Вать машу!

Письмо отправлено пятнадцать лет назад? Ошибка!

Конечно, ошибка, сказала себе Машенька, направляясь в большую комнату. Остановилась на пороге, оттягивая время. Вытащила из конверта сложенные листки бумаги – хороший повод, чтобы не входить. Заставила себя сделать шаг…

Здесь плохо пахло; или это только казалось? Сладковатый дух витал в помещении, вызывая дурноту. Смерть пахнет, даже если Ее еще нет; когда же Она так близко, что дотронуться можно, – запах этот ни с чем не спутаешь… И было почему-то холодно. Машеньку пробрал озноб.

Покойница лежала в той же позе, в какой ее оставили (как же еще?) Руки на груди, глаза закрыты. Глаза мать закрыла сама, перед тем, как уснуть навсегда. Чтобы не смотреть на нее, Машенька развернула письмо и пробежала взглядом первые строчки.

«Неонила Ивановна! Мы с Вами подсчитали, и вышло, что не виделись мы 11 с лишним лет. В человеческой жизни это очень много. За это время люди меняются и физически, и духовно, и восприятие явлений, отношений так же претерпевает очень заметное изменение…»

Ровный понятный почерк, легко читается, но смысл, – каков во всем этом смысл? Кто автор, о чем пишет? Неонила Ивановна – это, собственно, имя-отчество матери… Машенька перечитала первую страничку… нет, все мимо. Никому это теперь не нужно.

Тут и телефон завякал. Дочь с облегчением бросила письмо на стул возле кровати. База с трубкой размещалась на тумбочке в прихожей. Хороший повод, чтобы уйти и не натыкаться взглядом на это птичье лицо, столь внезапно ставшее чужим и незнакомым. Заострившийся нос и скулы, ввалившиеся щеки…

– Машу-вать, снегурочка моя, – нежно произнесли в трубке. – Чего мобильник отключила?

– Подожди, сейчас посмотрю… Аккумулятор сел.

– Давай мы тебе новую трубу купим.

– У меня их теперь две…

Звонил Женатик. Так мать называла мужчину – за глаза, конечно, – из-за которого Машенька в свое время разум потеряла. И прозвище это прижилось в их доме. Что касается обращения «Машу-вать», то сия милая кличка возникла еще в школе, хорошо хоть, пользовались ею немногие – мать, Женатик вот тоже.

– Это ты недавно звонил? – спросила она. – Прости, я не успела подойти.

– Не я. Наверное, другой кавалер. Ох, заревную!

– Что ты хотел?

– Приезжай ко мне. Прямо сейчас. Супруга изволила к родственникам отбыть, и пацанов с собой прихватила. Только не шуми, я вижу, сколько на часах. Ты вызови такси или, там, машину на шоссе поймай, не думай о деньгах…

– Мама умерла, – сказала Машенька.

– Что? – он осекся.

– Мама. Умерла. Сегодня вечером.

– Подожди… Как умерла?

– А как умирают? – закричала Машенька. – Например, когда с гриппом после инсульта на работу ходят! Или когда «скорая» по часу на вызов едет! Что неясно?

– Еду, – сказал Женатик. – Держись, ежик.

Отключился.

Неужели и вправду приедет?

Никого у них с матерью нет – одни на свете. Впрочем, отец… Был отец. Вернее, есть. Третий муж Неонилы Ивановны, которого мать презирала пуще всех прочих мужчин. За что? За то, говорила она, что спать в носках ложился. Машенька хорошо к нему относилась: нормальный мужик. Виделись только очень редко.

Да, плохо быть одной, особенно, если совсем одна. Всю жизнь мать ей об этом толковала, а она посмеивалась. Только сейчас поняла, насколько это плохо…

4.

Разговор непонятным образом раскачал ее и взвинтил. Сидеть она больше не могла: апатия разом сменилась жаждой деятельности. Она пометалась по квартире, не зная, чем себя занять; попыталась мыть посуду, подумала, не сготовить ли чего… от мыслей о еде тут же замутило. Потом она вдруг вспомнила, что нужно разобраться с вещами. Сработал стереотип поведения: когда человек уезжает в больницу, его собирают. Мать уезжала вовсе не в больницу, но дочь словно забыла об этом: главное было – занять руки.

Она перебралась в среднюю комнату. (Большую и среднюю занимала мать, в дальней жила дочь.) Кровать, кресло с высокой спинкой, платяной шкаф, секретер с книгами, музыкальный центр… Она выгребла из платяного шкафа всякую всячину. Нашла чулки, платье, комбинацию поприличнее. Жаль, некому было ей сказать, что никакие вещи сейчас не нужны, что их придется везти в морг потом, и вещи потребуются новые, неношеные. Впрочем, подобранный наряд все-таки показался Машеньке не вполне приличным. Она вспомнила, как однажды в маршрутке пожилая женщина рассказывала другой пассажирке, мол, у нее уже заготовлен «гробовой комплект», чтобы родственникам поменьше хлопот было. Может ли у матери быть «гробовой комплект»? Она принялась искать по новой, думая о том, что в пятьдесят лет люди еще не готовят себе «гробовые» вещи… да и в семьдесят, наверное, далеко не все готовят… и неожиданно поняла, что роется в тряпках вовсе не в поисках одежды.

Она искала деньги.

Была ли у матери заначка, спрятанная втайне от дочери? И если была, то где искать? Машенька наскоро распихала вытащенное барахло обратно по полкам и опустилась в кресло. Поднимать матрас? Рыться в книгах, вытаскивать и переворачивать ящички?.. Фу, как пошло.

Болезненное возбуждение исчезало, растворяясь в разъедающей душу обиде.

Обида осторожно ходила вокруг Машеньки все эти страшные часы, но теперь, осмелев, села к ней на колени, обняла и посмотрела женщине в глаза… Проблема была именно в деньгах. Конечно, смириться с уходом родного человека – да просто осознать это! – непросто. Но когда личное горе осложняется чисто финансовыми потерями – пиши пропало…

«Как же вы могли так со мной поступить, уважаемая Неонила Иванна? – закипало в голове у дочери. – Не следили за своим здоровьем, отмахивалась от всего, что вам говорили. Собиралась жить вечно молодой – и вечно хороводить с кавалерами разной степени резвости, среди которых, справедливости ради, попадались чуть ли не моего возраста…» Нечестно это. Мать не уставала повторять, что на свете есть только два человека, достойных ее любви: доченька и она сама. Вообще, о любви она много рассуждала: в том смысле, что эта напасть – удел слабых и зависимых, то есть НЕ-личностей. Сама же – о-о! – была личностью… И что показал сегодняшний день? Даже себя она не любила, не говоря уж о своем ребенке. «Прости, мамуля, но относилась ты к себе наплевательски», – подытожила Машенька.

И что теперь прикажете делать?

«Не думай о деньгах», – обмолвился тут Женатик. Да как же можно о них, проклятых, не думать…