Писатель на корабле

Душа, запечатленная на страницах книг, становится бессмертной.

Душа – это не мозг или какой-то особый орган. Это память, накопленный опыт, отражение прожитых мгновений. Если пересадить мозг другому человеку, память тоже перенесется? А если стереть память до нуля, останется ли человек прежним – добрым или злым? Или это будет совершенно новая личность, с другими вкусами и привычками?

Нет, скорее всего, душа – это электрические импульсы в мозге. Чем ярче и быстрее ток бежит по извилинам, тем интересней и насыщенней рождаются мысли.

Если душа – набор уникальных электрических импульсов, что происходит с током, когда человек умирает? Нам говорили на уроках физики, что ток не исчезает. Он всегда притягивается к чему-то и уходит глубоко в землю, накапливаясь там.

Может, души умерших тянутся друг к другу, образуя пристанище? Место, где они находят покой? Может быть, это и есть Рай?

Но разве можно так просто разгадать загадку мироздания?

От голода мозг порой порождает самые необычные и захватывающие философские мысли, словно в попытке вырваться из цепких объятий реальности. А мозг писателя этим живет. Всегда в поисках новой метафоры или нового прочтения обыденности.

Четвертый день без еды. Голод становится невыносимым. Четвертый день он питает свое тело через капельницу из криокапсулы, где провел последние восемьдесят лет.

Спящим в этих капсулах по трубкам в вены поступает питательная жидкость, способная десятилетиями поддерживать жизнь в теле. Но эта поддержка – лишь иллюзия жизни. Она не дает ни сил, ни энергии, ни возможности почувствовать вкус настоящего существования.

Этот метод позволил не умереть молодому писателю, но и только.

Корабль класса "ковчег" под названием "Пилигрим-1" летит на новую планету. Старую они давно потеряли. Словно заигравшиеся дети, сломали любимую игрушку и летят в поисках новой, которую, вероятно, тоже сломают со временем. Такая уж природа у человека.

В две тысячи двести восемнадцатом году мир вспыхнул в огне войны, словно спичка, подожженная неосторожной рукой. Государства, опьяненные жаждой власти и могущества, плели сети альянсов, не ведая, что каждый новый союз – это петля, затягивающаяся на их шеях. Чем сильнее становилась одна держава, тем больше тени страха ложились на ее соседей.

Четыре долгих года мир жил в состоянии непрекращающегося кошмара. Огромные государства, как ненасытные чудовища, пожирали страны поменьше, не оставляя ни единого шанса на спасение. Переговоры, казавшиеся мирными, оборачивались новыми битвами, словно заколдованный круг, из которого не было выхода.

Корабль, способный сохранить человечество, стал единственным спасением.

Капсула писателя открылась раньше положенного времени. Его тело охватили судороги, конечности сводило, и он ощутил острую боль. Программа капсулы должна была ввести препараты против судорог, но что-то пошло не так. Возможно, сбой в системе или недостаток энергии.

Василий Шишкин был писателем, чьи строки были пропитаны любовью к деревенской жизни. Он не просто описывал ее – он жил ею.

Рожденный в крестьянской семье, в тихом селе, он с детства вдыхал запахи полей и слышал песни жаворонков. Здесь, среди простых людей и природы, он получил первое образование и провел юношеские годы, помогая в школе. Каждый день, проведенный в этом краю, стал для него кладезю вдохновения и мудрости.

Но деревенская жизнь двадцать третьего века разительно отличалась от той, что он любил читать в старинных книгах и о которой рассказывала его бабушка. В детстве он часто фантазировал о том, какой была деревня двести-триста лет назад: какой у них был быт, какие заботы и хлопоты. А была ли в те времена электроника? Помогали ли роботы в деревенской жизни? На каких колесах ездили телеги – деревянных или металлических? Или, может быть, в то время они уже летали по воздуху?

Записей о тех далеких годах почти не сохранилось. Глобальный архив, который в том столетии называли интернетом, был безвозвратно уничтожен, как и более древние носители информации. Остались лишь обрывки воспоминаний, да и те, словно тени, исчезали в тумане времени.

Эти фантазии о прошлом, о древних довоенных цивилизациях, во многом определили его будущее. Став взрослым, Василий выбрал путь писателя-фантаста, чтобы рассказывать о том, чего он не мог увидеть своими глазами, но что так ясно представлял в своем воображении. Во взрослом возрасте он посвятил себя созданию книг о древних цивилизациях двадцатого и двадцать первого веков, о мирах, где электроника была лишь мечтой, а люди жили в гармонии с природой и друг с другом.

Когда Василий наконец пришел в себя после долгого криосна, он не мог поверить своим глазам. Его ногти и волосы успели отрасти за время пребывания в стазисе, а омертвевшая кожа свисала лохмотьями с плеч. Гель, который замедлял все процессы в организме и питал его, словно младенца в утробе матери, не смог остановить этот неумолимый рост. Дышать было тяжело: легкие были заполнены дыхательной жидкостью, и каждый вдох давался с трудом.

Оперевшись на крышку одной из капсул, попытался встать, чтобы оглядеться. Он стоял среди закрытых капсул, и вопросы терзали его разум. Почему остальные не проснулись? Это они не очнулись вовремя? Или он сам проснулся раньше, чем было нужно?

Из помещения, в котором он находился, была всего одна дверь, к которой Василий тут же подошел в надежде открыть ее. Кодовый замок на автоматической двери не отзывался на уговоры Василия, лампочки на нем светились, но не реагировали на нажатие кнопок. Несколько попыток не увенчались успехом. В отчаянии Василий постучал в дверь в надежде, что с той стороны кто-то услышит и откроет ему. Силы быстро покидали его, а голова кружилась, награждая его то потемнениями в глазах, то странными расплывчатыми образами.

Василий обладал бионическим глазом, управляемым нейрочипом, имплантированным в его мозг. Голографическая клавиатура проецируемая через лазерный проектор, появлялась перед его руками.

Он осознанно пожертвовал своим настоящим глазом, чтобы всегда носить с собой виртуальную печатную машинку, заключенную в его голове.

На Земле, после затянувшихся войн и полностью уничтоженной экологии, слабый иммунитет или вовсе неспособность внутренних органов функционировать без помощи аппаратов жизнеобеспечения, вживляемых прямо в тело, стали обыденностью. Кибернетизация была спасением для многих нуждающихся, но со временем превратилась в модный аксессуар для здоровых людей.

Механические импланты и кибернетические устройства управлялись с помощью нейрочипов – миниатюрных и мощных устройств, встроенный в мозг, выдерживающих экстремальные условия. Нейрочипы открыли двери к древним языкам, позволяя читать и понимать иероглифы майя, египетские письмена и другие утраченные языки. Изначально созданные как нейроинтерфейсы для передачи информации на таймстрим или планшет, они превратились во второй мозг.

Василий был человеком, который не мог долго оставаться один. Чтобы не сойти с ума, он начал записывать свои мысли и фантазии в виртуальную печатную машинку. Эти строки становились его спасением от одиночества и голода. Он погружался в мир, где не существовало проблем, и пытался задержаться там как можно дольше.

***

Сельская дорога, покрытая пылью и временами проступающая ростками травы, вилась между полями. Небольшая деревянная одноэтажная избушка голубого цвета, расписанная белыми узорами в стиле гжель, словно сошла с картинки прошлого. Высокий покосившийся забор из досок, за которым виднелась слегка вдали роскошная бревенчатая баня из цельного сруба деревьев, придавал этому месту особую атмосферу. Легкий аромат затопленной печки, цветущей по соседству сирени и свежескошенной травы наполнял воздух вокруг, создавая ощущение спокойствия и умиротворения.

Поленница дров около бани аккуратно сложена, будто кто-то тщательно следит за порядком, а сразу за ней большой куст крыжовника с безумно сладкими, с легкой кислинкой, ягодами, переливающимся на солнце, что делает их еще более притягательными. Прямо над входом в избу висела подкова – старинный оберег, приносящий удачу.

Переступив порог, гость попадал в сени – небольшое помещение, где на полу лежал тканый половик с чередующимися широкими и узкими полосами, будто дорога, ведущая в прошлое. В дальнем углу сеней стояла деревянная бочка с квашеной капустой, источавшей характерный кисло-сладкий запах, а рядом – большие тряпичные мешки, наполненные крупой. Летом дверь в избу всегда была распахнута настежь, будто дом ждал кого-то, кто совсем скоро придет в гости.

В центре просторной избы возвышалась большая печь, которая визуально делила пространство на две части. Справа от печи стоял массивный деревянный стол, а вдоль стен – длинные лавки, на которых когда-то сидели те, чьи голоса теперь лишь отзываются в памяти. На стене, под самым потолком, тянулась деревянная полка, уставленная глиняными горшками, крынками и медными тазиками. На маленьких крючках висели деревянные ложки и черпаки, готовые в любой момент пригодиться в хозяйстве.

Спальное место устраивалось прямо на печи, отгороженное от посторонних глаз скромной шторкой. В углу стоял комод с вещами, а рядом – большое зеркало в массивной деревянной раме. На зеркало была накинута белая тряпичная салфетка, украшенная изящной вышивкой. Под лавкой, словно прячась от чужих взглядов, притаился большой сундук из толстых досок с металлическими клепками, хранящий в себе семейные секреты и ценности. Его древняя текстура и плотно закрывающийся замок говорили о многолетней истории.

Еда в избе готовилась в глиняных горшочках, которые, томясь в печи, наполняли дом ароматами простой, но сытной деревенской пищи. На столе, покрытом домотканой скатертью, лежал свежий, еще теплый хлеб, укрытый небольшим белым полотенцем с яркими красными узорами. Его душистый запах смешивался с ароматом вареной картошки, рассыпчатой и золотистой, подаваемой в большой миске. Рядом лежал шмат сала, аккуратно нарезанный толстыми ломтями, и пучки свежей зелени – укропа, петрушки, зеленого лука, придававшие каждому блюду особую свежесть. На краю стола стояла глиняная крынка с молоком, прохладным, словно только что из погреба.

Обязательным атрибутом любого застолья была деревянная солонка, вырезанная в форме утки, – "кряква". Она стояла посреди стола, словно хранительница традиций, напоминая о том, что даже самая простая еда становится вкуснее, когда делишь ее с близкими. Каждый кусочек, каждый глоток в этой избе был наполнен теплом и заботой, словно сама земля, щедрая и добрая, делилась своими дарами с теми, кто жил под этой крышей.

За окном вечерело, и последние лучи солнца освещали комнату мягким светом, отражаясь в блестящих поверхностях посуды и играя на стенах. Тишину нарушало лишь потрескивание дров в печи да шорох листвы за окном.

***

Василий прильнул к холодному стеклу иллюминатора, его взгляд утонул в бесконечном потоке света и теней, что неслись за пределами корабля. То были не просто цвета, а нечто большее – будто сама ткань пространства и времени растворялась в этом безумном танце. Иногда вдали мелькали сгустки энергии, похожие на далекие звезды, но они исчезали, едва успев возникнуть, оставляя после себя лишь легкую дрожь в воздухе. Пейзаж за стеклом был монотонным, но в этой монотонности скрывалась странная, почти гипнотическая красота.

Сидя на холодном полу, около своей капсулы, затерянной среди металлических стен космического корабля Василий вслушивался в тишину, нарушаемую лишь едва слышным гулом работающих систем. Он был один. Взгляд его скользнул по рядам закрытых саркофагов, стоящих в полумраке. За их прозрачными крышками виднелись лица – спокойные, безмятежные, будто застывшие во времени. Возможно, там спали такие же, как он, но сейчас они казались далекими, почти нереальными.

Вглядываясь в эти лица, пытаясь представить, что ждет его дальше, его мысли путались, а в груди сжималось холодное чувство неизвестности. Голод и жажда терзали его уже несколько дней, но куда сильнее мучило одиночество. Оно висело в воздухе, тяжелое и неумолимое, как космическая тьма за бортом.

Василий стоял перед голограммой Земли, завороженно наблюдая, как она медленно вращалась в воздухе, излучая мягкий голубоватый свет. Континенты, океаны, облака – все это казалось таким реальным, но в то же время недосягаемым, как давно забытый сон. Он мог бы погрузиться в этот вымышленный мир, позволить себе уйти в грезы о Земле, о том, как люди жили в далеком двадцать первом веке. Тогда они могли свободно путешествовать по планете, дышать свежим воздухом, чувствовать под ногами землю, а не холодный металл палубы.

В прошлом, на Земле, Василий был писателем. Довольно известным. Его книги читали, его имя знали, и именно это помогло ему получить место на корабле. Помимо ученых и инженеров, сюда брали знаменитостей – для привлечения финансирования проекта. Они покупали "золотые билеты", красовались перед камерами, давали интервью и становились лицами грандиозной рекламной кампании. Василий не был исключением. Но теперь, глядя на голограмму, он понимал, что слава и деньги – лишь иллюзия, такая же призрачная, как этот виртуальный образ Земли, который он мог видеть, но не мог коснуться.

Невыносимый голод вынудил его действовать. Василий, собрав остатки сил, схватил валявшуюся на полу металлическую трубу – тяжелую, холодную, но надежную. Его руки дрожали, но решимость горела в глазах. Он подошел к двери, которая упрямо отказывалась открыться, и, стиснув зубы, ударил по механизму замка.

Металл скрежетал, искры сыпались в стороны, но дверь не поддалась. Удар за ударом, с каждым разом всё отчаяннее, он бил по замку, пока наконец механизм не сдался слабым щелчком под натиском писателя. Дверь с гулким скрипом приоткрылась, и Василий, тяжело дыша, проскользнул в соседний отсек.

Там его встретила не тишина, а шум голосов. Несколько десятков людей, таких же растерянных и изможденных, как он, бродили по помещению. На их лицах застыла смесь страха и отчаяния. Они, как и он, очнулись ото сна, вырванные из своих капсул в этот странный, чужой мир. Василий замер на пороге, чувствуя, как одиночество, давившее на него все эти дни, начинает отступать. Они были разные – мужчины и женщины, молодые и не очень, – но теперь их объединяло одно: неведомая сила, которая свела их здесь, в этой металлической пустыне, за миллионы километров от дома.

Василий едва стоял на ногах, его тело дрожало от слабости, а в глазах плыли темные пятна. Он оперся о холодную стену, пытаясь удержать равновесие, когда к нему подошла женщина. Ее темные волосы были собраны в небрежный пучок, а в руках она держала небольшой сверток – сухие хлебцы в вакуумной упаковке, бутылку воды и что-то, напоминающее то ли зерна, то ли орехи, настолько высохшие, что их можно было принять за мелкие камни.

– Господи, ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь, – мягко сказала она, протягивая ему воду. – Пей. И ешь. Это не много, но поможет продержаться.

Василий с трудом сфокусировал взгляд на ее лице. Ее глаза, хотя и усталые, отражали теплоту и сострадание. Он взял бутылку дрожащими руками, с трудом открутил крышку и сделал несколько глотков. Вода, прохладная и чистая, словно вернула его к жизни.

– Спасибо, – прошептал он, чувствуя, как голос звучит хрипло и неуверенно. – Я… я не знаю, сколько дней уже ничего не ел.

– Никто не знает, – ответила женщина, слегка улыбнувшись. – Мы все в одинаковом положении. Но если не помогать друг другу, то шансов выжить нет.

Она протянула ему хлебец, и Василий с благодарностью принял его. Сухая крошка царапала горло, но он ел, чувствуя, как силы понемногу возвращаются.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.