Нерусские русские. История служения России. Иноземные представители семьи Романовых

Взяв после кончины матери бразды правления в свои руки, молодой царь, даже при всех явных пробелах в образовании, оказался хорошо подготовлен и к своей ответственной миссии, и к осуществлению уже назревших преобразований. Как писал В.О. Ключевский: «Реформа Петра сама собою вышла из насущных нужд государства и народа, инстинктивно почувствованных властным человеком с чутким умом и сильным характером, талантами… Реформа, совершенная Петром Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного, ни нравственного порядка, установившегося в этом государстве, не направлялась задачей поставить русскую жизнь на непривычные ей западноевропейские основы, ввести в нее новые заимствованные начала, а ограничивалась стремлением вооружить Русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, умственными и материальными, и тем поставить государство в уровень с завоеванным им положением в Европе… Начатая и введенная верховной властью, привычной руководительницей народа, она усвоила характер и приемы насильственного переворота, своего рода революции. Она была революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и по впечатлению, какое произвела на умы и нервы современников»[12 - Ключевский В.О. Курс русской истории. http://profilib.com/ (http://profilib.com/) chtenie.].

Осуществляя назревшие преобразования, Петр должен был иметь некую модель для подражания, и вполне естественно, что эту модель он позаимствовал именно из христианской Европы, а не из какого-либо азиатского царства вроде Турции или Китая. Другое дело, что все заимствования производились Петром достаточно критично и осмысленно. Более того, хорошо ознакомившись с европейской жизнью в ее искаженном кукуевском варианте, царь решил ознакомиться с первоисточниками, осуществив такое невиданное в русской истории дело, как путешествие за границу.

Ф.Я. Лефорт

В составе отправившегося в марте 1697 года Великого посольства Петр I следовал инкогнито, под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова. Факт этот не представлял особой тайны, но и не афишировался, что должно было, с одной стороны, обеспечить подобающее внимание принимающих, а с другой – избавить царя от излишнего внимания публики. Официально в порядке старшинства посольство возглавляли ближайший приятель монарха швейцарец Франц Яковлевич Лефорт (1655–1699), один из самых приближенных к нему аристократов Федор Алексеевич Головин (1650–1706) и, пожалуй, самый опытный из российских дипломатов того времени дьяк Прокофий Богданович Возницын (? – после 1699). Официальной целью миссии указывалось укрепление существующего антитурецкого альянса, хотя всем было понятно, что в данном случае можно обойтись без снаряжения такой многочисленной и представительной делегации. Известный дипломат Петр Павлович Шафиров (16691739) указывал, что действительные цели царя были иными. «1). Видеть политическую жизнь Европы, поскольку ни он сам, ни его предки не видели. 2). По примеру европейских стран устроить свое государство в политическом, особенно в воинском порядке. 3). Своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края, чтобы воспринять там добрые нравы и знания языков»[13 - Цит. по: Духопедьников В. Петр I. Харьков, 2011. С. 57.].

Ф.А. Головин

П.П. Шафиров

Весьма убедительной представляется и прагматично-патриотичная трактовка Великого посольства, данная историком Н.Н. Молчановым: «Западная Европа была, да и остается сейчас, в неоплатном долгу перед нашей Родиной. Отправляясь с Великим посольством в Европу, Петр хотел что-то получить по этому долгу, хотя бы ничтожную компенсацию в виде освоения некоторых технических достижений Европы. Петр не создавал заново русскую цивилизацию, она существовала до него. Он стремился возродить ее на новой основе. Верно, что Петр ехал учиться. Но ехал с чувством собственного достоинства. Он знал историю (читал Нестора!) и понимал, что отсталость страны, как и ее прогресс, – преходящие исторические состояния, результат естественной неравномерности развития стран и народов. У него не было оснований для какого-то чувства извечной национальной неполноценности. И уж, конечно, ни в коем случае гений Петра не был подражательным. В этом легко убедиться, бросив взгляд на то, что представляла собой Европа во время Великого посольства и что именно брал Петр у Европы, точнее не брал, а покупал, и притом за очень дорогую цену»[14 - Молчанов Н.Н. Дипломатия Петра Великого. М., 1991. С. 73–74.].

Первая продолжительная остановка Великого посольства имела место в Риге, где комендант города отказал Петру I в просьбе осмотреть фортификационные сооружения. Не без оснований считается, что этот эпизод укрепил царя в его антишведских настроениях, хотя, разумеется, сам по себе никак не мог послужить поводом для будущий войны со Швецией.

В Кенигсберге он встречался с прусским курфюрстом (будущим королем) Фридрихом III и в ходе неофициальных переговоров обозначил интересы России в Прибалтике и Германии, положив начало русско-прусскому партнерству, пускай и со сбоями, но действовавшему до самого объединения Германии в 1870 году. Тогда же им были разработаны конкретные мероприятия, способствовавшие избранию на польский престол саксонского курфюрста Августа II.

Показательно, что, впервые очутившись за границей, Петр I отнюдь не пребывал в эйфории и не демонстрировал никакого преклонения перед европейцами, а внимательно изучал их, обращая внимание именно на те аспекты, которые представляли особый интерес при выстраивании отношений с конкретной державой. Больше всего царя интересовали Голландия и Англия как страны, где можно приобрести опыт и нанять специалистов, разбирающихся в судостроении, мореходстве, заводском деле. Соответствующим образом Петр I выстраивал программу своего пребывания в Амстердаме, Саардаме, Зандаме, Утрехте, Лондоне, Портсмуте, Вуличе.

В.О. Ключевский по этому поводу заметил: «По-видимому, у Петра не было ни охоты, ни досуга всматриваться в политический и общественный порядок Западной Европы, в отношения и понятия людей западного мира. Попав в Западную Европу, он прежде всего забежал в мастерскую ее цивилизации и не хотел идти никуда дальше, по крайней мере, оставался рассеянным, безучастным зрителем, когда ему показывали другие стороны западноевропейской жизни. Когда он в августе 1698 года возвращался в отечество с собранными за полтора года путешествия впечатлениями, Западная Европа должна была представляться ему в виде шумной и дымной мастерской с ее машинами, молотками, фабриками, пушками, кораблями и т. д.»[15 - Ключевский В.О. Курс русской истории. http://www.magister (http://www.magister/). msk.ru /library/history.].

На самом деле, путешествуя по Европе, Петр I концентрировался на вещах, которые считал самыми насущными для ликвидации технического и экономического отставания России от Европы. Еще до появления таких понятий, как «базис» и «надстройка», он интуитивно понимал, что ликвидация культурного отставания в ситуации, в которой оказалась его страна на исходе XVII столетия, не является делом приоритетным. Относительно же политических реформ царь вообще пребывал в глубоком убеждении, что самодержавие в тех исторических условиях является наиболее эффективной формой управления такой гигантской страной, как Россия, позволяя оперативно концентрировать все имеющиеся ресурсы для реализации масштабных проектов и обеспечения безопасности государства.

Таковы в общих чертах геополитические воззрения Петра и его стратегия, но в ходе путешествия Петр решал прежде всего вполне конкретные прикладные задачи как дипломатического, так и финансового характера. Решал их, зачастую руководствуясь сиюминутными соображениями, а потому многие его действия дают сегодня повод для критики историкам как «западнического», так и «славянофильского» толка.

Но здесь надо учитывать, что царь-реформатор прежде всего думал о дне сегодняшнем и завтрашнем, где самые насущные заботы – усиление армии, создание флота и наполнение государственной казны.

В этом контексте понятен, например, радостный энтузиазм, с которым Петр I сообщил из Амстердама в Лондон о договоре, согласно которому одному из английских предпринимателей предоставлялась монополия на продажу табака в России. С финансовой точки зрения полученный от этой сделки аванс в 12 тысяч фунтов стерлингов стал для Великого посольства настоящим спасением. Наем специалистов и различные закупки истощили казну дипломатической миссии. Не удивительно, что в письме, посвященном удачной сделке, Петр I советовал им выпить по три больших кубка вина, что они охотно и сделали[16 - Митюрин Д.В. Ядовитая история// Всемирный следопыт. 2006. № 4. С. 21–25.]. О сомнительной «прогрессивности» поступившего в Россию продукта, за потребление которого при Иване Грозном сажали на кол, и автор письма, и адресат предпочитали не задумываться.

Решение денежных проблем было задачей более насущной, нежели опасения по поводу здоровья нации, которой, как считал царь, еще предстояло бороться за свое право на самостоятельное государственное существование. Поэтому никаких терзаний в связи с необходимостью отменить запрещающие курение статьи Уложения 1649 года он не испытывал и даже совсем наоборот – собственным примером способствовал распространению в России никотинового зелья.

Однако, будучи прагматиком, ориентированным на решение текущих задач, Петр I оставался, по крайней мере, в начале своей заграничной поездки, еще и немного идеалистом по отношению к Западу. Весьма характерным в этом отношении был его приезд в Вену в июне 1699 года. Узнав о том, что австрийцы без учета интересов России уже договорились с турками о заключении мира, он в совершенно секретной дипломатической переписке пытался апеллировать к аргументам нравственного порядка, что вызывало у партнеров искреннее недоумение.

Впрочем, правильно оценив ситуацию, в дальнейшей своей дипломатической деятельности царь обращался к аргументам нравственного порядка только для официальных заявлений откровенно пропагандистского характера. По части же различного рода закулисных комбинаций он если и не превосходил, то, во всяком случае, не уступал своим европейским партнерам и соперникам.

Жизнь по новому времени

Поездка по Европе была прервана после получения известий об очередном стрелецком мятеже. Вернувшись в Россию, Петр I осуществил масштабные репрессии, стоившие жизни примерно 2 тысячам мятежников (пятерым стрельцам царь отрубил головы лично). Однако, несмотря на жестокость расправы, никакого особого резонанса в соседних государствах она не вызвала. В Европе назревала очередная война, да и вообще подобные мятежи подавлялись в те времена с предельной жестокостью.

Гораздо большее впечатление на соотечественников и современников царя-реформатора произвели переход в 1700 году на новую систему летоисчисления («от Рождества Христова» вместо принятого ранее «от сотворения мира») и изданный в декабре 1701 года указ «О ношении всякого чина людям Немецкого платья и обуви и об употреблении в верховой езде немецких седел», а также конкретные мероприятия по его выполнению, прежде всего демонстративное стрижение бород боярам.

Повседневный и праздничный костюмы являются важнейшими атрибутами самоидентификации как конкретных людей, так и целых наций. И то, что если не вся нация, то практически вся ее элита облачилась в новые костюмы, по сути, изменило и общий образ России в глазах Европы.

Имел значение еще один важный момент. Замена национального платья обычно происходила вследствие внешних завоеваний. В данном же случае платье менялось по инициативе российского самодержца. Внешне это выглядело необъяснимо. Не удивительно, что в народе получили хождение слухи, будто царя во время заграничной поездки подменили. Впрочем, высказывать такие предположения слишком громко боялись. Учиненная оппозиции бойня на ближайшие годы обеспечила внутри государства определенную стабильность.

В любом случае, демонстративные действия Петра I по внедрению иноземного платья были вполне рациональными, хотя и не слишком просчитанными. Вот мнение современного историка. «Исследования позволяют выявить личную мотивацию запретов царя на национальную одежду. В них содержится не только стремление навязать свою волю ненавистному боярству, но – и это главное – сознательная государственная политика, направленная на укрепление и развитие России… Платье поднимало простолюдина не только в собственных глазах, но и в общественном сознании. Принудительно изменив форму выражения сословной принадлежности, Петр вовсе не ставил задачи отказаться от понятия „свой – чужой“ (в значении национальный), что, в сущности, является одной из основных функций костюма. В известном смысле это произошло стихийно, так как за первоначальный образец были выбраны голландский, немецкий и французский костюмы, а не известное на Руси еще с XVI века и потому уже обрусевшее польское и венгерское платье»[17 - Кирсанова Р. Пошлина на штаны // Родина. 1997. № 1. С. 42.].

Костюм традиционно является еще и своего рода подтверждением определенного социального статуса. Петр I не требовал брить бород от крестьян, составлявших подавляющее большинство населения России, а также от духовенства, однако все другие сословия, и прежде всего чиновничество и боярство, должны были кардинально изменить свою внешность, хотя и могли сохранить свою бороду при уплате специального налога.

Сходные по сути цели преследовали и «ассамблеи» – своего рода светские вечеринки, призванные приучить элиту и сословия, из которой ее ряды могли пополняться, к новому образу жизни.

Идя от внешнего к внутреннему, царь настойчиво внедрял западные традиции, преследуя цели сугубо патриотические, заключающиеся в укреплении мощи России.

Его упорство и последовательность в проведении, на первый взгляд, второстепенных мероприятий зачастую давали позднейшим историкам почву для толков о едва ли не органической неприязни ко всему русскому, и в этом отношении историки, представители академической науки, могут до странности напоминать старообрядцев петровской эпохи, считавших царя Антихристом.

В то же время буйный темперамент царя отнюдь не всегда позволял ему выдерживать рациональную линию поведения. Его плохо контролируемые вспышки гнева могли наводить ужас на окружающих, а многие вполне разумные распоряжения выглядели капризами тирана.

Практика искусственного насаждения западного образа жизни зачастую выглядела ошибочной и вызывала вполне резонную критику со стороны тех, кто считал царя-реформатора человеком, сбившим Россию с ее естественного пути развития. Подобной точки зрения придерживались даже исследователи, далекие от славянофилов. Вот мнение В.О. Ключевского: «Реформа Петра была борьбой деспотизма с народом, с его косностью. Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку… хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно»[18 - Ключевский В.О. Курс русской истории. http://www.kulichki (http://www.kulichki/). com/inkwell/text/special/history.].

Тем не менее, несмотря на внутреннюю противоречивость подобных действий, нужного эффекта они достигали. «В самых экстравагантных поступках и прихотях царя было свое рациональное зерно, свои логика и глубокий смысл. Расставшись с бородой и длиннополым азиатским платьем, русские легче смогут преодолеть психологический барьер, резко отделявший их от европейцев. Русский должен был осознать себя таким же человеком, как и немец, т. е. любой иностранец-европеец. Ведь вскоре предстояло воевать с ними и побеждать их. Для этого необходимо овладеть европейской культурой и особенно техникой, чего нельзя сделать, не разрушив ксенофобию, закоренелую неприязнь к иноземцам, порожденную татарско-византийскими восточными традициями. Сонная, закоренелая в предрассудках, боярская Русь как бы перемещается во времени и пространстве»[19 - Молчанов Н.Н. Дипломатия Петра Великого. М., 1991. С. 129.].

С.М. Соловьев отмечал, что «различие взглядов происходило от громадности дела, совершенного Петром, продолжительности влияния этого дела. Чем значительнее какое-нибудь явление, тем более разноречивых взглядов и мнений порождает оно и тем долее толкуют о нем, чем долее ощущают на себе его влияние»[20 - Соловьев С.М. Петровские чтения. http://read.newlibrary.ru/ (http://read.newlibrary.ru/) read/slovev_s_m.].

Показательно, что европейскими авторами эффективность реформ Петра I признается практически единодушно, хотя оценки личности царя весьма противоречивы. Взять хотя бы суждение близкого к нашему времени шведского писателя Августа Стриндберга: «Варвар, цивилизовавший свою Россию; он, который строил города, а сам в них жить не хотел; он, который наказывал кнутом свою супругу и предоставил женщине широкую свободу – его жизнь была великой, богатой и полезной в общественном плане, в частном же плане такой, какой получалась»[21 - Анисимов Е.В. Петр Великий. Личность и реформы. СПб., 2009. С. 76.].

В значительной степени такая оценка объясняется тем, что создаваемая Петром I Россия по сравнению с прежней Московской Русью в гораздо большей степени соответствовала представлениям европейцев о цивилизованном государстве. Разумеется, это не значит, что западная модель цивилизации является безальтернативной, но в ту эпоху она в большей степени соответствовала потребностям общественного прогресса.

Интуитивно правоту Петра чувствовали и большинство подданных Петра I. Во всяком случае, успех проведенных им преобразований объясняется именно их назревшей необходимостью, и внешне чуждая форма реформ не отпугивала народ до такой степени, чтобы в стране возникла широкая оппозиция его деятельности. Приведем еще одно мнение В.О. Ключевского: «Необходимость движения на новую дорогу была осознана; обязанности при этом определились: народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился»[22 - Ключевский В.О. Курс русской истории. http://www.kulichki (http://www.kulichki/). com/inkwell/text/special/history.].

Показательно, что самое сильное вооруженное сопротивление внутри страны царю было оказано восставшими астраханскими стрельцами в 1705–1706 годах и казаками Кондратия Булавина в 1707–1708 годах, хотя причины, вызвавшие эти движения, в общем можно объяснить и наследием, доставшимся Петру I от эпохи отца царя Алексея Михайловича и царевны Софьи.

Впрочем, практически все основные направления как внешней, так и внутренней политики также достались ему от предшественников, включая и главное дело его жизни – Cеверную войну со Швецией, позволившую России выйти к Балтийскому морю.

Именно в ходе этой войны Россия полноценно и на равных стала принимать участие в делах Европы, выйдя по своему влиянию на один уровень с Францией, Англией, Австрией и заняв в «клубе великих держав» место Швеции.

Однако путь к этому оказался достаточно долгим и тяжелым, и, проходя его, Петру I не раз приходилось совершать действия, которые внешне казались если не откровенно противоречащими интересам России, то направленными, скорее, на удовлетворение капризов ее сомнительных союзников. Однако, идя тем же союзникам навстречу и зачастую жертвуя ради них жизнями своих соотечественников, царь все же всегда имел в виду серьезную стратегическую перспективу, так что в конечном счете каждая из принесенных им жертв оказывалась оправданной, по крайней мере, с позиций макиавеллиевского принципа: «Цель оправдывает средства».

Романовы и Габсбурги. Начало романа

Чтобы убедиться в этом, достаточно бросить взгляд на основные события Северной войны, в которую Петр I вступил, только обзаведясь предварительно союзниками – королем Дании Фредериком IV и курфюрстом Саксонии, королем Польши Августом Сильным. Момент был выбран исключительно точно еще и потому, что самые сильные державы Европы – Англия, Франция, Австрия – оказались скованы войной за испанское наследство (1701–1714 гг.).

Договариваясь с союзниками, Петр I четко заявил, что Россия присоединится к борьбе против Швеции только после заключения мира с Турцией.

И хотя боевые действия Август Сильный начал досрочно, русский царь поступил именно так, как и было оговорено. Однако катастрофическое поражение под Нарвой привело к падению и без того не слишком значительного авторитета Московии на международной арене, хотя, как показали дальнейшие события, имело и позитивные последствия.

Именно после Нарвы, убедившись в слабости России, Карл XII вторгся в Саксонию и Польшу, предоставив Петру время, необходимое для воссоздания армии и строительства полноценного флота. Таким образом, началась сложная и запутанная дипломатическая игра, растянувшаяся почти до конца XVIII века и характерная частой сменой союзников и противников. Аналогичным образом выстраивалась и политика других великих держав, так что известное изречение британского политика Уильяма Питта-старшего (1708–1778): «У Англии нет вечных врагов и вечных друзей, а есть только постоянные интересы» – относилось и к другим великим державам. Впрочем, определенное постоянство в друзьях и партнерах все же сохранялось, хотя и не носило характер догмы. На фоне борьбы России со Швецией происходило формирование официально неоформленного, но существовавшего как факт альянса между Романовыми и Габсбургами, который базировался на трех факторах:

– идеологической близости и схожести типа устройства многонационального государства;

– отсутствии серьезных противоречий по зонам влияния;

– наличии общих противников.

Впоследствии Романовых чаще всего обвиняли в том, что на внешнеполитической арене они обслуживали интересы Австрии, ввязываясь из-за нее в конфликты с поляками, французами, англичанами, за что, разумеется, получали черную неблагодарность. И все равно, по мнению ряда историков, с достойным лучшего применения упорством российские монархи наступали на одни и те же грабли, прощая ненадежного союзника и ввязываясь из-за него в новые неприятности.

В реальности никаких особых иллюзий по поводу «австрийских партнеров» российские монархи и их верные дипломаты никогда не испытывали и никогда на поводу у Габсбургов не шли, если это не объяснялось вполне прагматичными соображениями. Более того, Романовы избегали чрезмерного сближения с Габсбургами. Характерно, что лишь один раз и то очень ненадолго дипломатический альянс двух венценосных семейств был подкреплен и альянсом династическим. Но об этом позже.

«Первое знакомство» (заочное) Габсбургов и Романовых произошло еще в 1670 году и объяснялось естественным стремлением к сближению, вызванным турецкой угрозой. Фактор Османской империи играл серьезное значение вплоть до конца XVIII века, когда после побед П.А. Румянцева, А.В Суворова, Ф.Ф. Ушакова Турция не превратилась из «великой державы» в «больного человека Европы». Необходимость заботиться о безопасности своих южных рубежей примерно в равной степени тревожила и Романовых, и Габсбургов, сковывая их активность в других регионах. Таким образом, заинтересованность была обоюдной.