Мой вариант жизни…

Летом выходил на улицу, где знакомился с такими же босоногими пацанами, как и я. Мы собирались стайкой, чтобы как-нибудь провести время и немного отвлечься от голода. Много пили воды, и от этого животы у нас были надутые, ходили пузатые. Солнце палило вовсю, и мы собирались кучкой в тени под чьим-то забором. Иногда кто-то приносил для игры лапту и чилику.

Чилика – это маленькая прямоугольная палочка длиной с ладонь, оструганная на конус с обоих её концов. Её клали в кон – это квадрат 1х1м, начерченный на земле. Играющий на кону ударял лаптой по концу чилики, она подскакивала в это время, в полёте ведущий ударял лаптой по ней так, чтобы она улетела как можно дальше от кона. А играющий в поле должен вернуть её в кон.

Полевой должен вернуть её обратно в кон от места её падения. Если он в кон не попадал, то ведущий снова ударял по ней, пытаясь отбросить её подальше от кона. Иногда ведущему отбросить чилику не удавалось, тогда полевой легко забрасывал её в кон и становился ведущим. Такую игру я потом не встречал нигде, путешествуя по стране.

Потом мы играли ещё в «айданы» – это такие косточки бараньи, или в «пристенок». В пристенок стали играть тогда, когда у нас стали появляться деньги – мелочь.

Мы подросли, стали собирать и сдавать пустые бутылки или стеклянные банки. Они стоили дорого. Летом, в сезон овощей и фруктов, их скупали с охотой, так как все делали запасы на зиму. Найдя бутылку, её тут же сдавали, получали деньги и тратили их либо на игру, либо покупали на них конфеты или стакан семечек.

Летом с ребятами играли на дороге в футбол. Вместо мяча кто-то приносил металлическую банку, и её «пинали» ногами вместо мяча, пытаясь завести в ворота.

Однажды во время какой-то игры мы услышали со всех сторон за заборами крики и непонятный шум. Все побежали по домам. Я тоже побежал домой и увидел, как все, кто находился дома, прислонившись к стенке, на которой висела чёрная бумажная тарелка, слушали, о чём она хрипела.

Всё! Война закончилась! Ура! Мы победили! Ура! И понеслась эта весть по всей улице. Кто-то выходил на улицу и кричал «Ура…!» Женщины обнимались, плакали, кричали ура. Все чувствовали облегчение, и казалось, что стало легче жить.

В последующие годы действительно пошло снижение цен на продуктовые и некоторые промышленные товары. Происходило это ежегодно, весной люди с нетерпением этого ждали и радовались, что жизнь потихоньку налаживается.

Старшая сестра Тася написала письмо председателю Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинину, чтобы он направил её, как комсомолку, на какую-нибудь важную стройку. И хотя в то время вся страна была одна гигантская стройка, была разрушена и выжжена половина европейской части нашей страны, но ей, видимо, хотелось вырваться из нашей нищеты и бесконечных забот. Ей исполнилось 18 лет. Она получила паспорт гражданина СССР. И ей хотелось начать новую, свою, самостоятельную жизнь.

Через некоторое время ей из Москвы пришло письмо. Адрес на письме был написан каллиграфическим почерком тушью. Для нас это было невероятное событие! В письме за подписью М. И. Калинина предлагалось ей поехать в г. Кенигсберг (Калининград), так как городу требуется для восстановления много рабочих различных профессий. Ей предлагали подъёмные для переезда, и она поехала. Так нас осталось четверо детей, где старшей стала Лиза. Ей тогда было 14 лет. И мы все были под её присмотром.

Лиза и Виктор тоже стали подрабатывать. Город был полностью разрушен. Иногда мы с ребятами катались на трамвае. Кольцо трамвая №3 находилось рядом с нашим домом. Ездили без билетов от кольца до конца. Если выгоняли из вагона как зайца, то мы пересаживались на «колбасу» – сцепку позади вагона. Трамвай ехал по холмистому Будёновскому проспекту, и мы видели, что целые кварталы домов друг за другом слева и справа были разрушены. Часть их была разрушена, а часть полностью сожжена. Поэтому на восстановление города привлекали всех свободных жителей, в том числе и молодёжь.

Я подрос и стал помогать матери. В то время она стала продавать стеклянные банки. Она их где-то собирала и приносила домой. Мы их вместе мыли, а потом ехали с ней в ночь под воскресенье на базар в большую станицу под Ростовом. На этот базар приезжали селяне из соседних деревень продавать всякие товары. Мы приезжали туда ночью. Ехали «товарняком», на маленькой площадке между цистернами. На ней мы с матерью и мешком банок едва удерживались от качания, под грохот колёс борясь с сильным желанием уснуть.

Едва начинало светать, размещали свой товар на земле. Стелили кусок какой-то материи и раскладывали на нём свои банки донышком вверх, чтобы не запылились. Наш товар расходился очень быстро. И мы таким же товарняком возвращались обратно домой. Часть денег шла на заготовку банок, а часть – на наше пропитание.

Но и эта «малина» длилась недолго, так как нас стали «гонять». Трудно стало пробраться к поезду, а с рынка тоже нас стала прогонять милиция.

В мою память врезалась одна ночь. Меня разбудили Лиза и Виктор. Виктор держал в руках целую буханку ещё тёплого хлеба. Столько по карточкам нам не давали. Рядом с ним стояла сестра с бумажным кульком чего-то белого. Они наклонились ко мне со словами: «Бери, ломай хлеб и окунай его в кулёк с сахаром». Я смотрел на всё это и не мог понять – в чём дело?

– Да не бойся, ломай, ешь, КАРТОЧКИ ОТМЕНИЛИ!

Вскоре старший брат закончил 7-ой класс и пошёл учиться в ремесленное училище. Вечером он возвращался домой, и его тоже надо было чем-то накормить. Не знаю почему, но жить стало чуть-чуть легче.

Потом я пошёл учиться в школу. Учился я плохо. Мне всё время хотелось есть. Тетрадей не хватало. Азбуку, потрёпанную, мне достали. Но учиться не хотелось. Хотелось есть. Утром в школе дежурный перед входом в класс проверял на чистоту руки и уши. Если они были грязные, то отправляли мыть руки в туалет. Со мной это происходило так часто, что меня прозвали «Родной брат поросёнка».

Тогда я стал опаздывать на урок и просил учителя пустить меня в класс. Иногда за опоздание на урок меня ставили в угол. Тогда я стал частенько пропускать уроки. Однажды я сел у какого-то дома недалеко от школы и стал ждать, когда окончатся уроки. Я сидел с кислым лицом, думая о том, что за прогул могут вызвать в школу мать, и тогда мне может ещё достаться дома.

Через некоторое время прохожие стали бросать мне монетки. Тут я совсем перепугался, так как баба Пуля говорила нам, побираться – это большой грех! Она водила нас в церковь и учила некоторым заповедям: не ври, не укради, не плюй в открытое окно и т.д. Я пошёл домой, так как время подходило к концу уроков. И тут мне навстречу идёт дядя Миша. Какой-то родственник бабушки Пули.

– Ну что, Шурка, учишься? Учись, учись! А то будешь таким как я! – И он пошёл куда-то дальше. Я остался стоять, потрясённый встречей с ним и его словами. Его замечание произвело на меня большое впечатление. Потом я часто вспоминал его слова и задумывался над их смыслом. Они оказали большое влияние на моё поведение в будущей жизни.

С дядей Мишей я познакомился два года назад. Дядя Миша был племянником Бабы Пули.

Они компанией пришли вечером к бабушке Пуле с просьбой пожить у неё пару дней. Мы переселились полностью на кухню, а большая комната досталась им. Их было четверо: дядя Миша и ещё трое шумных ребят. Они закрывали дверь и галдели там как здоровые молодые мужики. Выпивали, кричали, слегка переругиваясь. Денег и продуктов у них было достаточно, но с нами они не делились. Вместо трёх дней они прожили у нас около недели. Однажды они пришли к нам вечером с каким-то чемоданом и закрылись. Через некоторое время выбросили его нам и попросили мать разломать его и сжечь. Она как раз растапливала печь. Начав ломать чемодан, она обнаружила второе дно, заполненное пачками денег. От такого количества денег мы онемели, а мама пошла к ним и показала. Там тоже поначалу был шок, а потом, забрав у матери деньги, они куда-то ушли.

Пришли только на следующий день вечером. Мы не осуждали мать за такой поступок. Видимо, нищета нашего существования не предполагала каких-то незаслуженных благ. Поэтому весь этот случай прошёл для нас незамеченным эпизодом.

Как-то дядя Миша позвал меня с собой: «Пойдём с нами, прогуляемся». Я согласился, так как делать было совсем нечего. Мы жили недалеко от вокзала. Пришли в зал, народу много: толкотня, лежат, спят, бегают дети, много военных. Все с чемоданами, мешками, узлами, кричат, и вообще слышен постоянный гул толпы, мечущейся в ограниченном пространстве.

Лишь в центре зала небольшая свободная площадка, посреди которой стоит военный, а рядом с ним на полу стоит чемодан. Он засовывает в нагрудный карман какую-то бумажку, возможно, билет.

Дядя Миша, обращаясь ко мне, попросил:

– Иди, спроси у этого военного, который час?

Я, ничего не подозревая, подбегаю к нему и спрашиваю:

– Дядя, скажите, сколько сейчас время?

Вид у меня был ещё тот! Он сначала разглядывал меня, потом вытянул руку с красивыми часами и долго рассматривал их. Наконец он ответил мне. Я вернулся к дяде Мише, который быстрым шагом шёл на выход. А за моей спиной поднялся шум. Я повернулся и вижу, как мой военный крутится на месте и кричит:

– Где мой чемодан?!

Оказывается, пока я спрашивал у военного время, один из сотоварищей дяди Миши утащил его чемодан непростым способом. Он подошёл сзади и надел на его чемодан свой чехол в форме чемодана. Чехол имел вид большого чемодана, у которого не было дна, той стенки, которая напротив ручки. Но на краях были защёлки, которые позволяли надеть этот чехол на чужой, чуть поменьше чемодан и удерживать его в чехле.

Так это с военным и произошло, пока я спрашивал у него, сколько время. Один из приятелей дяди Миши надел чехол на чемодан военного и спокойно ушёл.

Это мне потом кто-то всё объяснил. А я догнал дядю Мишу и сказал, что там кто-то утащил у военного чемодан.

– Ладно, Шурка, иди домой! Скажи бабушке, что мы больше не придём! Иди! Иди! Дорогу найдёшь?

Я ответил «хорошо» и побежал домой.

Со временем мы забыли об этой компании, поэтому встреча с ним у школы была для меня потрясением.

Меня с трудом переводили из класса в класс, так что я еле дотянул до четвёртого класса. При этом некоторые предметы мне нравились, и я стал уже что-то соображать. Почему-то мне понравилось учить немецкий язык.

Учительница была старенькая и худенькая, с большой копной белых седых волос. Её в классе никто не слушал, все бегали по комнате, кричали и передразнивали её. Даже когда она что-то писала на доске, то кто-то тут же стирал написанное. Она же не обращала на всё это никакого внимания и продолжала урок. То есть кто хотел, тот её слушал. Мне она почему-то очень понравилась, и я старательно учил: «Дас Дах – крыша», «Ди Маппе – портфель», «Дас Хаус – дом» …

Но моя учёба в четвёртом классе оборвалась. Заболела мать, слегла и больше не встала. Это было в сорок восьмом году.

Дорога на о. Сахалин

Люся, я, Виктор и Лиза были в растерянности. Мы просто не знали, что делать. Я перестал ходить в школу.

Наши бабули, Куля и Пуля, и ещё какие-то соседи стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Что делать с детьми? Выяснилось, что наш отец после войны завербовался на три года по контракту и уехал на о. Сахалин. Ему дали телеграмму. Он отозвался. Выслал деньги на дорогу и попросил, чтобы нам помогли собраться и отправили нас к нему, на о. Сахалин, в г. Невельск.

Все обрадовались, но заохали. Так далеко! Как же дети поедут одни? Что делать? Чего и сколько нужно им в дорогу?

Купили четыре билета на поезд от Ростова-на-Дону до Владивостока. Подумали насчёт еды.

– По дороге ничего не купишь, – вещали бабушки. – Поэтому надо всё купить сейчас, но так, чтобы ничего не испортилось.

Поэтому набор продуктов был такой: 6 кг полукопчёной колбасы, 4 кг сахара, пара буханок хлеба и кусок сала. Из вещей – то, что было на нас, поэтому получился небольшой узелок с какими-то тряпками. А вот продуктовый мешок был тяжёлый. Баба Пуля принесла старый кошелёк, туда мы сложили свои документы и билеты.

Потом кто-то вспомнил, что нам нужно будет ещё плыть на пароходе и может всех укачать. Надо купить что-то кисленькое. Решили купить два больших граната. Всё. Деньги закончились. Сели «посидеть молча на дорожку». В общем, совет закончился тем, что повезла нас к отцу Лиза, ей было 16 лет. Брату на тот момент было13 лет, но вёл он себя как настоящий мужик и всё время помогал Лизе.