Начало и другие рассказы

Все прошло прекрасно. Уже без колебаний вошел он в автобус в роли опытного контролера, и здесь случился с ним конфуз. Он начал требовать у пассажиров билеты, какой-то парень проворчал: «Сколько тут вас, проверяльщиков!», и тут Алексей лицом к лицу столкнулся с контролером настоящим. Тот с удивлением смотрел на него. Опешивший Алексей после секунды замешательства пробормотал настоящему контролеру: «Видно, диспетчер что-то напутал, я возьму следующий маршрут» – и выскочил на ближайшей остановке, чувствуя дрожь в коленях. Но он не был бы Алексеем, если бы не довел до конца задуманное дело. Операция «Троллейбус» прошла без неожиданностей. И хотя неприятный осадок от неудачи с автобусом остался, Алексей был доволен: ему удалось преодолеть себя! И решил не упускать ни одной возможности для выступления перед публикой.

Такая возможность вскоре представилась. Приятель Эдик пригласил его на комсомольскую вечеринку по случаю какого-то праздника. Эдуард окончил Кораблестроительный институт на год позже Алексея. Оба работали в одном секторе, пару лет они жили в одной комнате общежития ЦНИИ. Эдуард был успешным молодым человеком как на работе, так и, будучи симпатичным парнем, в отношениях с девушками. Диссертацию он защитил раньше Алексея и уверенно делал карьеру. В дальнейшем он серьезно продвинулся, став главным редактором серьезного журнала по судостроению.

Комсомольская вечеринка проходила в небольшом ресторанчике «Аленушка». Были на ней члены институтского комитета комсомола во главе с его секретарем и симпатичные девушки из комсомольских ячеек отделений института. После третьей рюмки Алексей выступил перед молодежью с пламенной речью. Ему уже исполнилось тридцать лет, и он относил себя к старшему поколению. Он просто обязан был дать напутствие комсомольцам, которые были моложе его лет на пять-шесть. С апломбом говорил он о преемственности поколений, о том, что старшим товарищам есть что передать молодежи, ибо у них «есть еще порох в пороховницах».

Речь Алексея произвела на комсомольцев впечатление, правда он не понял, какого рода. Он посмотрел на музыкантов, сидевших вдоль стены справа от праздничного стола. Лица их были непроницаемы, видимо они слышали и не такие еще речи.

Затем начались танцы. Рядом с Алексеем танцевал со своей девушкой секретарь комитета комсомола института. Девушка ласково гладила комсомольского босса по ранней лысине и воркующим голосом спрашивала: «А в твоих пороховницах есть еще порох?». Алексей был польщен. Что может быть приятнее для ученого (каковым он, конечно, уже считал себя), чем цитирование его научных результатов или просто его замечательного высказывания? Правда, Эдуард больше не приглашал его на комсомольские застолья. Алексей, впрочем, не расстраивался, решив и дальше выступать на любых собраниях в любом коллективе. Он обязан был выполнять свою программу.

Через месяц его отдел отмечал в кафе свой десятилетний юбилей. Начальники секторов говорили о достижениях, сотрудники благодарили начальство. Алексей, конечно, не удержался и выступил с эмоциональной речью об отделе, о том, что молодые сотрудники сделают все, чтобы приумножить его научный потенциал. И что каждый из них должен иметь свою конечную цель и стремиться к ней, даже если эта цель – далекая звезда. И он должен, как танк, преодолевать все препятствия на пути к этой цели… и далее в этом же духе.

Начальник сектора сказал ему на следующий день, что в его выступлении уже чувствовалась школа ораторов, а начальник отдела стал относиться заметно прохладнее. Видимо, опасался, что танк Алексея на пути к далекой звезде может ненароком зацепить его кресло. Но оратора в то время кресло начальника не волновало. Цель его была гораздо ближе даже самой близкой звезды. До защиты диссертации оставалось пол года.

Каждое утро в любую погоду он пробегал пять километров. После зарядки и холодного душа завтракал и пешком шел на работу – три с половиной километра. Изредка, когда необходимо было явиться на работу пораньше, добирался автобусом. Если были свободные места, садился обычно лицом к остальным пассажирам. Зачастую выглядели они невыспавшимися, на помятых физиономиях написано было явное нежелание ехать на работу. Он улыбался, они же с неудовольствием смотрели на пышущего здоровьем розовощекого Алексея: чего, мол, ухмыляешься, и так тошно.

Он бегал вдоль Витебской железной дороги по насыпи, где полтора века назад проходила первая в России дорога из Петербурга в Царское Село. Жители ближайших домов выгуливали здесь своих собак. Однажды Алексей чем-то не понравился овчарке, бросившейся на него, как на своего заклятого врага. Хозяин ее, вместо того чтобы удержать своего пса, стал орать на Алексея: мол, бегают тут всякие и нервируют собаку. Для оратора представился случай выступить перед ним и его псом. Это была замечательная речь. Высокий пафос, приятный тембр голоса, внушительная осанка, убедительные жесты, красочные сравнения, причем без единого матерного слова. Он остановился, лишь почувствовав, что в следующее мгновение цербер и его хозяин набросятся на него и разорвут в клочья.

В любом выступлении с критикой, как понял он позже (он анализировал каждую свою речь и делал выводы), нужно не проявлять отрицательные эмоции, даже если тебя на них провоцируют, а главное – вовремя остановиться. Лучше всего закончить шуткой. В случае с псом и его хозяином он так и сделал, сказав какую-то смешную глупость. Они расстались вполне миролюбиво, и даже собака, почувствовав смену настроения хозяина, смотрела на Алексея, как ему показалось, вполне дружелюбно.

В школе ораторского искусства их учили, что оратор должен уметь не только убеждать словами, но быть еще артистом.

Однажды в жаркий день Алексей вышел из метро с его прохладой на Московский проспект. Поблизости девушка продавала с лотка мороженое. Он купил «Шоколадное» и, став посреди тротуара, стал уплетать его с искренним наслаждением. Прохожих было много, все куда-то спешили, некоторые ворчали: стоишь, бездельник, посреди дороги, мешаешь людям пройти! Алексей, не сходя с места, продолжал изображать блаженство. Оглянувшись минуты через две на лоток, увидел около него очередь, хотя до этого около мороженщицы никого не было. Хорошим рекламным агентом, как он решил, стать не очень трудно, если относиться к работе творчески.

Вскоре ему понадобилось отправиться в другой конец города. Выбравшись из автобуса, он оказался у пивного ларька и купил бутылку. Пиво оказалось теплым и отвратительным на вкус. В нескольких шагах от ларька за невысоким забором строили кирпичное здание. Рабочие клали кирпичи на уровне второго этажа. Стоявшее в зените солнце нещадно палило. Раздетый до пояса рабочий, трудившийся в полутора десятках метров от Алексея, явно страдал от зноя. Увидев Алексея, демонстрировавшего искреннее удовольствие от холодного, потрясающе вкусного пива, смотрел на него с ненавистью. Алексей делал вид, что не замечает строителей. В какой-то момент ему показалось, что работяга готов запустить в него кирпичом. Алексей продолжал смаковать пиво, искоса поглядывая на рабочих. Прошло совсем немного времени, и вся бригада столпилась у ларька, артист же поспешно ретировался, чтобы не быть уличенным в обмане.

И наступил день, когда каждый слушатель школы ораторского искусства должен был произнести свою речь на выпускном собрании школы в присутствии уважаемых гостей из Института социальных исследований. Алексей выступил и… с треском провалился. Впервые за целый год своих выступлений перед различной аудиторией он был очень расстроен. Со стыдом вспоминал он свою бездарную речь. «Нужно было набраться смелости, – говорил он себе, – и отказаться от выступления, к нему ты явно не был готов. Ты не только не смог донести идеи доклада до слушателей, но даже сам не проникся ими».

Надо отдать должное Алексею: никогда он не преувеличивал свои успехи, зато всегда во всех неудачах своих винил не других людей или обстоятельства, а только себя и старался делать выводы на будущее. У него не было даже мысли объяснять свой провал огромной загрузкой в институте, частыми командировками и возникшими при завершении диссертационной работы трудностями.

Свое выступление он посвятил роли комсомола в период «развитого социализма». Он сравнивал комсомольцев 70-х годов с их предшественниками времен Гражданской войны и Великой Отечественной, в годы строительства социализма и его великих свершений. Говорил о бюрократии в комсомольских организациях, превращении их лидеров в карьеристов, стремящихся любой ценой во власть, тогда как в прежние годы «труд их был вдохновенным и бескорыстным».

Доклад, как он считал, был омерзительным и свелся к огульной критике комсомола без всякой связи с состоянием общества и анализа глубинных процессов в нем, о которых он, конечно же, не имел представления. Не следовало ему было браться за эту заведомо провальную тему.

Между тем работа над диссертацией сдвинулась с мертвой точки.

Расчеты наконец стали получаться. К этому времени в институте появились персональные компьютеры. Пройдет совсем немного времени, и работа без них будет казаться бессмысленной. Экспериментальная часть исследований была завершена, результаты их радовали.

Он начал оформлять выполненную работу для представления в ученый совет института. Нужно было торопиться, и он старался не терять ни одного часа. Каждый день трудился до полуночи, работал в свободное время в командировках, в поездах. И если коллеги его, с которыми он отправлялся (чаще всего в Севастополь, Феодосию или Керчь) для участия в ходовых испытаниях судов, в выходные дни загорали на пляже, он здесь же, на пляже, корпел над очередным разделом диссертации.

Алексей стал фиксировать с точностью до минуты время, затраченное на работу, отдых, переезды, и это давало огромную экономию. (Так он продолжил делать и после защиты диссертации, работая над очередной статьей или изобретением, и удивлялся, насколько меньше тратит времени на очередной свой труд.)

В один из июньских дней, когда, казалось, люди и сама природа вокруг радовались не столь уж продолжительному в Ленинграде солнечному теплу, Алексей шел по аллее института в отдел светокопии, бережно, словно родного младенца, держа в руках папки с описанием диссертационной работы, программами расчетов и фотографиями экспериментов. Он был счастлив, физиономия его сияла, как медный тазик для варки варенья, вымытый и выставленный хозяйкой для просушки на солнце.

Ему повстречался замдиректора института по научной работе, направлявшийся в какое-то отделение. Он посмотрел на излучающего радость соискателя, конечно же все понял, и Алексею показалось, что на лице замдиректора промелькнула зависть. Возможно, вызвана она была ностальгическим воспоминанием о том дне четверть века назад, когда он точно так же, будучи на седьмом небе от счастья, нес в брошюровку свою кандидатскую диссертацию. Теперь он, доктор наук, профессор, заслуженный деятель науки, воспринимал свои успехи в науке и новые награды уже без того молодого восторга, что видел на лице Алексея.

Диссертационная работа была рассмотрена ученым советом, и назначен день защиты. Помня о провальном выступлении своем в школе ораторов, Алексей решил устроить репетицию своей защиты перед совершенно незнакомой аудиторией.

Сперва он хотел выступить на оживленной части Московского проспекта, на площадке у популярного кафе. Он был уверен, что соберется большая толпа, чтобы послушать его замечательную речь. Но, опасаясь, что это привлечет внимание милиции и его рассуждения о нестационарных процессах в жидкости ей, возможно, будут непонятны и даже подозрительны, решил выступить перед памятником Ленину, на площади у научно-производственного объединения «Ленинец».

Среди рабочего дня, когда у памятника никого не было, он трижды рассказал Ленину о своей диссертации, пока на каменном лице вождя не отразилось, как ему показалось, выражение неудовольствия: ты, парень, меня уже достал своими режимами кавитации! На следующий день, кроме вождя мировой революции, он заставил слушать свой доклад жену и сына, которому исполнилось пять лет. Они расположились у подножия монумента, и Алексей начал свою речь.

Был солнечный день, работники НПО шли после окончания рабочей смены через площадь к станции метро и остановкам автобусов. Увидев увлеченно жестикулирующего молодого человека и, очевидно, решив, что выступает диссидент, некоторые из них останавливались (на это и рассчитывал Алексей) послушать, о чем он вещает.

Он мысленно развесил в воздухе свои плакаты с результатами работы и большие фотографии, отображавшие течение жидкости вокруг крыла. Он мог с закрытыми глазами определить положение каждого плаката и рассказать о его содержании.

С большим воодушевлением говорил он слушателям (мысленно считая их членами комиссии на предстоящей защите) о результатах работы, подтвержденных к этому времени патентами на изобретения, статьями и докладами на научных конференциях. Он рассказывал о физике различных режимов кавитации крыла. «Посмотрите, – обращался он к слушателям, – в переходном режиме кавитации вихри, сходящие с кромок крыла, образуют вихревую дорожку Кармана». И направлял воображаемую указку на воображаемую фотографию (в реальности это были потрясающие снимки, сделанные им с помощью скоростной киносъемки). Некоторые слушатели смотрели в этом направлении.

Он говорил о теоретической части работы, компьютерных программах расчетов, о сингулярных интегралах и особых точках. Некоторые граждане, всего их собралось около двух десятков, слушали его с интересом, сообразив, в чем тут дело. Видимо, это были научные работники НПО. Другие смотрели с сожалением на явно нездорового молодого человека. Какой-то мужик, покрутив пальцем у виска и проворчав что-то, ушел.

Алексей все это видел, но был совершенно спокоен. Спокойней его был только Владимир Ильич Ленин, уверенным жестом указывающий путь вперед, в светлое будущее, правда почему-то на запад.

Оратор в общем был доволен своим выступлением, а его пятилетний сын явно гордился папой, которого внимательно слушали незнакомые люди. Выражения лиц и двусмысленные жесты некоторых из них он еще не понимал.

Наконец был назначен день его защиты. Перед этим Алексей успешно прошел предзащиту в своем отделе, а также выступил в пустом конференц-зале, где предстояло защищаться, и был уверен, что решающий доклад его будет убедительным и на высоком профессиональном уровне.

В тот знаменательный день защищались два соискателя – Алексей и парень из другого отделения, специалист по гребным винтам. Кроме двадцати членов диссертационной комиссии, в конференц-зале собралось несколько десятков человек – сотрудников института и приглашенных для моральной поддержки «своих» соискателей. Алексей выступал первым. И первые слова, произнесенные им, были: «Целью работы являлось…». Алексей на нескольких последних защитах кандидатских диссертаций испытывал скуку, когда соискатель, вместо того чтобы приступить прямо к делу, разглагольствовал о состоянии мировой науки в своей области.

Держался он во время доклада уверенно – год подготовки не прошел даром. Слова приходили сами собой без малейших усилий. Ему удавалось говорить и одновременно следить за реакцией членов комиссии. Он читал ее на их лицах и если ему казалось, что у кого-то из них возникали сомнения или вопросы, то смотрел прямо в глаза этого человека и, словно вступив с ним в диалог, старался говорить более убедительно и отвечал на незаданный вопрос. И с радостью видел одобрительное выражение на лице оппонента.

Он эффектно завершил свое выступление, рассказав о внедрении результатов работы в практику, о полученных патентах на изобретения, опубликованных научных статьях и докладах на конференциях и семинарах. И еще – о продолжении в будущем исследований по актуальному направлению.

Примерно через час, в течение которого он не находил себе места от волнения, после защиты второго соискателя и обсуждения обоих докладов членами комиссии, Алексею наконец сообщили о результатах. Все двадцать «шаров» были белыми!

В тот же день на банкете, устроенном Алексеем, руководитель его диссертационной работы рассказал о поддержке со своей стороны в комиссии, членом которой он являлся. «Я сказал им, – говорил он, – что нам требуется не только добротно сколоченный табурет (он имел в виду диссертацию по гребным винтам), но и талантливо изготовленное изящное венское кресло, которое не стыдно поставить в парадном зале Эрмитажа». Алексей не знал, радоваться или огорчаться такой оценке его, конечно же, замечательной диссертации. И все же он был счастлив. Столько сил было затрачено, и он успешно закончил эту трудную работу! И теперь чувствовал уверенность на пути к новым исследованиям. Будущее представлялось ему безоблачным и прекрасным…

Санкт-Петербург,

июль 2015 г.

Начало

Бахтияру Иргашеву посвящается

С приятелем своим Виталием Алексей не виделся несколько лет, и, наконец встретившись, они, естественно, отправились в пивбар, чтобы обсудить произошедшие или намечающиеся события в их жизни. После третьей кружки разговор стал вполне откровенным, и в ожидании заказанных следующих кружек пива они вели доверительную беседу.

– Как я понял, – говорил Виталий, – ты собираешься уйти из своего института. Ты сейчас начальник сектора и получаешь, как ты сказал, зарплату втрое большую, чем старший научный сотрудник. Работа у тебя перспективная, и ты на хорошем счету у начальства. И что тебе еще нужно? На кой черт ты собираешься перейти в общественную организацию Институт экологии? Тебя прельстила должность заместителя директора без оклада и с неясной перспективой? И это во время нашей… перестройки! Ты что, друг, охренел? Ведь ты заставишь свою семью голодать, а у тебя два подрастающих сына. Где логика?

– Понимаешь, – отвечал Алексей, – в жизни людей, особенно активных (себя он, конечно, считал активным гражданином), иногда наступает момент, когда человек задает себе вопрос: чем я занимаюсь и что мне действительно нужно? В моей жизни таких моментов было несколько. Я не отношусь к тем, кто прыгает с работы на работу ради большого оклада или должности. Меня много терзали, иногда месяцы и даже годы, сомнения: правильно ли я поступаю, если оставлю прежнее место работы, где я достиг определенных успехов и имею перспективу в карьере? И каждый раз я в конце концов решался и начинал новую жизнь, по сути, с чистого листа.

Я даже не знаю, чем это вызвано. Наверное, существует все же судьба. Человек может не знать ее – и слава богу! Изменить ее невозможно, можно лишь ухудшить или слегка улучшить. Судьба заставляет человека, пусть и после долгих колебаний, принимать предопределенные ею решения. Часто они непонятны окружающим и самому человеку. Но если он не решится, то неминуемо остановится и начнет деградировать.

Конечно, это мое личное мнение, и ты можешь с ним не согласиться. Скажу только, что каждый раз, – а таких случаев было три или четыре, и, наверное, это не последний в моей жизни, – я все же решался начинать новую жизнь и никогда не жалел об этом. При этом я что-то терял, но зато уносил из прежней жизни знания и опыт, в первую очередь опыт общения с людьми.

Разговор этот велся в 90-м году, в разгар Великой Перестройки. Главный Перестройщик без устали твердил о «новом историческом мышлении», а главный оппонент его – о «демократии». Истинной целью каждого были титул и кресло национального лидера. Независимость и целостность страны, благосостояние народа были целями второго порядка. Оба представляли собой порождение изжившего себя строя, и оба находились под присмотром заокеанских «партнеров». У «партнеров» в отношении СССР и в дальнейшем России были свои цели и планы, в общем не скрываемые, и национальные лидеры, конечно же, знали о них.

Население бесконечный поток слов о перестройке, новом историческом мышлении и консенсусе воспринимало уже, как заезженную патефонную пластинку, с некоторым раздражением. У него, впрочем, и не было времени слушать демагогию: ему нужно было как-то выживать.

Победил в конечном счете оппонент Главного Перестройщика. Через несколько лет победитель превратится в неизлечимого алкоголика. Увы, этих национальных лидеров нашей несчастной стране, видимо за грехи, дала Судьба в переломный момент ее истории.