Гончий бес

«Бедная моя голова!» – подумал я, раскладывая первый лист на полу.

Для жалости к себе имелись серьёзные основания. Мне предстояло ни много, ни мало, запомнить все изображения. До последней чёрточки, до последнего штришка и буковки. Невозможно? Бросьте, возможно и не такое. Для выведения памяти на уровень биологического фотоаппарата существует старинная и надёжная методика «мемориального транса». Я ею владею в совершенстве, но милый боженька! – какие жуткие мигрени терзают меня после подобных фокусов…

Я ещё раз с тоской взглянул на стол босса проектно-конструкторской фирмы ГЛОК. Там, будто дразня меня изображением надкушенного яблока на серебристой крышке (надкусил, да не ты!), лежал ноутбук. С подключенным сетевым кабелем. Рядом – цифровая фотокамера. Хорошая, между прочим, камера. С большим объективом и уймой мегапикселей «на борту». Снимай себе секретные документы, переправляй снимки на компьютер и рассылай электронной почтой куда требуется.

Только вот беда, ноутбук имел сканер отпечатка пальца. Поэтому, если ты не хозяин, роняй на него слюну зависти, а пальчик с неправильным папиллярным узором куда-нибудь засунь.

Например, в нос.

Что я и проделал. Но не для того, чтобы наковырять козявок. Глубоко погруженный в ноздрю палец – обязательный элемент подготовки к «мемориальному трансу».

Полчаса после этого я пялился на чертежи как солдат на вошь и читал в уме рифмованные строчки великого узбекского поэта Алишера Навои, неизвестные даже его исследователям. И которые вряд ли когда-нибудь станут известны. Да это, по сути, и не стихи вовсе. Это ритмическая основа, в которую единственно возможным образом вплетаются нити запоминаемой информации. Читал я их на языке оригинала. Честно признаться, фарси мне известен не более чем язык птиц и зверей, но в том и заключается секрет. Знание языка только вредит запоминанию. Отвлекает, заставляет задумываться. Хуже того – подключает воображение. Именно по этой причине я не использую ритмическую основу, написанную Барковым или Сологубом, которую весьма любят комбинаторы, не знающие русского.

Интересно, стихи Навои такие же фривольные, как барковские?

* * *

Когда адский труд был закончен, самочувствие моё колебалось между «отвратительно» и «кошмарно». Голова налилась свинцом, перед глазами плыли тёмные круги, в висках тикало, затылок ломило. Лобную и теменную кости распирало внутренним давлением, будто кто-то сильный и бесцеремонный скомкал все до единого чертежи из розовой папки, полил для лучшего скольжения машинным маслом и запихал мне в череп. Через ноздри. Помогая себе каминной кочергой.

Постанывая, я уложил документы обратно в папку, погасил свет и проковылял к окну. Отодвинул подрагивающими пальцами жалюзи, прислонился лбом к прохладному стеклу. Снаружи к этому часу сделалось совсем темно. Я попытался разглядеть на земле фигурку маленькой собачонки, но безрезультатно. Виднелись лишь движущиеся ветви деревьев. Сквозь листву изредка просачивались бегучие вспышки света фар: вдоль сквера пролегала окраинная улочка. Фонарей, а уж тем более, светящихся вывесок там и подавно не было. Тем и хорош район для нашей работёнки.

Я закрыл глаза и отрешился от всего земного…

Мало-помалу напряжение спадало. Вскоре я мог не только соображать, но даже почувствовал в себе достаточно сил, чтоб пройти через какую-нибудь немудрящую преграду. Лучше бы из дерева. В случае крайней надобности – из кирпича или гипсокартона.

…Стоило мне появиться в коридоре, как из покинутого кабинета донеслась телефонная трель. Я с беспокойством прислушался. Мелодия повторилась. Номером ошиблись? Или звонок адресован мне? Если так, то означает он одно: ситуация переменилась в неожиданную сторону. Пора рвать когти.

Подтверждая последнюю догадку, на первом этаже послышались ритмичные гулкие удары. Бумм! Бумм! Пауза – и вновь: бумм! Бумм!

Экзотические предположения о плясках мастодонтов или строевых смотрах гигантских роботов следовало отвергнуть сразу. Ни тех, ни других я внизу не приметил. Возможно, конечно, что наши футболисты совершили-таки маленькое чудо и прогадили наилегчайший отборочный матч, из-за чего расстроенный охранник бился головой о свою будку.

Но верней всего, кто-то без затей ломал дверь.

В такой ситуации самым простым решением казалось возвращение в кабинет глоковского босса и дальнейший драп через окно. Простым, но мало подходящим. Во-первых, здесь не должно остаться никаких следов, способных навести на мысль о моём визите. Поэтому открытое окно в этом или соседних кабинетах отметаем сразу. Также сходу исключаем идею изобразить из себя каскадёра и выскочить наружу прямо сквозь стену. Переломанные конечности или вспоротый ветками живот – не та перспектива, которая мне близка и приятна. Ну и последнее. Сколь глупо это ни звучит из уст работающего за гонорар детектива, я дьявольски любопытен. Даже тогда, когда предмет моего любопытства не имеет прямого касательства к предмету… э-э-э… разведки.

Здесь же, я это чувствовал почти физически, дело касается именно нашей операции. А вот каким макаром, мне и предстояло выяснить.

* * *

Первым, что я разглядел, было тело охранника. Он лежал ничком возле своей будки, неудобно подвернув руку под живот. Другая рука была отведена в сторону, словно для широкого замаха. В полуметре валялся пистолет. Из-под нижней части туловища расплывалось тёмное пятно. «Вертушка» толстого стекла между будкой и длинной высокой тумбой, отделяющей фойе от входной двери, медленно вращалась. Три четверти оборота в одну сторону, затем столько же в другую. Приводной моторчик тихо гудел и пощёлкивал; пахло горелой изоляцией. Телевизор шипел и демонстрировал… да ни хрена он не демонстрировал, по экрану бежали помехи. Лопасти «вертушки», проезжая мимо охранника, скребли подошву его ботинка, отчего казалось, что человек подёргивает ногой. Тошнотворное зрелище. Слава богу, желудок мой со вчерашнего вечера оставался девственно пустым.

Входная дверь была прикрыта, но не полностью – оставалась щель шириной с ладонь. Получается, бедолага сам впустил убийц. Мало того, что пьяница, так ещё и идиот.

Помимо безжизненного тела в фойе никого не было. Подозрительные удары доносились со стороны офиса, который я обыскал в первую очередь. Не успел я подивиться тому, что взломщики так долго возятся с дверью, выбить которую можно одним щелчком, как раздался грохот. Створка слетела с петель. Судя по звуку падения, внутри неё, между фанерных листов заключалась толстая железная пластина. Хорошо, что я полчаса назад не полез сквозь неё, а диффундировал поодаль!

Когда затих гул, вызванный падением двери, послышались возбуждённые возгласы – по меньшей мере, трёх человек. Затем голоса отдалились. Взломщики вошли в помещение.

Собравшись с духом, я устремился к выходу. Можно было попытаться с разбегу перемахнуть перегородку, однако мне вздумалось проверить, жив ли охранник. А заодно – и это главное – прихватить его пистолет. Не то, чтобы я собирался затеять перестрелку с взломщиками. Просто вид бесхозного оружия пробудил во мне какие-то древние инстинкты. В равной мере воровские и воинственные.

Подхватив «Макарова», я сразу почувствовал себя выше ростом, шире в плечах и как будто даже одетым. Пистолет был взведён, но стоял на предохранителе. Опустив большим пальцем собачку, я повёл стволом в сторону коридорчика. Покажись этот момент оттуда кто угодно, влепил бы ему пулю без раздумий, поскольку тоже был изрядно на взводе. А предохранитель у меня, выражаясь метафорически, выключился давненько. Ещё тогда, когда обнаружилось истекающее кровью тело охранника.

Однако из-за угла выплыло лишь облачко известковой пыли.

Выждав секунду-другую, я присел над человеком в камуфляже, протянул пальцы к шее, чтоб нащупать пульс… и тут меня обуял нервный смех. Лужа, которая расплывалась из-под павшего привратника, оказалась не кровавой, а пивной. Сплющенная бутылка была зажата в подвёрнутой руке. Сам он тоже благоухал солодом, а вдобавок какой-то мерзкой больничной химией.

«Эфир», – решил я. Может быть, ошибочно, однако о других усыпляющих веществах у меня не имелось ни малейшего представления.

И тут охранник издал непристойный звук. Теми ли устами, которыми по выражению Тиля Уленшпигеля не говорят по-фламандски, или теми, в которые было влито столько пива, я не разобрал. Потому что в этот момент из коридорчика, где ломали дверь, показался человек. Он не слишком походил на громилу и убийцу, скорей на какого-нибудь преподавателя заштатного вуза. Невысокий, полноватый, с залысинами. Без головного убора, в очках. На груди болталась снятая респираторная маска. Вместо подходящего такому субъекту кургузого костюмчика и стоптанных башмаков на нём был камуфляжный комбинезон и высокие солдатские ботинки. А в руке – не кусок мела или указка. Пистолет! Огромная никелированная пушка один Кольт знает, какого калибра. Пожалуй, пятидесятого.

Увидев меня, субъект на мгновение замешкался. Для профессионала подобная потеря темпа непозволительна, да и попросту невозможна. Выходит, мужчина не только казался, но и являлся полнейшим дилетантом. Впрочем, в тот момент я полностью утратил способность к логическим умозаключениям. Передо мной был человек с оружием, одна пуля которого способна завалить мастодонта. И даже, пожалуй, гигантского боевого робота. Что она способна сотворить с диффузным комбинатором каких-то семидесяти пяти килограммов весом, жутко представить.

Да и не до того мне было.

Я вскинул «Макаров», прицелился в корпус толстячка – чтобы уж наверняка не промазать – и нажал на спусковой крючок. Выстрел в замкнутом пространстве прозвучал оглушительно. Противник резко присел на корточки, но не упал. Вытянул в мою сторону пистолет и срывающимся голосом крикнул:

– Стоп!

– Ага, щас, – буркнул я и выстрелил снова.

Невероятно, однако толстяк снова уцелел. На расстоянии в десять шагов я умудрился промахнуться дважды! Или этот тип был попросту заговорён от пули.

Третьего шанса он мне не дал. Его страховидная пушка рявкнула так, что от одного только звука у меня сплелись в морской узел все кишки, а волосы встали дыбом. Сидящего на корточках толстяка чудовищная отдача попросту опрокинула на пол. Он был к этому явно не готов и засучил конечностями, как перевёрнутый кверху лапами жук.

К счастью, стрелком он оказался ещё худшим, чем я. Пуля угодила в будку охранника. Стёкла обрушились на пол блистающим водопадом. Телевизор лопнул и разлетелся на десятки кусков. И всё-таки выстрел получился удачным для проклятого очкарика. Один из крупных осколков скользнул по моей голени, глубоко распорол кожу и едва не пробил ступню. Я взвыл и пальнул снова, теперь уже откровенно «в молоко». После чего, не теряя времени на дурацкую дуэль (тем более, к сопернику того и гляди, прибудет подмога), отшвырнул пистолет и очертя голову бросился наутёк. Покидать поле битвы через дверь было неразумно. У налётчиков наверняка остались снаружи сообщники. Поэтому я метнулся вправо, максимально ускорился – и рыбкой нырнул в стену.

Это был крайне, крайне опасный трюк. Может быть, смертельно опасный. Умоляю, не повторяйте его в домашних условиях! Ни о какой сосредоточенности, необходимой для успешной транспозиции, и речи не шло. Тем более не шло речи о медленном вдумчивом «растворении» в стене. Я просто понадеялся на авось. Или рассажу башку в кисель, или спасу шкуру.

Первыми в кирпич вошли пальцы рук. Ощущение было такое, словно по ногтям одновременно врезали десятью молотками. Помянуть в краткой форме распутных женщин, как это принято у нас в России, я не успел. Дело дошло до локтей – и боль от соприкосновения суставов со стеной заставила меня пожалеть о собственном появлении на свет. Вернее, начать жалеть – потому что как раз наступила очередь головы. Помнится, я сравнивал диффузию с купанием в снегу после парилки. Сейчас было то же самое, но с маленькой поправкой. В «сугроб» я на этот раз нырял как будто с самого конька крыши. Да не с какой-то там приземистой баньки, а с хорошего такого двухэтажного терема. И «сугроб» оказался чертовски мелким. После того, как макушка, пробив тонкий слой «снега», врезалась в «мёрзлую землю», сознание у меня выхлестнуло напрочь.

* * *

Всего лишь на мгновение.

Я выпал из стены, кубарем прокатился по мокрой траве, налетел боком на какой-то сучок – и без промедлений встал на ноги.

На четыре крепенькие волосатые подкованные ноги. После чего встряхнул гривой, помахал хвостом и медлительно, как полагается уставшему за день пони, побрёл прочь.

Разумеется, пальто и брюк в этот раз на мне не было. Всё-таки я собирался не удивлять народ, а всего лишь аккуратненько смыться. Желательно незаметно. Я сильно надеялся, что детишек, способных криками «мама, смотри какая хорошенькая лошадка!» довести до белого каления самого флегматичного мерина, поблизости не было.

Возле входа в здание стояли два автомобиля. Чёрный «Додж», брутальный как племенной буйвол, и «Тойота-Камри», тоже чёрная. Рядом с машинами суетилось трое. Долговязый мужик в распахнутом плаще и шляпе, отдалённо смахивающий на пережившего концлагерь Элвиса Пресли, мой пузатенький знакомец с никелированным пистолетом и какая-то женщина. Средних лет, смазливая – и даже, пожалуй, красивая. Но красота её почему-то казалась неживой, искусственной. Скорей, правильность черт лица, помноженная на тщательный уход и работу дорогих стилистов и пластических хирургов, чем природное обаяние. Такой красотой щеголяют жёны очень богатых людей, дамы-политики и дамы-телеведущие, оперные дивы и популярные актрисы возрастом за сорок. Волосы у дамы отливали платиной, но назвать её глупенькой блондинкой я бы нипочём не решился. Похоже, именно она была главной в этой троице. Генерал в юбке.

Хорошенько запомнив номера машин и внешность людей, я попятился, но толстячок, сволочь такая, успел заметить движение за кустами. Он нечленораздельно пискнул и ткнул в сторону бродячего пони пистолетом. Более того! – начал целиться.

Тощий в шляпе тут же рявкнул на него и заставил спрятать оружие. По-моему, сделать это следовало давным-давно. А лучше вообще не давать этому дебилу в руки ничего опаснее кофейной ложечки.

Все трое уставились на меня, как на какую-то диковинку. Я мотнул башкой, фыркнул… а потом слегка приподнял хвост и пустил под ноги могучую шумную струю.

Троица переглянулась. Высокий захохотал, толстячок подхватил, а дама издала возмущенный возглас и полезла в «Тойоту». Вскоре она вынырнула обратно, неся в руке радиотелефон. Приблизила трубку ко рту, раздались резкие команды. От неожиданности я чуть не сделал лужицу вторично. Платиновая генеральша говорила по-английски.