Территория Церкви

Разве приведенное высказывание одного из «антиклерикалов» об «общественных сферах, являющихся секулярными и не имеющих к религии никакого отношения», не выдает с головой предвзятость, если не предрассудок автора? Ведь он считает аксиомой, что Церкви нет места нигде (даже в культуре!), кроме того жестко ограниченного пространства, которое кто-то ей отвел. Но кто имеет право «отводить» такое пространство, то есть давать однозначный ответ на поставленный выше вопрос?

Мне представляется, что «антиклерикалы» – последние, кто может претендовать на такое право. По очень простой причине: этим правом обладает прежде всего само общество, состоящее из граждан, которые законом наделены свободами и правами».

Согласно современным представлениям мы различаем общество и государство, которое является инструментом общества. Мы различаем Церковь и государство, которые юридически разделены. Кроме того, мы различаем Церковь как организацию и Церковь как религиозное сообщество.

У Церкви есть свои властные функции, которые относятся к ее специфической жизни и деятельности. Но Церковь не сводится к «корпорации клириков», она состоит из всех своих членов, включает в себя и клириков, и мирян «самых разных состояний» (на церковном языке – это весь «народ Божий»).

Нельзя говорить об отношениях Церкви и государства, Церкви и общества, игнорируя собственно общество, то есть самих людей, граждан и группы граждан. Общество составляют конкретные люди, которые одновременно являются и гражданами государства, и членами Церкви (или других религиозных объединений) либо приверженцами безрелигиозных взглядов. Обсуждаемый вопрос по существу сводится к проблеме формирования и усиления гражданского общества, о значимости которого не раз говорил Патриарх Кирилл.

Современное общество, как показывают многочисленные социологические данные, не является светским (в отличие от государства). В обществе есть разные по своему отношению к Церкви люди и группы – как в так называемых элитах, так и в так называемых широких массах. И «пределы светскости» должны определяться не какими-то абстрактными принципами, а реальной общественной ситуацией, с учетом традиций, культурных особенностей, а также конфессиональной структуры конкретного общества.

Конечно, проблема «пределов светскости» является общей для всех государств европейского типа. Но в современной России эта проблема усугублена историческими обстоятельствами: с одной стороны, наследием эпохи государственного атеизма, а с другой – предшествующей ей эпохи государственной религии, то есть целыми столетиями, когда имело место государственное регулирование религиозной жизни и деятельности.

Как решать все вопросы, касающиеся присутствия религии в школе, армии, тюрьме, социальной сфере? Как поддерживать конфессиональный баланс? Как интерпретировать религиозные символы в государственной символике? Для нашего общества это сравнительно новые проблемы, у нас нет традиции их решения. Но сегодня мы вместе с государством и религиозными объединениями пытается находить ответы на эти вопросы – в ходе общественной дискуссии, иногда полемики, через эксперименты (например, преподавание основ православной культуры), в диалоге различных общественных сил. Это нормальный процесс.

Какова же мотивация радикальных секуляристов, протестующих против «клерикализации» в том ее понимании, о котором говорилось выше? Чего они хотят? Это прежде всего голоса тех, кто вообще против всякого более активного и явного присутствия религии в обществе. Это голоса тех, кто хочет, чтобы религии в открытом общественном пространстве не было вообще, чтобы она не возвращалась после советского госатеизма и продолжала ютиться в социальных щелях. И здесь нельзя забывать о том, что радикальные секуляристы являются идеологической (и потому квазирелигиозной) группой. Они представляют не общество в целом, но определенное меньшинство граждан – меньшинство, которое стремится задавать тон в обществе, опираясь на свои частные убеждения.

А что же Церковь и государство?

Церковь выполняет миссионерскую задачу и совершенно естественно стремится к активному участию в жизни общества в соответствии со своими нравственными и религиозными ценностями, сохраняя при этом принципиальную автономию.

Государство же, как инструмент всего общества, призвано учитывать убеждения, интересы и права всех граждан и групп граждан: и большинства, и меньшинств. Поэтому государство не может принципиально консолидироваться ни с Церковью большинства (то есть с ее конкретными религиозными интересами и целями), ни с активными идеологическими меньшинствами (вроде воинствующих секуляристов). Государство должно заботиться об общем благе, то есть об обществе в целом, и не только в экономической, культурной и прочих сферах, но и в сфере религиозной.

Должное соотношение светского и религиозного в общественной жизни нельзя определить просто исходя из абстрактных принципов (и чисто правовой подход здесь не срабатывает). Это не удавалось нигде и никому. Потому что это проблема реальной жизни.

В конечном счете вопрос о присутствии, о роли и влиянии религии в современном российском обществе – это вопрос разумной, взвешенной оценки позитивных эффектов и рисков, учета традиций и инноваций, перспектив поступательного развития и связанных с ними задач по солидаризации общества. Это вопрос политического и культурно-исторического реализма, то есть вопрос прагматический, а никак не идеологический.

И когда до нас доносятся громогласные протесты борцов с «клерикализацией», за ними видится прежде всего очень нехитрая вещь: вражда к религии вообще или к одной из религиозных конфессий в частности. А за этой враждой – совершенно религиозный пафос радикальной гуманистической идеологии прошлого века, которая ждала окончательной смерти религии, потому что сама стремилась занять ее место в мире.

Вряд ли сегодня возрождение этого пафоса будет служить благу всего российского общества – общества реальных людей.

Храмы нужны для консолидации христиан

Представьте себе, что вы – москвич, живущий в одном из спальных районов столицы, в котором не хватает поликлиник. Вы обращаетесь к местным властям с просьбой построить лечебное учреждение недалеко от вашего дома. В ответ некие граждане говорят вам, что поликлиника есть еще одна точка по зарабатыванию денег, а все врачи – мошенники и шарлатаны. Абсурдность этой ситуации очевидна, поскольку человек имеет право на лечение, право это записано в Конституции, и никому не придет в голову его оспаривать.

Но ситуация резко меняется, если мы, православные, начинаем публично говорить о праве молиться в храмах, воспитывать детей, знать основы своей религии, не ехать полтора часа на транспорте до ближайшей церкви, чтобы помолиться или принять участие в Таинствах. Для верующего человека забота о душе, право на свободу совести, гарантированное Конституцией, не менее важно, чем забота о теле.

На заседании Высшего Церковного Совета Патриарх Кирилл отметил, что часть общества неверно воспринимает Церковь как «некую коммерческую корпорацию, которая создает просто еще большее количество точек, где зарабатываются деньги».

Такой вульгарный подход к религии был характерен для 20–30?х годов прошлого столетия, когда большевицкий вождь Троцкий приравнивал Церковь по своему опасному воздействию к водке и считал, что веру можно победить с помощью кинематографа.

Атеистическое кино мы наблюдали больше 70 лет, за это время были разрушены сотни храмов в одной лишь Москве, и сейчас в столице на один храм приходится 40 тысяч человек. Это совершенно ненормальная ситуация, которая представляет собой фактически дискриминацию православных. Конечно, и 200 храмов на огромный мегаполис – это капля в море, но строительство даже этого малого числа церквей сталкивается с сопротивлением тех людей, которые боятся возрождения Православной Церкви и отказывают верующим в конституционном праве на свободу совести.

Мы охотно реабилитируем узников совести, восстанавливаем историческую символику, возвращаем городам и улицам их исконные имена. Но отчего восстановление храмов, отнятых у столицы тем же самым коммунистическим режимом, вызывает такую ненависть у чиновничества и так называемой бизнес-элиты?

Очевидно, что стремление Церкви к храмовому строительству близко интересам широких общественных слоев. Именно этого консенсуса противники строительства и боятся. Они бы хотели отделить Церковь от общества, ввести жесткую идеологическую цензуру под видом «светских норм».

Господа храмоборцы прекрасно понимают, что храмы – это не только культовые сооружения, и именно поэтому всеми способами пытаются мешать их строительству в России.

В приходах и общинах идет невидимая стороннему взгляду ежедневная социальная работа. Храмы сегодня – это центры социальной активности населения. Здесь бесплатно обучают детей в воскресных школах, помогают неимущим и попавшим в беду. На околохрамовых территориях работают правозащитные организации, центры бесплатной юридической помощи, подросткам преподают воинские навыки, чтобы вырвать их из орбиты влияния криминала и наркобаронов.

Препятствовать строительству храмов, препятствовать консолидации верующих, их взаимопомощи, пытаться отсечь православную часть населения от народного обсуждения внутренней политики государства – вот главная задача наших противников! Это ли не верх цинизма? Почерк узнаваем. Крайняя беспринципность – альфа и омега политики антиклерикалов.

Сегодня либералы пытаются скрыть свое идейное банкротство под маской антиклерикализма. Поскольку в ином случае крайне затруднительно обосновать пользу от коммерциализации здравоохранения, разрушения науки и образования, повышения пенсионного возраста. Не остановить их – означает оказаться завтра под угрозой жесткого идеологического контроля. Еще не поздно сказать «нет» этим новым большевикам.

Территория Церкви

19 марта 1922 года В. И. Ленин написал известное письмо «членам Политбюро о событиях в г. Шуе и политике в отношении церкви». Это событие, как известно, открыло новую волну гонений на Церковь под видом изъятия церковных ценностей. Прошло 90 лет. Пора поговорить о современной кампании по свертыванию программы строительства православных храмов в России.

1

Время установочных статей никуда не делось, как бы нас не убеждали в обратном. На днях в «Известиях» вышел текст под невразумительным названием: «Модульные храмы могут лишить прописки». Но с многозначительным подзаголовком: «Концепция строительства церквей в Москве может быть изменена». Напомним: речь идет о муниципальной программе по строительству 200 православных храмов, совместно принятой священноначалием РПЦ и столичной мэрией. Сделано это было для удовлетворения религиозных потребностей верующих в многолюдных окраинных районах и для того, чтобы восполнить потери Церкви в советский период, когда власть разрушила в Москве около 1000 храмовых зданий. Сегодня эти благие намерения хотят пустить под нож. Строительство «модульных храмов» планируют обставить большим количеством дополнительных условий (вроде допустимой плотности застройки, наличия/отсутствия деревьев поблизости и т. д.). При ближайшем рассмотрении выясняется, что дело на самом деле вовсе не в условиях, а в неких «общественных настроениях».

2

Расправа готовилась давно. В 1922?м представился удобный момент: в стране царил голод, а слухи о «несметных сокровищах в лаврах» пропагандисты распускать не ленились. Ленин писал: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь подавлением какого угодно сопротивления».

Священноначалие знало о голоде и не оставалось безучастным к страданиям народа. Обращаясь к пастве в своем «Воззвании к духовенству и верующим Российской Православной Церкви по поводу изъятия церковных ценностей» (15/28 февраля 1922 г.) Патриарх Тихон объявил, что организованный им «Всероссийский Церковный Комитет помощи голодающим начал сборы денег, предназначенных для оказания помощи голодающим». Но Комитет и его благотворительность были признаны «излишними». Большевики не пожелали принять помощь из рук православного духовенства. ВЦИК постановил изъять из храмов драгоценные вещи, в том числе евхаристические чаши и другие богослужебные предметы. Это было необходимо большевикам в качестве повода для уничтожения предсказуемо протестующих священников и мирян, для разгрома Церкви, чтобы она не смогла оправиться от удара «десятки лет». В ленинском письме прямо сказано: чем больше священников мы расстреляем в ходе изъятия, тем лучше.

Большевистская политика была хорошо продумана. Вожди революции стремились стереть православие из культурной памяти народа, а для этого Церковь надо было унизить, пригнуть к земле, сделать неприкасаемой…

Это удалось лишь частично. Загнав православие в подполье и чередуя «оттепели» с «заморозками», режим получил неожиданный всплеск религиозности в 70-80?е годы XX века. А затем тактику пришлось кардинально поменять. В 90?е либеральные преемники ВКП(б) стремились убедить народ и Церковь в том, что наступает эпоха неслыханной свободы. Масштабная экспроприация (под видом приватизации), либеральная цензура на ТВ, очередная хорошо организованная разруха и танки в центре Москвы плохо вписывались в эти реляции. Но кое-кого убедили. В Церкви все-таки жила надежда на то, что настало новое время. Мимикрия на время удалась.

3

Сегодня, через несколько месяцев после запуска «Программы?200», председатель комиссии по делам общественных объединений и религиозных организаций Мосгордумы Антон Палеев внезапно констатирует: «Программа в буквальном смысле свалилась на Москву. Город был не готов в авральном режиме разместить столько храмов. Если граждане будут выступать против, мы будем поддерживать их и отменять решения о строительстве. Это касается тех мест, где жителям мешает возведение храма или недобросовестно прошли общественные слушания».

Апеллируя к «простым российским труженикам», представители Мосгордумы отмечают, что среди них есть те, кому храмы не нравятся (вопрос «А как быть с торговыми центрами, автосервисами, ночными клубами, которые не нравятся верующим?», как всегда, остается без ответа). Объекты светского назначения строятся без учета мнения жителей, в том числе православных, тогда как проект любого храма изучается под лупой. Точнее, изучался. Сегодня «Программа?200», похоже, под угрозой. Тот факт, что православных прихожан и лояльных неверующих намного больше, чем антиклерикалов, московские власти не останавливает. Что общественные слушания по храмам проходят с большим перевесом их сторонников – тоже. Тема скандальная, ее стремятся скорее закрыть. О том, что скандальность имеет явный привкус политической дискриминации, не вспоминают.

4

В протоколе № 1 совещания в ГПУ о проведении кампании по изъятию церковных ценностей было сказано: «Считать необходимым, чтобы ЦК разработал в срочном порядке тезисы для агитаторов и инструкцию для организации общественного мнения (письма благодарности от голодных губерний, отчеты сопровождающих маршруты представителей верующих, постановления прихожан церквей и т. д.)». Вся эта пиар-кампания была нацелена на то, чтобы слепить из Церкви образ врага. Нынешние чиновники управ и префектур творчески развивают технологии Ленина и Троцкого.

5

Реабилитация Церкви явно не задалась. «Программа?200» совпала по срокам с начавшейся в стране антицерковной кампанией. О том, что совершается резкий разворот в отношениях с Церковью и переход к борьбе с христианским мировоззрением, православные доверчиво не догадывались, несмотря на явные и весьма зловещие признаки. Власть перед выборами зачищала и утрамбовывала политическую площадку. Церковь мешала – патриархальным отношением к проблемам семьи, образования, морали. Не поддавалась «оптимизации». Не верила в «креатив». И оказалась… непрофильным активом в государстве-корпорации.

Пробные шары в виде антирелигиозных выставок и публичного уничтожения икон (это делали художники-актуалисты под защитой истеблишмента) сменились уже категоричным по тону «письмом академиков», призвавших восстановить в стране «научное мировоззрение». Затем в СМИ была вброшена тема шельмования РПЦ МП и отказа ей в историческом праве на преемственность с дореволюционной Церковью. Общественность готовили к неприятию якобы происходящей «клерикализации страны». Наконец, дело дошло до антиклерикальных пунктов в предвыборной идеологии сторонников Михаила Прохорова – политической фигуры будущего, как его позиционируют на прогосударственных телеканалах.

Все происходило в лучших традициях советской кампанейщины. Церковный нейтралитет был использован властью во время передела собственности и в период отстройки «вертикали». Но сегодня, в эпоху «модернизации», он не нужен. Проект оформился, и мы в нем лишние. Интересы православного населения не совместимы с ролью России как сырьевого придатка и страны третьего мира с повальной наркоманией, ювеналкой, гендерной неразберихой и разрушением семьи. Наши интересы сброшены с повестки дня. Снова РПЦ превращается в классового врага, в «тормоз прогресса», в «реакционный элемент». Мы мешаем, потому что нас слишком много и у нас твердые социальные приоритеты (см. Социальную концепцию РПЦ). Отсюда оголтелая антицерковная политика последних полутора лет.

Примечательнее всего, что ленинские приемы антицерковной агитации вновь взяты на вооружение. Унизить, оболгать, придавить Церковь – важнейший пункт политической повестки. Большевики не захотели принять от Церкви помощь для народа и уничтожали духовенство от его имени. Что мы видим сегодня? На волне «декоммунизации» последних 20 лет Церкви пообещали частично восполнить то, что когда-то отобрали. Вернуть место в обществе и восстановить храмы, если уж нельзя воскресить расстрелянных пастырей. Но под напором либералов заявленная программа «600 храмов» втрое скукожилась, превратившись в «Программу?200». И даже это подвергается саботажу. В бой против православных брошены отборные специалисты по информационным войнам. Старые опытные архиереи говорили мне еще год назад: если дадут построить 50–60 храмов – то и это будет невероятно!

Мы видим, что и десоветизация 90?х, и оттепель 60-х предназначались не для всех. На некоторые категории населения они не распространялись, и православное большинство оказалось в собственной стране дискриминируемой группой населения. Во времена Хрущёва «перемирие» с Церковью 1943–1948 годов было осуждено как явление периода культа личности, а антицерковная кампания подавалась под видом возвращения к «ленинским нормам». Нечто похожее мы наблюдаем и сегодня, только на месте «ленинских норм» – неолиберальная доктрина.

Материалы, подобные известинскому, не появляются сами собой – их размещают. И происходит это не когда попало. Именно сейчас момент благоприятен для окончательного решения «проблемы» с храмами, да и вообще «православного вопроса» в России. Либеральный тренд раскручен, почва в СМИ подготовлена, социологи подключили свой ресурс в виде статистических флуктуаций. Можно смело объявлять о наступлении новой эпохи госатеизма или ее современного синонима.

6