Гном. Часть I

– Что вы хотите сказать?

– Ну вы же поняли. Успешный прорыв обороны позволит сковать куда большие силы германца, чем простые атаки, даже самые мощные и настойчивые.

– Вы в курсе, какие силы и средства мне дали на проведение этой операции? И кто мне на самом деле противостоит? И какие резервы они подготовили в глубине обороны, километрах в шестидесяти от фронта? Вы знаете, что противник, судя по всему, хорошо осведомлен о наших планах и готов? Вижу, что информированы. Так что успешный прорыв… под большим вопросом. Поэтому будем делать все, как всегда, а потом еще лет двести будут рассказывать, как Жуков гнал пехоту по снегу на неподавленную оборону.

– Силы и средства, Георгий Константинович, вам дали, может быть, и недостаточные, но незначительными их тем более назвать нельзя. Я это к тому, что в вашей власти использовать их по-разному.

Ага. Вот сейчас он, кажется, наконец скажет, зачем приходил на самом деле. Оказывается, ему все-таки было, с чем прийти к… к соратнику, в конце концов. Это все-таки оказалось самым главным. Интересы дела во-первых, но, все-таки, и «товарища выручай» тут тоже присутствует. И бог знает что еще. Потому что ум старого маршала бесконечно далек от старческого консерватизма и неприятия нового.

– Тут с вами испытатель с завода хочет поговорить насчет прорыва. Уж вы примите, уделите толику внимания, настоятельно рекомендую… И – вот еще что: не давите вы на человека, мы-то привычные, а он человек штатский, перепугается, и тогда от него мало будет толку.

Когда рекомендует Шапошников, рекомендации следует выполнять. Это и впрямь может оказаться важно.

– Ну, если вы советуете… Он где?

* ТВД – Театр Военных Действий.

Испытатель ему, в общем, понравился. Худой мужик в черном комбинезоне, лет двадцать пять – двадцать семь, заметно прихрамывает, и, как у всех на что-нибудь годных людей в это время, красные от хронического недосыпания глаза. Наткнувшись на тяжелый, как свинец, взгляд хозяина кабинета, встал по стойке смирно.

– Начальник группы технического сопровождения от завода №63 Семенов. Направлен для обеспечения боевых испытаний новой боевой техники.

– У вас пятнадцать минут, Семенов.

– Товарищ генерал армии, разрешите показать, это будет быстрее, у меня техника при себе. А я отвечу на вопросы…

У него был совсем маленький, черный кинопроектор, Жуков никогда не видел таких, и обширное полотнище из тончайшего материала, которое складывалось до размеров тетради, а потом расправлялось без складки. Техник хроманул к стене и как-то в несколько движений наклеил на нее экран.

Чего меньше всего ожидал Жуков, так это того, что изображение окажется цветным, с глубокими и яркими красками, а звуковая дорожка шла внятно и звучно, без малейшего намека на привычные треск с шипением. Промелькнули с почти неуловимой взглядом скоростью круг, крест, еще что-то, на мгновение задержалась надпись: «Внимание! Совершенно секретно. Только для высшего руководства!». На экране, плавно колыхаясь на ухабах, катили по бездорожью два огромных танковых шасси, на которых вместо башен было смонтировано что-то, напоминающее крупные понтоны. Остановка, водитель с напарником, игрушечными чертиками выскочившие из кабины, откуда-то сзади из доселе невидимых машин горохом высыпались расчеты, негромкий, но глубокий гул, и громадные направляющие, смонтированные в один ряд, поднялись и замерли под углом к горизонту. Тяжелые «блины» опор, упершиеся в землю. Грузовики с огромными, по несколько метров в длину, ракетами, автокран с особой конструкцией «стрелы». Все, как обычно, но что-то раздражало, и генерал никак не мог взять в толк: что именно? Понятно. Бойцы одеты не в солдатскую форму, а в рабочие комбинезоны, и это режет взгляд, привыкший видеть только солдатские гимнастерки да серые шинели, и, в принципе, ничего другого.

– Теперь, товарищ генерал армии, то, что меня попросили сообщить. Нам удалось сделать особо крупные шашки твердого топлива для ракетных снарядов, топливо тоже отличается особой плотностью, превосходящей все, что было прежде, в… приблизительно в два раза.

– Зачем мне нужно знать эти подробности, – голос генерала был ровным и бесстрастным, – вы отнимаете у меня время.

– Сейчас, товарищ генерал… То, что нам удалось делать шашки с такой точностью, позволили существенно повысить точность стрельбы на большой дальности. На расстоянии в двенадцать километров мы попадаем в круг радиусом в двести метров. Техническая дальность этих ракет достигает тридцати километров, и может быть существенно увеличена… Но там разброс несколько километров

На экране заполыхали ослепительные бело-голубые молнии пуска, а изображение на экране затянуло сплошной, непроницаемой тучей дыма и пыли.

– Вижу. – С раздражением сказал генерал. – Что-то вроде очень большой «катюши». Что тут такого, что мне было бы нужно видеть?

– Ракеты сделаны такими большими, товарищ генерал армии, чтобы они несли особые боеголовки. Меньше их никак не сделаешь, не получается. Вот, посмотрите.

Следующий план был выбран очень умело. Склоны холмов, поросших соснами, переходящие в старые, пологие балки, чернеющие безлистным кустарником. Расстояние позволяло оценить масштаб действа. Неожиданно огромная по площади часть земной поверхности вдруг вспыхнула вся разом ослепительно-белым огнем, так, что изображение даже померкло от непомерной яркости. На фоне исполинских клубов меркнущего пламени высокие, статные сосны казались карликами. Удар достиг тех деревьев, что не были накрыты сразу, взмахнул ими, как тоненькими прутьями, сломал и отбросил прочь. Следом пропуск, показанная с более близкого расстояния картина пепелища. Угли, зола, еще дымящиеся, обугленные обломки дерева, только недавно бывшие лесом.

– Гарантировано уничтожение противника в траншеях, землянках, ходах сообщения, простых ДЗОТ-ах и ДОТ-ах. Возможно, уцелеет часть живой силы на нижних ярусах сложных, многоэтажных блиндажей и ДОТ-ов, но и она, скорее всего, окажется небоеспособной. Залп одной машины накрывает зоной сплошного уничтожения порядка квадратного километра территории. Особая топливная смесь тяжелее воздуха затекает в любые складки местности, при подрыве выжигает кислород воздуха и создает такой перепад давления, что возникает баротравма легких. Боеготовных машин такого рода у нас пять. Пять залпов – это двадцать пять квадратных километров территории, на которой боеспособной живой силы не останется… Ракеты очень дорогие, почти по цене истребителя, но их у нас – больше, – лицо Семенова исказила мимолетная судорога, – чем на пять залпов, и сколько-то мы еще можем успеть сделать. Это первый ролик. Прикажете показать второй?

Жуков, тяжело глядя исподлобья, молча кивнул. На экране такие же, как прежде, заводские испытатели в комбинезонах и ватниках, только машины другие, вроде американских «виллисов», но на более широких шинах, кабина закрытая сверху и сзади, в низком кузове смонтировано две каких-то круглых штуки. Вспышка, из кузова вылетает ракета, волоча за собой дымный след и какой-то бесконечной длины «хвост», который в конце концов оказывается на земле и вдруг взрывается со страшной силой, оставляя широкую полосу перепаханной земли, с которой сметено все постороннее.

– «УЭРМ – 2 (а)». Устройство экстренного разминирования, автомобильный вариант, побольше и помощнее, есть «п», переносной, предназначен для переноски штурмовой группой саперов, поменьше. Гарантирует подрыв всех типов мин и управляемых фугасов. Если уложить вдоль траншеи, тоже мало не покажется. Доложить соображения изготовителя? Две минуты?

– Докладывайте.

– Предложенные образцы разработаны по приказу Верховного Главнокомандования и представляют собой единую техническую систему внезапного прорыва тактической обороны любой плотности, когда одновременно с нанесением удара установками залпового огня под условным названием «буран» в зону подавления выдвигаются штурмовые группы разминирования на вездеходах, расчищают проходы в минных полях и уничтожают уцелевшие, но серьезно подавленные долговременные огневые точки. Особенного эффекта следует ожидать, если одновременно с этим начинается концентрическое движение танковых частей и, главное, самоходной артиллерии. Можно рассчитывать, что в двух-трех случаях, прежде, чем противник создаст меры противодействия, возможен прорыв глубоко эшелонированной обороны противника в любом месте на всю глубину с выходом подвижных соединений на оперативный простор. Возможен вариант дальнейшего движения установок залпового огня в рядах подвижных сил для нанесения удара по выдвигаемым из резерва моторизованным и танковым частям противника, и штурмовых групп для закрепления на захваченных позициях с созданием плацдармов. У меня все.

– Что это, – голос генерала выдавал крайнее раздражение, – за стратег у вас выискался? Может, нас поучите?

– Не у нас, товарищ генерал армии. Стратег настоящий, штабной работник высокого ранга. Персонально – не скажу, не знаю.

– А чего хромаешь? Ранен?

– Так точно. Ранен и контужен в марте, на Вязьменском направлении. После госпиталя комиссован и направлен в группу технического сопровождения завода №63.

– Что выпускает завод?

– Широкую номенклатуру боевой техники, товарищ генерал армии. Долго перечислять придется.

– И еще, Георгий Константинович, прежде чем вы встретитесь с испытателем. Не пряник, но вроде. У нас есть основания рассчитывать, что теперь ты будешь получать куда более полную информацию о передвижении, численности и технике противника. В том числе о ночной деятельности врага. Прежде всего ночной. Получишь и телефонную связь со специально выделенным офицером, и систему позывных, паролей и кодов для радиосвязи.

– Откуда? – Отрывисто спросил Жуков после короткой паузы. – Или еще одна военная тайна?

– А если понимаешь, то зачем спрашиваешь?

– Да глупо как-то. – Пожал плечами генерал армии. – Все равно же узнаю. Само по себе получится через неделю-две. Край – через месяц. Вы же понимаете, что от комфронта такие вещи утаить попросту невозможно.

– Не сомневаюсь, что узнаешь. Но без моей помощи. Я человек подчиненный. Система впервые получит полномасштабную обкатку именно на твоем фронте. Так что цени доверие…

«Если ад действительно существует, – думал майор Терентьев, – это должно быть очень похоже. Видал поганые места, и куда страшнее, вроде бы, видывал, а – все равно цепляет. Даже не поймешь – чем.»

Правду сказать, – в это время года и вся-то Россия-матушка выглядит не лучшим образом, голо, черно, по-сиротски, но тут было что-то особенное. По деревням и поселкам, по городам и весям стоят голые деревья и скелеты кустов, а тут попросту нет ни того, ни другого. Тут и земли-то нет, в обычном понимании этого слова, такой, какая она бывает в нормальных местах. Хотя бы в виде тех черных, налитых водой ухабов, которые им пришлось преодолевать по пути сюда. Нет. Черные коробки корпусов за глухими четырехметровыми заборами из аспидно-серых щитов, гигантские, наглухо запертые ворота в заборах и прямо в высоченных стенах, кое-где – жирно блестящие черные рельсы, выползающие из-под ворот. Не время, значит. Надо думать, что ночью тут куда как более оживленно. Открываются ворота, по рельсам из гигантских цехов выползают тихие поезда, спешат отвезти аккуратно упакованные комплекты на сборку, да бочки с проклятой отравой – на закладку. Но, скорее, просто не повезло, и не привык глаз. На заводских аэродромах ревут моторы, военпреды принимают товар, знаменитую ныне «косичку», чтобы поутру без задержек начать перегон туда, на Запад, где пролегает непомерной длины, смертная линия фронта. Тут нет ни единого клочка земли, который не перекопали бы за год по пять, по шесть раз. Тут нет снега, потому что и он идет в дело, вода никогда не бывает лишней, жажда Комбината неутолима круглый год, а временный излишек тут же уходит в бездонные хранилища, чтобы быть израсходованным летом, вот и стараются прикомандированные зэ-ка, убирая все, до последней снежинки. Как в том анекдоте, ей-богу. И все это имеет совершенно чудовищные размеры, тянется без конца и края, куда достает слабое человеческое зрение, и еще дальше. Целый город производственных корпусов, черных, страшных, безликих бараков, бесконечные поля одинаковых цилиндрических емкостей, соединенных проводами, трубами, и опять-таки рельсами, что тянутся вдоль этих уходящих вдаль рядов, сменяются столь же бесконечными рядами емкостей кубических, размером чуть поменьше хлебного фургона. Нет. Не город. Что-то среднее между громадным городом и черным от смазки и копоти механизмом невообразимых размеров. Вроде судового двигателя, увеличенного… в миллион? В десять миллионов раз?

Впечатление усиливалось от порядочной компактности расположения узлов этого города-механизма. Говорят, он отличается от всех заводов, это вроде бы как понятно всем, но никто не может разобраться, чем именно. И дело даже не в технологиях, не в номенклатуре, не в диковинном наборе работников, а как-то во всем вместе. Вот его и послали разбираться. И инструкции от начальства, как всегда у нашего начальства: запретили выкапывать заговоры там, где их нет, но проявлять «особую бдительность», поскольку оно, Второе по Счету, начальство чует, что там «что-то чуждое творится, не наше». В общем – сам разберешься. Предыдущий – сгорел, как швед, потому что проявил избыток бдительности и похватал по привычке, как «явных врагов народа и троцкистских прихвостней», тех, кого хватать было нельзя. Исходя из текущего момента, суть которого надо уметь улавливать, а он уловил не вполне. А перед этим сгорел еще один, и не потому что прошляпил, а потому что не доводил вразумительно о том, что тут творится. А не доводил по причине того, что вовсе не умел отличить, что важно, а что нет. Не сумел, запутался в бесконечном море сведений, затосковал, а потом запил и пустил все дело на самотек. Хоть не расстреляли, вошли в положение: пошел в особый отдел дивизии, на фронт, в самое пекло, так что хоть убили его немцы, не свои. Это утешает.

Так и есть, глаз привык, начал замечать движение, и уже странным казалось, – как это он не заметил сразу маленьких поездов, едущих от одного «бака» к другому. Очевидно, глаз обманывали сумерки, и, кроме того, эти недлинные сцепки небольших платформ отличались какой-то неуловимой плавностью хода. Только слышно было, как гнусаво подвывают… электромоторы? Это у кого же это так роскошно с электричеством?

– Ну что, Анатолий Сергеевич, пойдемте дальше? Куда теперь? На станцию?

– Да все равно. Давайте хоть на станцию.

– Это ехать надо.

– Тогда поехали.

Это только так называется – «станция». Громадный железнодорожный узел. Вроде «Москвы – Товарной», только, пожалуй, побольше. Десятки «ниток» рельсов. Переработка главного груза, – несортового леса лиственных пород начиналась прямо здесь: вагоны затягивают на технологические горки и валят древесину прямо в бункер гигантской растирочной машины. Вагон за вагоном.

Стук колес и лязг буферов. Пронзительное шипение пара. Чудовищный, перетряхивающий внутренности утробный рев растирочных машин. Вой электродвигателей широких, как улица, ленточных транспортеров, крытых, несущих целые реки горячей щепы, воняющей так, что с непривычки захватывает дух. Тащат недалеко – к приземистым гидролизным бакам высотой в двадцать метров. Друг друг не слышно на расстоянии шага, приходится орать друг другу на ухо.

– Что? Не слышу?

– …!!!