятия не имею, – пожал я плечами. – Получала она антидепрессанты в малых дозах. Я даже не успел их увеличить, как состояние фрау Коттин начало улучшаться. И сейчас остаюсь в сомнениях, стоит ли выходить на общетерапевтические дозы, или оставить все, как есть.
Шеф задумался.
– Может, действительно, оставим все, как есть, – неуверенно сообщил он, глядя на меня
– Ну, что же, – констатировал я. – Так и запишем, при осмотре больной профессор Бремер рекомендовал оставить терапию малыми дозами антидепрессантов и направить фрау Коттин на групповую психотерапию.
Когда провожал остающегося в задумчивости шефа, то подумал:
– Хорошо, что мой однофамилец Циммерман болен малопрогредиентной шизофренией и то, что он выздоровел, так сразу не поймешь. Пожалуй, с экспериментами я завяжу. Нечего лишний раз привлекать к себе внимание.
Закончив с приемом, я начал собираться в сторону дома. Неожиданно в кабинет зашла Магда Бернхайм.
Все-таки решилась, – обреченно подумал я. Уже несколько дней, как я заметил ее странный задумчивый взгляд в мою сторону. Знакомы мне такие взгляды были еще с первой жизни. И предвещали обычно неприятности.
Ведь правило не… где живешь, и не живи где… придумано не так просто.
– Алекс, какие у тебя планы на вечер? – немного смущенно поинтересовалась женщина.
Посмотрев на симпатичную, полногрудую даму лет сорока, я вдруг подумал:
– А почему бы и нет. Ведь мне осталось пробыть в стажерах еще полтора месяца, старший ординатор Магда Бернхайм взрослая самостоятельная женщина, так, что никто не посмеет бросить в нее камень.
Вслух же спросил:
– Магда, ты что-то хотела предложить?
– Ну, да, – она резко оживилась после моего вопроса. – Если ты не против, мы можем посидеть в баре, очень приличное место, я туда изредка захожу.
– Отлично! – слегка фальшивя, воскликнул я. – Давно хотел развеяться, сразу туда отправимся, или тебе нужно зайди домой?
Дама, не раздумывая, сообщила, что ей никуда не нужно, и мы уже может идти отдыхать от трудового дня.
Я не очень высок, не дотягиваю до ста восьмидесяти сантиметров, так, что Магда на каблуках оказалась немного выше меня. После того, как мы вышли из больницы, она ловко подхватила меня под руку и, похоже, не собиралась отпускать до самого заведения.
Бар, в который мы зашли, располагался в полуподвале и неплохо был стилизован под старину. Посетителей оказалось немного, за столиками несколько пожилых швейцарцев потягивали пиво. Пара девушек сидела у стойки, и развлекали бармена.
Магда потянула меня в дальний угол, как будто боялась, что на нас обратят внимание.
По-моему, до нашей пары никому не было дела. Узнав, что будет пить женщина, я отправился к бармену и заказал напитки. А заодно и ужин.
Мы пили коктейли, обсуждали больных, затем перешли на личные темы. Когда принесли еду, Магда удивленно посмотрела на меня.
– Не надо было заказывать? – спросил я, пытаясь понять ее взгляд.
– Нет, я вспомнила, – сообщила она. – Ты же уроженец России.
Я улыбнулся. Все встало на свое место. Похоже, предыдущие кавалеры фрау Бернхайм, пришедшие с ней в этот бар, или другой, не утруждали себя лишними тратами. Они, в отличие от меня были настоящими европейцами. Я же за годы жизни в Германии так и не научился по настоящему экономить.
После бара, Магда вновь взяла меня под руку и потянула за собой, как телка.
До ее дома шли молча, каждый думал о своем.
Ночевать у женщины я не остался, да она и не уговаривала. Уходил оттуда с неприятным чувством, будто бы изменил жене. Странно. Вроде бы мы с Лидой уже несколько лет, как в разводе, но я то еще не успел полностью это осознать. Возможно, из-за этого яркого секса у нас с Магдой не случилось.
На следующий день Бернхайм разговаривала со мной, как ни в чем не бывало.
– Конечно, у нас же ничего не было, – насмешливо думал я, не позволяя себе никаких вольностей в разговоре, – Просто посидели в баре и все дела.
Однако наша встреча не осталась незамеченной. В этот же день я нечаянно услышал разговор двух медсестер. Они довольно громко обсуждали старшего ординатора, переживая, что старая грымза нашла себе нового, молодого любовника.
В их беседе меня больше всего заинтересовала моя характеристика. Тридцатилетние медсестры назвали меня молодым любовником. Это притом, что Магде было всего сорок два года, а мне пятьдесят шесть.
Неужели я настолько молодо выгляжу?
С одной стороны, это радует, а с другой боюсь, что в будущем, если этим обстоятельством заинтересуются серьезные структуры, мне не поможет даже прикрытие Новартиса.
Прошло еще несколько дней, и мне позвонил Блюменталь. Он сообщил, что возникла срочная необходимость в моих лекарствах, поэтому он договорился с Бремером, о представлении стажеру двухдневного отпуска, в ближайшее время.
Он, конечно, спросил, когда мне будет удобней, но понятное дело, спрашивал из вежливости. Поэтому я не стал кочевряжиться, и отдал инициативу в его руки.
И уже на следующий день с утра отправился в гомеопатическую аптеку, где меня с распростертыми объятьями ожидали два провизора. Ну, насчет объятий, шутка, довольными они не выглядели.
Блюменталь, пришедший вместе со мной, представил нас друг другу и убедительно попросил хозяев выполнять мои просьбы без пререканий. Не знаю, на каком крючке у Новартиса сидели эти аптекари, но сидели они крепко. Поэтому без особых эмоций приступили к изготовлению антимигренола. Интересно было за ними наблюдать, сквозь явный скептицизм, написанный на их лицах, периодически проглядывало любопытство. Профессионалы в своем деле, они прекрасно помнили успех этого средства в девяностые годы, но, глядя на доктора психиатра, все равно сомневались в успехе.
Когда во второй половине дня они закончили с приготовлением раствора, то вопросительно уставились на меня.
Мол, с нашей стороны все сделано, теперь ваш выход, маэстро.
– Господа, вам придется на некоторое время выйти из ассистентской комнаты, мне необходимо провести некоторые секретные манипуляции, – сообщил я двум братьям – провизорам. Пожилые швейцарцы, возмущенно переглянулись, но побоялись возражать, и вышли из комнаты.
Интермедия
Где-то в здании концерна Новартис.
– Ну, что же, господин Блюменталь, вас можно поздравить с успешным выполнением вашей идеи, – сообщил один из руководителей концерна подчиненному. – С представленным докладом я ознакомлюсь позднее, а сейчас можете вкратце рассказать, как вам пришла в голову мысль использовать этого русского немца.
Герхард Блюменталь, сидевший напротив, с готовностью приступил к рассказу.
– Господин Мартенс, впервые я подумал о привлечении Алекса Циммермана для работы в нашей фирме, сразу, как только прочитал в прессе о его выходе из комы. Понятно, что человек, больше десяти лет, пролежавший без сознания, будет нуждаться в поддержке, и охотно пойдет навстречу тому, кто протянет ему, фигурально выражаясь, руку помощи.
Как видите, все так и получилось. Благодарю вас, что поддержали мою инициативу и пошли навстречу…
– Понятно, Герхард, – прервал излияния подчиненного шеф. – О себе я все знаю. Давайте остановимся на предмете нашей сегодняшней встречи.
Расскажите, какие результаты получены по спектральному анализу этого антимигренола, и какие результаты получены в двойном слепом плацебо контролируемом исследовании.
Блюменталь замялся.
– Ну, вы понимаете, господин Мартенс, в аптеке братьев Эвансов, было произведено около полутора литров препарата.
Некоторое количество ушло на проведение иммуноферментного исследования,
К сожалению, оно никаких результатов не принесло. Также ничего не получилось при использовании когерентного линейно-поляризованного оптического излучения и последующего сравнения с эталонным образцом.
– Хм, а что вы брали за эталонный образец? – поинтересовался Мартенс.
– Эвансы после ухода Циммермана, сделали еще некоторое количество препарата по его рецепту, только уже без его обработки. С ним и сравнивали.
Только никакого результата не получили. Химики уверяют, что исследовали просто дистиллированную воду.
Мартенс хмыкнул.
– Угу, воду, только эта вода убирает симптомы мигрени лучше наших патентованных средств, работающих на уровне плацебо. Если бы еще знать, что с этим раствором делает Циммерман!
– Вроде бы наши специалисты установили видеокамеры в аптеке? – то ли напомнил, то ли спросил собеседник.
Мартенс раздраженно махнул рукой.
– С камерами ничего не вышло, с того момента, как этот человек зашел в комнату, кроме помех они ничего не передавали. Специалисты, ответственные за аппаратуру заявляют, что такое может быть при интенсивном электромагнитном воздействии.
Блюменталь воскликнул.
– Я вспомнил! у Циммермана был с собой дипломат, возможно, он подозревал, что за ним будут наблюдать поэтому принес с собой портативную глушилку сигнала.
– Вполне возможно, – устало согласился Мартенс, – ведь изображение с камер исчезло в тот момент, когда Циммерман начала что-то делать с полученным раствором, хотя особой роли это не играет, мы с вами убедились, что наш новый сотрудник может создавать уникальные лекарства. Думаю, что со временем мы разгадаем, каким образом он их делает. А пока будет просто пользоваться результатом.
Блюменталь согласно закивал, как будто это его лекарственное средство произвело такое ошеломляющий эффект.
– Ну, что же, – задумчиво продолжил его руководитель. – Перспективы перед нами открываются неплохие. Учитывая, что на гомеопатические средства не нужно готовить заявление на регистрацию нового лекарственно средства и получения разрешения на продажу, у нас не будет лишней головной боли.
Кстати, как дела у вашего подопечного? Вы с ним беседовали? Насколько мне известно, профессор Бремер от него в восторге и неоднократно говорил о желании пригласить Циммермана на постоянную работу к себе в клинику.
Блюменталь занервничал.
– На эту тему я с ним еще не разговаривал, тем более что у нас с ним подписан договор.
Шеф снисходительно улыбнулся.
– Любой договор при желании можно расторгнуть, если вы не в курсе, то сообщаю, у нашего доктора появилась пассия в клинике, и вполне возможно, что он предпочтет заниматься своей привычной работой рядом с любовницей, а не выполнять наши заказы.
– Сомневаюсь, что он такое пойдет, увидев полученный гонорар, – возразил Блюменталь, и собеседники обменялись понимающими улыбками.
Подходила к концу моя стажировка в клинике, профессор Бремер в последние дни неоднократно делал прозрачные намеки на постоянную работу. Понять его было нетрудно. Не так уж много работало врачей – психиатров в Швейцарии, кое-где их вообще не хватало катастрофически, недаром нам периодически приходилось посещать тюремные больницы для осмотров психически больных заключенных.
Однако, после выполнения заказа Новартиса, на мой счет упали почти двадцать тысяч евро.
В то же время за месяц работы стажером в клинике мне заплатили две тысячи франков.
Исходя из этих цифр, выбор был однозначен в пользу работы на концерн. Тем более что с Магдой Бернхайм наша лав стори долгого продолжения не имела. В скором времени у нее появился молодой почитатель, вроде бы из Палестины. Но, тем не менее, мое равнодушное отношение к этому поступку ее изрядно злило. Поэтому общалась она со мной последнее время сухо официально, вроде бы опытный доктор, но женщина, есть женщина, за ней всегда должно оставаться последнее слово.
Поэтому, когда Герхард Блюменталь попросил о встрече и начал мямлить что-то невразумительное, я четко заявил ему, что планы не меняю, и, как обговорено в контракте выхожу работать торговым представителем для продвижения в аптечную сеть ЕС лекарств от концерна Новартис.
Собеседник сразу загорелся энтузиазмом, наверно, хотел вручить новое задание, но я его слегка охладил, заявив, что нуждаюсь в недельном отпуске.
– И чем ты намерен заняться в отпуске? – как бы между делом спросил он.
– Хочу слетать в гости к старшей дочери, – ответил я спокойно.
Не знаю, прослушивался мой телефон, или нет, скорее всего, нет. Поэтому я рассказал Блюменталю, что мне в очередной раз звонила Яна и настойчиво приглашала в гости.
– Так, что слетаю в Калифорнию, познакомлюсь с зятем, с внуками. Ну, а по возвращению, приступлю к работе. Надеюсь, неделю, фирма обойдется без моего присутствия, – сообщил я Блюменталю.
– Я вам гораздо больше нужен, чем вы мне, – думал я, глядя на его недовольное лицо.
Прошло несколько дней, я снова сижу в кресле самолета и гляжу из иллюминатора на белую пустыню облаков, простирающуюся под нами до горизонта. За обшивкой самолета ровно гудят моторы, а я, укрывшись пледом в который раз, пытаюсь перестать глазеть на облака и заснуть.
Позади осталась пересадка в Дублине, и перекус пиццей запитой парой тамблеров ирландского потина. Признаюсь, попробовал его из чистого любопытства.
Оказалась изрядная гадость, но не хуже чем шотландское виски с привкусом торфа.
Зато алкоголь изрядно поднял настроение, из-за чего, наверно, и не могу заснуть. Рядом со мной сидит чернокожая полная дама, с любопытством поглядывающая в мою сторону. Неужели запах перегара от ирландского зелья так привлекателен?
Оказалось, что нет. Даму привлекала возможность смотреть в иллюминатор.
В результате я ей охотно уступил это место. Удобней будет пробираться к туалету, а субтильного азиата я смогу обойти не беспокоя.
Пересев, я снова укрылся пледом и попытался заснуть. Однако память подбрасывала вчерашнюю встречу с Гердой.
Отвальной я в клинике я не устраивал, обошелся рукопожатиями. Бремер, правда, снова завел разговор о работе, на что я привычно отговорился словами, возможно, подумаю, не исключено, что такое случится.
После щедрой оплаты моих трудов работодателем я чувствовал себя Крезом, поэтому решил лететь на самолете в первом классе, не думая о цене.
Специально купил билет на рейс из Дюссельдорфа, чтобы навестить младшую дочь перед отлетом.
Герда моему приезду была рада, но во время разговора за столом ерзала на стуле, как будто ей натерли одно место скипидаром.
Пришлось сообщить, что, как обычно, ночевать у нее не останусь и уеду в гостиницу. После этого ерзание прекратилось, и мы принялись дружно обсуждать, что можно привезти из Германии в подарок Яне и членам ее семьи.
После небольшого обсуждения стало понятно, что лучшим подарком для дочери стану я сам, потому, что в Лос-Анжелосе, как и в Греции, все есть.
Герда не могла не вспомнить о своей подружке Элизе, и упомянуть о моем участии в ее выздоровлении. На этот раз я особо не возражал, просто укоризненно смотрел на дочь, мл, как только такая глупая мысль могла придти в твою голову.
Однако девушка не унималась, поэтому пришлось пустить вход тяжелую артиллерию и спросить, как у нее обстоят дела с личной жизнью.
Вопрос сразу заставил Герду забыть о Элизе, она начала активно уверять меня, что практически соблюдает целибат и даже не смотрит в сторону парней.
Я притворился, что верю ее словам. Хотя частые взгляды дочери на часы, висящие на стене, выдавали ее с головой.
Читать мораль я не стал, Герда умненькая девочка и замуж раньше тридцати лет не выйдет.
В общем ближе к семи вечера я отправился в гостиницу, повеселевшая дочка проводила меня объятьями и поцелуем.
Двигатели нашего Боинга по-прежнему ровно гудели, не внушая никакой тревоги, однако от недавних воспоминаний меня оторвало какое-то внутреннее беспокойство.
Откинув плед, я огляделся. Мой сосед с правой стороны, лощеный кореец залип в экране телефона, гоняя каких-то зверюшек по экрану.
Негритянка уже не смотрела в иллюминатор, а, похоже, взяв пример с меня, тоже решила поспать. Вот ее сопение меня и разбудило. Что-то с ним было не так.
Коснувшись кончиками пальцев ее суховатой теплой кожи предплечья, встревожился еще больше.
Тем более, от соседки явно чувствовался запах яблок.
– Да она в кому собирается впадать, – понял я. – То-то ее еще на посадке качало, литровую бутылку воды выдула, и таблетки от головной боли принимала.
И, что делать, я же ни разу не эндокринолог, так, по верхушкам, помню, что надо делать, но в самолете все равно ничего не получится.
Да ладно, – успокаивал я сам себя, – сейчас сообщу бортпроводнице, пусть даму в аэропорту встречает неотложка и увезет в больницу.
В этот момент мимо нас, проходила стюардесса, я уже хотел ее окликнуть, но передумал.
Вспомнив подружку Герды, решил проверить свою новую способность, раз уж появился такой случай.
Посмотрев по сторонам, убедился, что на нас никто не обращает внимания, мой сосед не отлипает от игры, после чего плотно обхватил кистью запястье соседки и представил, что убираю начинающийся кетоацидоз.
Видимо, мое физическое состояние значительно улучшилось за последний месяц, потому, что я практически не почувствовал оттока жизненных сил, как это было в случае с Элизой. Но все равно легкой слабости избежать не удалось.
Теперь оставалось только наблюдать. Женщина, несмотря на мое «лечение» продолжала спать, но вроде бы дыхание у нее немного выровнялось, и уже не было таким шумным, как ранее.
Когда стюардессы выкатили тележку с обедом, соседка проснулась и резво помчалась в туалет.
– Вот и лечи больных инкогнито, – насмешливо думал я. – Избавил ее от диабетической комы, а она даже спасибо не знает, кому сказать.
В принципе, понятия не имею, вылечил ее или нет, ведь я хотел только убрать последствия кетоацидоза в ее организме, а не восстановить функцию островков Лангерганса в поджелудочной железе. Скорее всего, просто временно улучшил ее состояние.
Ну и ладно, – эгоистично подумалось мне. – По крайней мере, спокойно долетим до Нью-Йорка.
Дальнейший путь у меня прошел без осложнений, короткая пересадка в Нью-Йорке и в середине дня я уже был в Лос-Анжелосе. На внутреннем рейсе таможни не было, поэтому задерживаться, нигде не пришлось.
Для конца декабря погода была великолепная, градусник на табло перед аэропортом показывал 73,5f. Напрягая свои мыслительные способности, я сообразил, что это вроде бы 23 градуса по Цельсию. Напрягал способности зря, потому как с другой стороны табло градусник показывал именно эти цифры.
Не без труда пробравшись сквозь толпу у входа в терминал, я выбрался к стоянке такси.
Пришлось даже отстоять небольшую очередь, после чего я забрался в желтую тойоту к усатому мексиканцу.
– В Санта-Монику, – коротко сказал я и откинулся на сиденье.
– Ок! – также коротко откликнулся водитель, и мы тронулись. Под песенки Бритни Спирз и Мэрайи Кэрри дорога показалась недолгой.
Когда мы заехали в частную застройку, водитель не сразу нашел нужный дом и даже спросил путь у стоявшего рядом с машиной полицейского.