Диссиденты 1956–1990 гг.

5. На должности командиров батальонов тяжелых и средних танков – майоров, подполковников»[27 - РГВА. Ф. 4. Оп. 11. Д. 66. Л. 167. Подлинник.].

Для военного времени, когда полковники и подполковники командовали дивизиями, это была чрезвычайная мера.

Тем не менее потребовался еще одни приказ Сталина № 0433 от 18 ноября 1941 года: «Впредь танковые экипажи комплектовать исключительно средним и младшим комсоставом», то есть рядовых не должно было остаться даже на легких танках.

Завершая тему личного состава, следует заметить, что в июне 1941 года воевавшая полтора года армия столкнулась с невоевавшей и в основном необученной армией. Танкисты, прошедшие с боями всю Европу, встретились с танкистами, сидевшими до этого в танках зачастую лишь по 6-12 часов.

Также и в артиллерии наши историки упрямо не желают признать, что летом 1941 года подавляющее большинство орудий было не подбито, а попросту брошено.

Тысячи орудий были брошены прямо на складах, в артиллерийских парках, на полигонах, на железнодорожных платформах и т. д.

Вот, к примеру, в нескольких километрах от границы на окружной полигон (бывший польский) юго-западнее Барановичей в мае 1941 года было доставлено прямо с завода 480-152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 с 10 боекомплектами на каждое орудие. В конце лета 1941 года гаубицы-пушки должны были пойти на укомплектование десяти артиллерийских полков РГК. Все они целы и невредимы достались немцам 23–24 июня 1941 года.

Достаточно часто артиллерия действовала неэффективно из-за безграмотности средних и высших начальников РККА. В докладе командующего артиллерией 16-й армии генерал-майора артиллерии В. И. Казакова за август 1941 года приводятся следующие примеры использования огня артиллерии.

«20 августа командир 407-го стрелкового полка, имея в своем распоряжении шесть 76-мм полковых пушек, шесть 45-мм орудий и 26 минометов, требовал, чтобы командир 3-го дивизиона 587-го корпусного артполка, вооруженного 152-мм гаубицами-пушками, немедленно открыл огонь дивизиона по обнаруженным пулеметам противника, в то время как полковая артиллерия решением огневых задач не занималась.

Командир 343-го стрелкового полка ставил задачу 1-му дивизиону 49-го корпусного артполка вести огонь по скоплению пехоты противника в лесу, площадь которого составляла 30–40 гектаров (то есть в 6-10 раз больше площади, которую он мог обстрелять с надежной плотностью огня для подавления пехоты).

Командир 1-го батальона 18-го мотострелкового полка потребовал открыть артиллерийский огонь дивизиона по отдельным автоматчикам.

Командир 3-го батальона 6-го мотострелкового полка давал такие странные указания командиру 587-го корпусного артиллерийского полка: „Дайте чуть-чуть влево“, „Дайте чуть-чуть поближе, метров пять-десять“»[28 - Артиллерия в оборонительных операциях Великой Отечественной войны. М.: Воениздат, 1961. С. 61.].

Командующий 9-й армией Южного фронта в директиве от 1 июля 1941 года отмечал, что во время боев на реке Прут выявились многие недостатки в боевом применении артиллерии, резко снижающие эффективность ее огня. От артиллерии часто требовали вести «ураганный огонь» без указания конкретных целей, что приводило к большому расходу боеприпасов при совершенно ничтожных результатах. Так, 3-му дивизиону 266-го корпусного артиллерийского полка было приказано вести огонь в одном направлении на предельной дальности (17 км) «до последнего снаряда»[29 - Там же. С. 60.].

Кстати, всю войну наша артиллерия не имела специальных самолетов-корректировщиков артиллерийского огня. Любой фронтовик знал, чем грозит визит «рамы», то есть немецкого корректировщика WF-189 «Уху». А вот у нас корректировку артогня вели одноместные истребители или в лучшем случае штурмовики Ил-2.

С 1943 года в КБ П. О. Сухого пытались скопировать «раму», но первый полет разведчика-корректировщика Су-12РК состоялся лишь в 1948 году.

В авиации дела были еще хуже. Сколько приказов издавал Наркомат обороны о маскировке аэродромов, рассредоточении самолетов, о строительстве ложных аэродромов! А результат почти нулевой.

Причем все вышеперечисленное легко могло быть сделано за два-три дня силами личного состава, а при необходимости можно было мобилизовать местное население. Почему не сделано? Кто персонально виноват – Сталин, Тимошенко, Ворошилов?

Да и вообще, нужны ли такие приказы из Наркомата? А мог ли сам командир авиакорпуса или командир авиадивизии рассредоточить самолеты и построить ложный аэродром? Кстати, на Ленинградском фронте в 1942 году был случай: мальчики, играя в войну, построили зенитную батарею и при налетах немцев двигали деревянные оглобли, имитировавшие орудийные стволы. На следующий день люфтваффе разбомбило эту «батарею». Эпизод попал во фронтовую прессу.

Правда иной раз проскакивает даже у антисоветчиков. Тот же Марк Солонин пишет, что в 13-м бомбардировочном авиаполку в ночь на 22 июня все офицеры разошлись по семьям, а «весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко. Ну, если полком в первые часы войны командовал младший лейтенант, а старшие командиры „собрались к обеду“, то чего же лучшего можно было ожидать?»[30 - Солонин М. С. 1941. Куда исчезли сталинские армады? М.: Яуза: Эксмо, 2012. С. 539.].

Тот же Солонин удивляется «странной» войне лета 1941 года, в ходе которой было потеряно 4/5 боевых самолетов и сохранено

/

летных экипажей.

Солонин цитирует воспоминания летчика С. Ф. Долгушина: «Но откровенно скажу: у которых жены были – пошли к женам, а мы, холостые, улетели. Дивизией после гибели Гоничева никто не командовал…»[31 - Там же. С. 532.].

Действительно, большой бедой РККА летом 1941 года стало проживание семей комсостава на приграничных территориях. Надвигалась война, и не только генералы, но и младшие командиры должны были понимать, что немцы могут начать войну лишь летом 1941 года, во всяком случае, не позднее 15 сентября. После этого срока, учитывая климатические условия и состояние дорог России, никакой блицкриг физически невозможен. Вспомним наступление и отступление наполеоновской армии в 1812 году.

Казалось бы, почему хотя бы на лето не вывезти семью комсостава из 300-километровой приграничной полосы? Тем более что 90–95 % командирских жен не были уроженками этих местностей. Ну и поехали бы к мамам, братьям и сестрам, в конце концов, в дома отдыха. Детей можно было отправить в детские сады с выездом на дачу и в пионерские лагеря, а их мам – пионервожатыми, поварихами, нянечками и т. д.