Чирик

– Хотел по ели – а попал по дубу!!!

– Га-а-га!

Раздались удары в дверь. Приперся! Да не один… идиот! Прохвальчук стали душить слезы. Так ждала, так ждала…

– Может, ее нет? – привизгнул Кусичев.

– Да ну… Спит поди…

Снова послышались удары, и голос Генералова озабоченно произнес:

– А кстати, канализация-то… того, поплыла… В смысле трубы.

– Знаю. Мы ж ее клали зимой в мерзлый грунт, а теперь он подтаял, вот трубы и заиграли…хи-хи…

– То-то Пучилов бесится!

– Хи-хи-хи!

– Слышь, Светик, это я… Генералов… открывай!

Прохвальчук шмыгнула носом и утерла глаза. А чего от них еще ждать? Все мужики – сволочи и алкаши! Она открыла дверь и сунула в утиный нос Чирика:

– На, подавись!

– Ты чего?… – удивился прапорщик.

– Того! Больше не дам – нету!

И захлопнула дверь.

Глава 5,

в которой Чирик переезжает в Краснохренск

Дверь перед Генераловым захлопнулась, едва не задев его утиный нос. Недоуменно сунув Чирика в карман шинели, прапорщик пробормотал:

– Совсем сдурела, проститутка! Чего злится? Сама же сказала, приходи, дам…

– Так это – смотря чего! – хихикнул прохвост Кусичев.

– Денег, дурень!

– Это ты так думаешь…

– А пошел ты! – миролюбиво отозвался Генералов и друзья, обнявшись, побрели в барак.

У них было много дел в связи с надвигающимся праздником. Во-первых – выпить. Во-вторых – закусить. В-третьих – пойти в Кепкино на танцы. В четвертых, и это – самое главное, не попасться на глаза начальника штаба майора Клюзнера, которорый пребывал в уверенности, что Генералов лежит с сорока градусами (липовую справку за пузырь «Арпачая» сварганил начальник медсанчасти двухгодичник Афанасов).

Догорающий день лучами заходящего солнца освещал глинистую тропу, затейливо вьющуюся между жилыми вагончиками, из которых уже неслись пьяные разухабистые голоса.

– Под гору вечеееернююю солнце к речке клоооониииит! – затянул простуженный голос из ЦУБа, в котором жили сверхсрочники, или «сверчки».

– Все что было, не былоооо, знали напереееед! – подхватили еще несколько человек.

Воители приступили к празднованию 1 Мая. Слышался смех приблудных кепкинских девах. Из провонявшего сортирным запахом покосившегося ободранного ЦУБа вывалился едва стоящий на ногах белокурый отпрыск польки и армянина лейтенант Юлий Варданян и истошно заорал, обратив палец в сторону уходящего светила:

– Самое хорошее освещение – это естественное, козлы! Послышался гогот, и залихватский голос из утробы вагончика одобрительно пробасил:

– Вот за что я люблю Юльку… Наливай!

Генералов брезгливо поморщился. Он презирал двухгадючников, которые, в отличие от него, не нюхавши пороху, не служа в армии запросто получали лейтенантские погоны, и все потому, что умудрялись закончить институт. А он – Федор Генералов, два года оттарабанивший в забайкальских степях и полгода в Кстово, имел всего-то звание прапорщика. Они, бумажные черви, не знавшие даже, как мыть с мылом полы в сортире, считались офицерами, мать их за ногу! Слабым утешением ему служил тот факт, что он был назначен командиром роты, и что замполитом у него настоящий, закончивший политическое училище лейтенант Кусичев. Даже идиот Кусичев, ничего не смыслящий в воинской стратегии, и путающийся в сочинениях основоположников, со временем должен был стать майором или подполковником, получить хорошую пенсию, квартиру в теплом городе и соответствующее отношение окружающих. А ему, Генералову, при всех его несомненных способностях, в лучшем случае светило звание старшего прапорщика (тьфу, мерзость-то такая!) да издевательский шепоток за спиной. «Курица – не птица, прапорщик – не офицер!»

– В Кепкино мы не пойдем! – подходя к бараку объявил он Кусичеву тоном Наполеона, когда тот дал команду атаковать русских.

– Что?

– Что нам Кепкино, Андрюха?

С Кусичевым Генералов чувствовал себя великим полководцем.

– Кепкино…Да мы там уже всех баб перетискали! В Краснохренск двинем!

Кусичев заморгал пьяненькими глазками.

– Кутить, так кутить! Пора выходить на орбиту!

– А когда двинем? – загоревшись новой авантюрой, вопросил юный выпускник военно-политического училища.

– Сейчас и двинем. Тормознем на трассе машину – и тю-тю…

Но двинули они не сразу. Сначала надо было собраться. Впрочем, нет! Сначала они «расширили сосуды». Потом переоделись в гражданскую форму – в целях конспирации. Потом искали подходящую сумку и заполняли ее тем, что может понадобиться двум молодым мужчинам и двум нестарым женщинам при праздновании Дня международной солидарности трудящихся. Потом они вышли, но вспомнили, что не захватили деньги. Потом вернулись и еще раз «расширили сосуды».

В семь вечера две шатающиеся фигуры брели по трассе Заплатово – Краснохренск и водители редких попутных машин могли наблюдать их оживленную жестикуляцию.

Генералов чувствовал дух свободы. Справка, выписанная лихим Афанасовым, давала ему три дня отдыха от идиота Клюзнера, от воплей неврастеничного командира отряда майора Кнопкина, от необходимости организации праздничного досуга с обрыдшим личным составом (пускай заместитель попрыгает!).

– Учти, Андрон, – назидательно поучал Генералов лейтенанта, – если хочешь достичь больших высот – будь смелым! Что нам Кепкино? Три километра ходьбы, ха-ха…

– Хи-хи-хи!

– … они думают, что если издали приказ о запрете выезда из гарнизона, так и все на этом?

– Да уж!

– А мы их перехитрим! Во-первых – не узнают… А во-вторых, если что – скажем, что ездили в Собачинск! Попробуй – докажи!

Собачинск был районным городишкой в тридцати километрах от Кепкино, и хотя считался запретным для поездок, начальство смотрело на это сквозь пальцы – привыкло.