На дорожках неведомых

– Да я, может, самый что ни на есть, первый кандидат буду! Я, может, с первого взгляда Марьяну полюблю, а она меня? Глянь, как я пригож! Я и ликом, и статью строен, словно выгонка еловая!

Добрыня, сунув в рот горсть моченой брусники, и, зевая, сказал:

– Я ту рыжую гидру даже за полцарства не взял бы! Уж больно страшна девка, – соврал Илья, чтобы отвадить Емелю от лихого начала.

– А я, а я не на Марьяне женюсь, а на княжеском приданом!

– Дурак! Нет у князя в державной казне столько денег, чтобы Марьянку замуж выдать. Разве только за такого убогого, как ты!

– Это я что ли, убогий? – спросил Емеля, заводясь.

– А у тебя, Емелька, что богатство есть? Ты куда свою жену приведешь? В эту хату, с курами да кабанчиком в загоне?

– Хоромы в Рублевке поставлю, – сказал Емеля, выпячивая грудь.

– Ты бы лучше нашему барбосу будку срубил, – сказала мать, – собака вон уже шестой год в сене живет! Хоромы он в Рублевке поставит, трепло ты Емелька —как есть трепло?!

– А вот и поставлю, чай, тайное заклинание ведаю!

– Было б заклинание, ты бы нас не бормотухой медовой, а зеленым вином поил! – уныло сказал Добрыня, выливая себе на язык последние капли браги.

– Ах, так! – топнув ногой, сказал Емеля и стал что – то бормотать себе под нос.

В эту самую секунду в хате что – то зашумело, забулькало и в ведре, прямо на глазах богатырей, появилось зеленое заморское вино.

– А закусь так можешь? – спросил Муромец, открыв от удивления рот и предвкушая продолжение банкета.

– И закусь могу, любого фасона!

Вновь Емеля стал бормотать под нос и на столе один за другим стали появляться княжеские блюда. Перепела жареные, запеченный поросенок в яблоках, блины с икрой и много другой снеди, которая никогда не бывала на крестьянских столах.

Мать, увидев чудо и нежданно свалившееся изобилие, стала креститься и пятиться назад, пока не споткнулась и не села задом в кадку с водой, стоящую возле печи.

– Душу, душу он продал дьяволу, бесово отродье! Это как такое чудо могло случиться?

Богатыри, увидев обилие блюд, просто опешили. Впервые в жизни, закаленные в боях и баталиях, мужики испытали настоящий страх, видя какими колдовским чарами владеет Емеля.

– Чур, чур, чур, нас! – стали креститься богатыри, забившись в угол хаты.

Сняв святую икону Христа – спасителя, они заслонились ей от Емели будто щитом, надеясь божественным ликом прикрыться от внезапно напавшего на них колдовства.

– Ну что, браты, где же ваша хваленая богатырская силушка? Это вам не мечом пудовым махать, тут силу разума иметь нужно, – сказал Емелька и, посмеиваясь над ними, сел за стол.

Пока богатыри в ужасе смотрели на него, выглядывая из – за иконы, тот не спеша, по – хозяйски, налил себе чарку молодого вина, оторвал от поросенка ногу и, подняв кружку, сказал:

– За ваше, браты, здравие и невиданную храбрость!

Выпив вино, Емеля закусил молочным поросенком, с мычанием смакуя его сочную плоть. Ногтем мизинца выковырял забившийся меж зубов кусочек, и сказал:

– Ну что, богатырьки хреновы, силу мою колдовскую видите?