Демянский «котёл». Серия «Бессмертный полк»

Отморозки командиры! Гниды! Неужели не могли согласовать с сапёрами схему прохода в своём противотанковом минном поле.

Столько людей своих ни за что, ни про что и понапраслину положили. Идиоты! Полководцы хреновы!

После того, как мы подорвались на своих же противотанковых фугасах, в эту брешь, приоткрывшую нашу оборону, ломанулась парочка немецких танков. Мимо сразу же пробежали красноармейцы с противотанковым ружьём.

Оно напоминало старинную базуку, было тяжёлым, длинным и неудобным. Поэтому с ним управлялись два бойца. Первый и второй номер.

За первым было закреплено само ружьё, на марше он всегда таскал его и отвечал за работоспособность. Второй номер носил 30 штук бронебойных увесистых патронов. На его плече ещё болталась пятизарядная трёхлинейка, а к ней полагалось ещё сотня патронов. Плюсом были две противотанковые гранаты, шинельная скатка и вещмешок с солдатским барахлом. По возрасту, силе духа, уму, страсти, характеру они бывали как братья.

Вот и сейчас, заняв удобную позицию, они открыли прицельный огонь по гусеницам бронемашин. Однако, промах следовал за промахом. От брони слетали искры. Немецкая бронированная разведка без поддержки пехоты откатилась обратно на свои позиции.

Крепкий орешек обороны противника выглядел следующим образом. Передний край плотно прикрывала густая сеть проволочных и минных заграждений. Тут были рогатки, ежи, спираль «Бруно», проволочные заграждения в два кола. В 30—50 метрах за ними располагалась линия дзотов, глубиной размещения до 50—300 метров. Стены у них были двойные деревянные, между ними насыпана земля. Между дзотами были сооружены открытые площадки и окопы с одетыми крутостями.

В дзотах располагались лишь дежурные подразделения. Основная часть гитлеровцев пряталась в блиндажах, построенных в 75—120 метрах от них. Между дзотами проходил забор из колючей проволоки в три кола. По обе его стороны были лесные завалы высотой более двух метров, засыпанные снегом. Далее возвышался почти на два метра деревянный забор с амбразурами, напоминавший крепостную стену. С фронта забор прикрывал земляной вал толщиной 1,2—1,5 метра у основания. По валу тянулись рогатки из колючей проволоки и спираль «Бруно». Казалось, неприступная линия обороны!

Однажды мне довелось услышать разговор полкового комиссара и командира нашего стрелкового батальона

– Ты главное имущество и технику береги. Людишек нам всё равно подкинут. Еще денька два повоюем, добьём оставшихся солдатиков и поедем в тыл на переформировку. Вот тогда-то погуляем, попируем. Баб тыловых пожамкаем. Ха-ха-ха!

Как же так, командиры? Мы же вам беспрекословно и без всяких рассуждений верим!

Что касается меня, то я не относил бы себя к числу храбрецов. Конечно, всем участникам сражения бывало страшно. До онемения рук, до холода в сердце. Всё дело в том, как этот страх проявлялся у людей. С одними случались истерики, и они плакали, кричали, пытались убежать и спрятаться. Другие переносили внешне спокойно. Но убитых при мне, на глазах однополчан невозможно было забыть.

В любом случае, как бы ни было страшно, я старался всегда держать себя в руках и действовать по обстоятельствам, без паники.

От моих приказов напрямую зависела судьба и жизнь вверенных мне людей. Моих боевых товарищей. Поэтому, я просто не мог себе позволить проявления человеческих слабостей. Тем более, показать свой страх.

В миномётной роте мне требовалось быть хладнокровным и наблюдать ход боя. Как бы ни складывалась ситуация, главной задачей было определить местонахождение цели. А затем засечь и уничтожить её. Либо нанести существенный урон противнику.

Бывало, в прямой видимости.

Служивые знают, что такое миномёт. Любая атака на врага, а тем более оборона не возможна без батальонной минометной поддержки. В любом случае, минометчики были всегда наипервейшей целью для уничтожения. Противник спал и видел, как бы поскорее нас прикокошить.

В этих беспощадных и кровопролитных боях в живых оставался лишь каждый десятый боец. Страшные мы несли потери!

…Время тянулось мучительно медленно, пока мы добирались до раздавленной танками позиции второго миномётного взвода.

Наконец-то, прибыли. Нашему взору открылась ужасная картина.

Среди кусков размозжённого и расплюснутого гусеницами металла, в развороченной грязи вперемежку со снегом лежали тела десяти сибирских красавцев-богатырей. В гимнастёрках на выпуск, без шапок. Все были с грязными закопчёнными лицами. У кого-то оторвало ногу. Кто-то с искромсанной грудью. Почти все с разбитыми головами, в крови.

У белобрысого Ярика нижняя часть туловища была полностью раздавлена танковым траком и вмята в чернозём вперемешку со снегом. Спокойный по жизни Василий лежал навзничь с оторванной рукой и зажатой трёхлинейкой в другой. А один из братьев Авериных покоился поперёк другого. Видимо своим телом хотел закрыть от смертельной беды родного братика. Свернувшаяся лужа крови под ними сроднила их навеки.

Жуткая картина виделась, где Афанасий Краев без гимнастёрки, с голым торсом лежал на спине, раскинув руки, а к его губе прилип окурок. Скрученная из газетки самокрутка. Правая рука сжимала связку гранат. Но, маленький, ещё дымившийся окурок, видимо был для него последним успокаивающим фактором перед броском на фашистский танк. От не остывшего ещё, а когда-то разгорячённого тела шёл едва видимый парок.

И это было чудовищней всего, что я видел до и после этого случая на войне. Гораздо страшнее распоротых животов, оторванных рук и ног, разбитых голов. Раскинутые руки молодого мускулистого мёртвого тела и дымящийся окурок на губе.

Ещё несколько минут назад телу Афанасия принадлежала жизнь. Как любой человек он мечтал, смеялся и хотел вернуться до родного дома живым. Балагурил и курил.

А теперь вот уснул навеки с окурком, прилипшим к кровавой пене на губе.

Вот так, из всего миномётного взвода в живых остался только один Семён Комов. Вернее, пока был жив. Осколок, как бритва раскроил ему горло и воткнулся в лёгкие. Он дергался, хрипел и булькал уходящей из тела жизнью. Притулившись спиной, к оплавленному взрывом сугробу, в конце концов, уронил голову на залитую кровью грудь и завалился на бок, повернув лицо вверх.

Глаза его были широко открыты. В них отражалась бездонная синева родного неба. А закрыть их ему уже не хватало сил. Моченьки затворить светлы очи сейчас уже не было. Целой прожитой жизни ему не хватило! Всего лишь мгновения из своей молодой биографии чтобы в какой-то момент просто закрыть глаза.

А это, казалось бы, так просто. Проще не бывает, как прикрыть веками свои глазоньки. Но…

Я склонился над ним. Однако, Семён так и умер, не успев до конца промолвить последних своих слов.

Придётся мне, его командиру, передать вам услышанное прощание от Семёна Комова

– Очень обидно братцы, что мы не выиграли этот бой. Погибли все. Но, как уж получилось. По крайней мере, очень старались. Спасибо вам, родные, за понимание!

Человек стареет, а небо вечно молодое, как глаза моей любимой, в которые смотреть да любоваться. Для меня они никогда не состарятся и не поблекнут.

Кто любит, тот добрее к роду людскому.

Пройдёт время, люди залечат раны, построят новые города, вырастят красивые сады. Наступит другая жизнь. Молодёжь будет петь другие песни. У вас будет другая новая и мирная судьба, вырастут красивые дети.

Вы все ещё будете любить.

Может быть, не поверите, а я счастлив, что ухожу от вас с великой любовью к Родине!

Но постарайтесь никогда не забыть о нас, боевом расчёте второго миномётного взвода.

Прощай, наш взводный лейтенант Иван Щербаков.

Будем жить в веках, ребята!

Тяжело и горько об этом рассказывать. Жернова войны перемололи здесь сотни тысяч солдатских судеб. Но люди ко всему привыкают. И мы освоились. По ходу кровавой бойни война обучала солдат премудростям фронтовой жизни. Хочешь, не хочешь, брали уроки и «натаскивались» на благоприятный результат.

«Ветераны» уже знали, куда упадут бомбы с пикирующего «Юнкерса». Знали, что под миномётным огнём вперёд ползти безопаснее, чем лежать на месте. Знали, что бежать от немецкого танка нельзя, потому что он, как раз и давит впереди себя бегущих. Противотанковых гранат не было, а «коктейль Молотова» надо было забросить сбоку, на вентиляционную решётку двигателя «Тигра». Они знали, что автоматчиков, стреляющих из «шмайссеров» с бедра опасаться не стоит, потому что их пули уйдут все в «молоко».

Они были уже «матёрыми» солдатами войны.

Мои боевые друзья стали совсем другими. Обыденностью стало держать удар врага и крепче стоять на ногах. Не паниковать от численного превосходства неприятеля, а бить его в «хвост и гриву» опытом и умением. Рядовым делом стала отвага и мужество. От обилия крови уже не тошнило. Злость от неудачного боя уже не сеяла в души страх, а поднимала на подвиг. И не в безысходный смертельный рывок на амбразуры, а в обходной манёвр с фланга. И командиры уже перестали расстреливать за неординарную инициативу снизу. Все понимали, что победа становилась куда ценнее, если бойцы оставались живыми.

В моём понимании, это были уже элитные бойцы. Мои боевые товарищи становились воинами от бога. В нас вселилась непоколебимая уверенность, что победа будет за нами.

Мы все честно выполняли свой долг, но, к сожалению, теряли и боевых товарищей.

…Однако, группировка врага в районе Демянска сдалась не сразу. За день до 200 самолетов Геринга сбрасывали грузы на парашютах в пекло «котла». Не помогло.

Но тем не менее, талантливый немецкий военачальник генерал пехоты граф Брокдорф – Алефельд частями смог вывести свои подразделения из «котла», а другие всё же сдались в плен.

16-я Армия немцев была разгромлена и прекратила свое существование.

Из воспоминаний моего отца.