Пальма. Серия «Бессмертный полк»

Пыжи изготовить было проще пареной репы. Старых валенок было множество. Из голенища делай сколько хочешь. Чтобы не сопрели, россыпь этих войлочных кружочков покоилась в холстяном мешочке.

Заячью дробь покупали в магазине. Хотя, когда она заканчивалась, просто вырубали зубильцем из свинцового листа маленькие квадратики. Дробь была насыпана в красивые металлические коробочки из-под зубного порошка с рисунками каких-то московских достопримечательностей на крышках. На них было крупно написано ВДНХ.

Капсюли хранились отдельно в пластмассовой коробочке, завернутые в пергаментную промасленную бумагу от случайной искры. Их забивали в патрон деревянным молоточком осторожно, тщательно, без перекосов. Не дай бог при выстреле на охоте случилась бы осечка.

Чтобы влага не попадала в заряд, разжигали стеариновую свечу и закапывали парафином уже запыженный патрон. Через гексан был виден номер. Как правило, на зайца применялась дробь №3, что соответствовало надписи красным карандашом.

Снаряженные латунные патроны расставлялись рядком.

Готовые боеприпасы вставлялись в ячейки патронташа, который состоял из четырёх секций. В каждой было по шесть стаканчиков. От влаги и мусора сверху была предусмотрена накладка, которая пристёгивалась на кнопку.

Когда полный патронташ оказывался на поясе охотника, в душе появлялась уверенность зверобоя-промысловика. В этом случае, каждый себя позиционировал, как мог. В зависимости от того насколько хватало амбиций и смотря кому, какой хотелось славы. Хотели мы того или нет, но охота в то время не воспринималась, как чистейшей воды спорт. Это была возможность добыть зверя для прокорма семьи.

Наша Пальма седьмым чувством обладала в полной мере. От ожидания свободы поскуливала, взвизгивала, крутилась, не находила себе места. Ей страстно хотелось в лес, в дело. Вся ее энергетика и суть были мобилизованы на добычу. Перед охотой я гладил ее, целовал в большущий нос, как мог, успокаивал, заглядывал в глаза. Но она уже вся была на винте, жила другой жизнью и всячески изворачивалась от моих ласк.

Уходили они на зайца очень рано и без меня. Я сладко спал, а проснувшись, с нетерпением ждал их обратно, переживал за своего друга. Охотникам предстоял тяжелый рабочий день промысловика. Возвращались они тоже затемно. Оба добытчика мокрые, усталые, молчаливые, но самое главное довольные являлись моему взору. Белоснежный заяц, а то и два были переброшены через плечо папы. На поясе висел полупустой патронташ. Чтобы не повредить добытых зверьков, разряженное ружье отец держал в руках.

Запомнился запах, идущий от оружия после охоты. Он ассоциировался у меня с запахом удачи. Больше нигде такого не учуять. Он был горьковато-кисловато-маслянистым. Да еще с дымком и привкусом победителя. Кого зацепило, тот знает!

Лыжи ставились в холодные сени. А промокшую одежду, сырые валенки папа складывал на приступок печки. К утру, одежда уже высыхала.

Пальма сразу уходила в свою конуру. Она сворачивалась клубком и засыпала, вся сырая до последнего волоска. В любую погоду, или непогодь от нее валил густой пар. Как ни странно, но он был без запаха. Пар и пар. Просто вода. А мне так хотелось учуять благоухание дикого леса. Во сне Пальма периодически вздрагивала и слегка поскуливала. Я понимал, что азарт охоты отпускал её не сразу. Не помню случая, чтобы она тот час же после возвращения из леса подходила к миске с едой. Сначала ей надо было восстановить силы. Как это сделать? Конечно же, только через крепкий собачий сон.

Папа бывал очень доволен. Он хвалил Пальму за ее тонкое чутье и выносливость. Мне, как награда, доставался заячий хвостик. А когда наступали трескучие морозы, этот белый пушистик согревал мне руку в шерстяной варежке. Я с удовольствием показывал этот трофей своим друзьям. Конечно, они завидовали чёрной пацанской завистью.

Но, бывало, папа передавал и другой приветик от зайчика. С мороза он вытаскивал из рукавицы… конфетку или из кармана ватника… горбушку мёрзлого хлебца. Ура! Я прыгал от счастья. Папа был для меня самым дорогим сердцу человеком на свете.

Самый хороший, самый умный, самый добрый и любимый на земле человек для меня-это был мой папа!

Весной тоже было хорошо! Я носился по лужам и запускал кораблики в стремительные, холодные ручейки. Мы орали до хрипоты и одури просто так. От хорошего настроения. До темна, сражались на крепостях из сырого снега и в глубоких норах сооруженных в спрессованном зазимке. Прямо на снежных отвалах, оставленных тракторами по обочинам дорог. Светлого времени суток нам с друзьями не хватало.

Я ел пахнущее весной сырое порошное сало. И Пальма его смешно кусала из моих рук. Может быть, она думала, что это было реальное белое мясо? Или по весне носом не чуяла? Да нет же! Она просто, как могла, по-собачьи дурачилась. Да и снег был не косточкой. Поэтому она его надкусывала, мотая головой, фыркала и тут же выплёвывала. Открывала пасть и выталкивала его языком. От вида этой процедуры нам было очень смешно, и мы с мальчишками заливались хохотом. Смеялись и дурачились до изнеможения. Пальма гавкала и скакала вокруг нас. Всем было весело и хорошо!