Поезд жизни на колее судьбы

– Знаешь, мне кажется, – они тогда лежали вдвоем в кровати, он ее обнимал, а она легла ему на грудь, – что настоящие чувства это такая вещь…когда ты ничего не стесняешься находясь с человеком наедине. Когда на людях, необходимо соблюдать этикет, нормы приличия и тому подобное – и это правильно, потому что без этого мы погрузимся все в какую-то Гоморру и Содом. Но когда ты наедине, когда вам не от кого что-то скрывать…можно делать все. Если любишь человека, то будешь всем для него, а если человек любит тебя – то примет все. Если люди любят друг друга, то и в сексе они могут делать все что хотят. Все, и никто не в праве их осуждать, никто не в праве косо на них смотреть. Потому что остальные не должны знать что они там делают. Это только их и лишних здесь не может быть. И тогда мужчина будет лучшим любовником, как и женщина. Именно тогда они будут вкладывать все чувства в свои действия. Так что любовь для меня – это не слова «я люблю тебя», «я не могу без тебя» и прочее. Они нужны, но они важны только при искренности чувств человека к человеку и точно не стоят того, чтобы говорить их прилюдно. Это очень интимная вещь. А настоящая любовь…это что-то эфемерное. Это не объяснить, это можно только чувствовать. Как я считаю. Это сложный вопрос, на который пытались ответить многие, но он так и остается открытым. И никто никогда не даст ответа. Потому что для каждого человека, для каждой пары любовь своя. А может и вовсе нет никакой любви.

Сад был как тихий уголок в шумном городе. Они ходили и ходили по нему, пока не прошли по всем аллеям и не вышли из него на противоположной стороне – к набережной Невы. Они пошли налево и вышли к Марсову полю. Углубились в середину, где находился Вечный Огонь и Памятник Борцам Революции, обошли кругом и пошли обратно к набережной, чтобы перейти Неву по Кировскому мосту. Между мостом и Марсовым полем они прошли мимо памятника Суворову. Ну а потом перешли дорогу и зашли на Мост имени Кирова. Именно по этому мосту они чаще всего пересекали Неву, гуляя. Александр признавался, что из всех мостов в городе, этот ему «ближе». Чем дальше шли они по мосту, тем сильнее становился ветер, который несомненно освежал в такую жаркую погоду. С моста прекрасно просматривалась Петропавловская крепость, да и вообще вид был завораживающий. Когда проходил трамвай, мост дрожал под ногами, что вызывало очень специфические чувства и эмоции. Они останавливались, чтобы посмотреть вдаль на реку, вниз, где ходили прогулочные пароходы. Елизавета прижималась к перилам, а Александр стоял сзади, обнимая ее и гладя, прижимаясь к ее телу. Сквозь сарафан он чувствовал все изгибы ее тела и тяжело удержаться при таком. И это чувство, когда вот, вроде все здесь, чувство когда нужно лишь немного и получишь такое наслаждение…но нельзя. Поэтому касания остаются единственным способом чувствовать друг друга здесь, в данном конкретном месте. Он клал голову на ее плечо и они вдвоем смотрели вперед, сжимая руки друг друга и были так близко, что становились единым целым. И Елизавете не нужно было спрашивать, да она так никогда и не делала, любит ли он ее. Не нужно было, потому что она чувствовала это и так. А слова были здесь не то, что бессмысленны. Слова были здесь не нужны, они бы только портили все и мешали.

Наконец перейдя мост они пошли вдоль Кировского проспекта, но взяли левее, чтобы зайти на территорию Петропавловской крепости. Они не заходили в музеи или на выставки, а просто бродили внутри смотря на то место, откуда начинался и где зарождался Санкт-Петербург, впоследствии названный Петроград, а сегодня, вот уже больше шести десятков лет – Ленинград. Елизавета смотрела и словно бы переносилась в восемнадцатый век. И понимала, что жить там – она бы не смогла, это было бы не для нее. Сейчас эта крепость – достопримечательность и символ города, а раньше – она и была городом.

Они долго бродили внутри, находя все новые закутки, где они еще не были. Но всему приходит конец и они вышли из крепости. Немного прогулялись по парку имени Ленина и вернулись обратно на Кировский проспект. Елизавета и не задумывалась куда они идут. Идут себе и идут вперед, отличная погода, они вместе. А куда идут – ей было безразлично, она готова была идти и идти рядом с Александром и не думать ни о чем, а просто наслаждаться. А шли они к центру кинематографа города. Они свернулся с проспекта в небольшой сквер, в конце которого было здание, на котором Елизавета прочитала «ЛЕНФИЛЬМ». Она знала, что здание находится где-то в этом районе, но сама здесь лично никогда не была. Они постояли перед зданием, посмотрели все вокруг, обошли сквер и вышли обратно к проспекту.

В тот день у Елизаветы были дела и гулять слишком долго, до вечера они не могли. Поэтому от Ленфильма она пошли в ту сторону, откуда пришли, к станции метро Горьковская. Спуская на эскалаторе под землю, она стояла на ступеньку выше Александра и его голова была прямо перед ее грудью. Она положила свою руку поверх его руки, которая лежала на движущейся ленте. Она не хотела расставаться через две остановке, а хотела остаться с ним наедине. В этот день она очень сильно возбудилась и мысли ее были далеки от дел, которые ей предстояло решать. Она возбуждалась от каждой встречи с ним, но не всегда ее удавалось закончить утолением этого самого возбуждения. Мешали то внешние, то внутренние дела.

Сойдя с эскалатора они пошли к платформе. Поезд пришел через полминуты. А через две остановки ей уже выходить, а ему ехать дальше. В вагоне, который, качаясь, шел под Невой, она обняла его и так сохраняла равновесие, а он держался рукой за поручень. Так получилось, что расставаться сегодня им приходится на станции, где они сегодня встретились. Перед тем как выйти, когда поезд уже шел вдоль платформы, они несколько раз поцеловались, а затем Елизавета вышла из вагона, но дождалась, встав чуть в стороне, отхода поезда. В это время они не отрывали глаз друг от друга.

От яблока Елизаветы уже давно остался только небольшой огрызок. Она вспоминала и вспоминала те встречи, которые не заканчивались где-то в уединенном, закрытом от посторонних глаз месте. Но это стадия их отношений, когда они гуляли, смотрели город и наслаждались обществом друг друга для нее особенная. Она никогда не отказывала, если могла и не мешали различные факторы, в приглашении домой к Александру. Тогда она и стала задумываться о том, чтобы связать свою жизнь именно с этим мужчиной. Любила она его и душой, и телом, и сердцем.

Встав, она пошла на кухню чтобы помыть посуду, которая осталась после ужина. А помыв ее, поставила кипятиться чайник, налила в чашку заварку и, когда чайник вскипел, сделала себе чай. Сев за стол, она вспомнила еще один эпизод из их совместной жизнь – момент, когда ей нужно было ехать домой к родителям в Брест на две недели. Она вспомнила последний день перед поездкой.

В тот день поезд отходил от Витебского вокзала в Ленинграде в восемнадцать часов и десять минут. Она ехала в родной город на две недели, чтобы побыть с родителями, помочь им. В общем для всего того, что делает любящая дочь. Тем более она не была дома чуть меньше года. В этот день Александр приехал к ней, чтобы помочь довести до вокзала сумку с вещами. Они выехали от нее в районе четырнадцати часов. До отхода поезда было еще четыре часа. Поэтому, несмотря на действительно тяжелую сумку, которую Александр нес, они поехали не до станции метро Пушкинская, где и располагается Витебский вокзал, а до Площади Восстания, то есть, за две станции до нужной. Там они решили зайти в кафе, выпить кофе и молочный коктейль. Когда они сели и каждый начал пить то, что хотел: Елизавета свой любимый молочный коктейль, а Александр кофе, часы показывали уже пятнадцать часов. За разговорами, преимущественно о фильмах, они провели полтора часа там. Напитки они выпили быстро, а вот друг другом не могли насытиться. Для Елизаветы то, что говорит Александр было как красивая мелодия, как музыка, которую слушаешь, слушаешь и не устаешь. О кино он мог говорить очень долго и много, знал множество эпизодов со съемок, о которых читал или слышал. И Елизавета слушала, что-то знала и она, а что-то было для нее новое, неизвестное. И главное, что он рассказывает все это не так, чтобы просто показать сколько он всего знает и может поведать, а так, что он сам окунается в это с головой и уже просто не может остановиться. Он очень вовлекался в этот процесс, а Елизавета могла поддержать почти все темы с ним. Этим они и дополняли друг друга. Когда начинал говорить один – второй обязательно поддерживал, а не отговаривался фразами «да», «понятно», «ясно», и другие интерпретации. Если что-то было не знакомо или плохо кто-то из них разбирался в теме, то сразу говорил это другому, без стеснения и боязни, а не строили из себя знатоков всего и вся. Конечно, когда Александр начинал говорить Елизавете о рок-музыке, о группах и прочем, это было не ее, но она поддерживала, потому что-то и сама знала, слышала и тем самым могла составить беседу, ну а если не знала, то слушала, не перебивала и давала выговориться. Также и Александр, ему было все равно на различные архитектурные стили, названия и отличительные черты которых он никогда не запоминал. Знал только готику и все. И когда Елизавета, гуляя по городу начинала рассказать про стили, в которых сама отлично разбиралась, потому что её это интересовало, ему не было скучно, как это обычно бывает в таких ситуациях, а наоборот он внимательно ее слушал, но в конце говорил: «Я все равно кроме готики ни в чем не разбираюсь». И оба улыбались, обоим было хорошо. Поэтому и нашли они друг друга. Поэтому и сейчас вместе.

В половину пятого они вышли из кафе и пошли по улицы Марата, которая вела прямо к вокзалу. Начиналась у Невского проспекта, а заканчивалась практически у Витебского вокзала.

Погода в тот день была солнечная и теплая, но не жаркая. Они шли рядом и в одной руке Александр нес сумку, а другой держал Елизавету за руку. Однако приходилось порой меняться местами, чтобы переместить сумку из одной руки в другую. Несмотря на это, они шли медленно, словно гуляли. Это были последние часы вместе до расставания на две недели.

До конца улицы Марата они не дошли, а свернули раньше, у Театра Юного Зрителя, сокращенно ТЮЗ. Там они погуляли, прошлись по небольшой аллее рядом, лучше было погулять, чем сразу идти на вокзал. Чтобы немного передохнуть они встали у скамейки, на которую Александр поставил сумку, и обняли друг друга. Оба не хотели расставаться, оба хотели быть рядом. Они не говорили во время объятий – все было понятно без слов.

На вокзал они вошли за сорок минут до отбытия поезда. Пройдя по залу ожидания, и билетным кассам по табло они увидели поезд Елизаветы, где был уже написан путь. Они вышли на перрон, поезд был уже подан. Они решили сначала еще немного пройтись вдали от людей по пустой платформе. Шли медленно, держались за руки. Дойдя до середины они развернулись и решили уже пойти на нужный путь. Посадка еще не осуществлялась к моменту, когда они подходили, но стоило им остановить подальше от скопления людей, как вышли проводники и стали пропускать пассажиров в вагоны. Александр и Елизавета решили подождать пока пройдет основная часть людей. Поставив сумку на землю, они вновь обняли друг друга. Скрывать уже было нечего и незачем. Елизавета была очень расстроена, но Александр, сам испытывая грусть, подбадривал ее.

– Не грусти, милая, – говорил он и гладил ее по спине. Она чуть приподнимала голову, но волосы все равно заслоняли лицо. А реакцией на его слова было только отрицательное покачивание головой и слово «Буду», – ну чего ты? Там мама с папой. Твои родители, твоя семья. Ты же их любишь, дорогая?

– Люблю, – тихо сказала она и сильнее сжала его плечи, – и тебя люблю.

– Но любовь к родителям и ко мне разные вещи. Родители тебя вырастили и воспитали. А я другое, – он продолжал ее гладить по спине и иногда по голове.

– Чем другое? – голову она так и не поднимала.

– Ну как же, – нежно продолжал он, – я просто не родной тебе мужчина, такой сильной любви как к родителям ты не можешь испытывать ко мне.

– Могу! – она сказала тихо, но с ударением на слове.

– Это эмоции. Я тебя тоже очень люблю, но сейчас тебе нужно ехать. Через две недели мы снова будем вместе.

– Это так долго, – она теребила пуговку на его рубашке.

– Поверь, это будет уже скоро. Не будешь грустить?

– Буду! – она подняла глаза на него. Они были влажные, как и у него самого.

– То есть ты хочешь, чтобы грустил и я потому что ты грустишь? – с улыбкой спросил он.

– Не хочу, – ответила она тоже чуть улыбаясь.

– Значит не грусти, – он снова прижал ее к себе.

– Хорошо.

– Хотя, я не могу не скучать по тебе.

– И я.

– Ну значит будем грустить и скучать, – он заставил Елизавету снова улыбаться.

За это она тоже его ценила. Он мог всегда найти нужные слова, вовремя пошутить. И все это было уместно и тогда, когда ей действительно это нужно.

– Пойдем садиться, – сказал он и легонько похлопал по спине.

– Пойдем.

Нужный им вагон был последним в составе. Перед ними было человек пять-семь. В очереди они стояли молча.

– Я вещи заброшу и выйду. Хорошо?

– Хорошо. А ничего не стащат пока?

– Да что там у меня тащить?

Когда проводница проверила билет и Елизавета поднялась в вагон, Александр передал ей вещи, а сам отошел, чтобы не мешать другим пассажирам. Чтобы найти ее место в поезде, он, смотря через стекла, решил пойти за ней. Оказалось, что идти нужно было не далеко – Елизавета была в первом купе.

Через минуту она вышла из вагона.

– Все хорошо?

– Да. Я попросила женщину приглядеть за вещами на всякий случай.

– Молодец, – они оба улыбнулись, – до поезда еще пятнадцать минут. Пройдемся по платформе к началу?

– Давай.

Елизавета взяла его под руку и они пошли вперед по платформе. Они рассматривали вагоны, рассматривали то, что окружает вокзал. Дойдя до конца платформы они развернулись и пошли обратно. Им казалось, что они идут очень долго, но на самом деле ушли они не далеко.

В восемнадцать часов они подошли к вагону и обнялись уже последний раз. Тут же проводница объявила, чтобы все пассажиры заходили, а провожающие наоборот – выходили. Они не могли отпустить друг друга. Но это было необходимо.

– Хорошего тебе пути, – сказал Александр.

– Спасибо.

– Ну все, тебе пора, дорогая, – он отстранился, взял ее за кисти и смотрел в глаза.

– Да, пора.

Она зашла в вагон. Сначала она пошла на свое место и оттуда они смотрели друг на друга, но затем она подошла к окну, которое было в проходе и там никто не стоял. Форточка была приоткрыта. Они смотрели друг на друга и сдерживали чувства. Потом Елизавета что-то говорила, он видел по губам, но не слышал. Он подошел ближе и просунул свою руку в форточку, а Елизавета подняла вверх свою. Их пальцы перелились. Чтобы удержать равновесие между платформой и поездом Александр облокотился свободной рукой на поезд. Ему было все равно, что сейчас вся его рука будет грязной, во второй руке он держа ее руку. Но проводница попросила отойти от края. Они разжали пальцы и теперь только смотрели друг на друга.