Неправильная сказка

– Здрасте, пострижёте?

– Конечно, как желаете?

– Что?

– Как вас постричь?

От её обходительности холодеет внутри: вдруг не хватит денег расплатиться?

– Подкоротить, и всё.

– Хорошо.

– И без одеколона.

– А его у нас и нет, – улыбается парикмахерша.

Это самая дешёвая в мире парикмахерская. Ещё в прошлом году вывеска была написана от руки, сменили на простенькую. Всего одно кресло у окна, голубой масляной краской выкрашенные стены, радиоточка. Так уже было, в детстве. Перед началом учебного года отец вёл меня в парикмахерскую. Мастер оставлял только чубчик, всё остальное состригал машинкой наголо и удивлялся моей шишке на затылке.

– Это математическая шишка, – говорил отец. – У меня такая же.

Он курил «Беломор» прямо в зале. В детстве это не было запрещено.

– Способный мальчик? – спрашивал мастер.

Я не давал отцу поводов гордиться мной. Ещё в первом классе учительница сказала нам, что старшим надо уступать. В тот же день, вечером, отец послал меня в булочную за хлебом. Все в очереди были старше меня. Я был наивен и ничуть не изменился. Разве что выросли волосы в ушах, но парикмахерша лихо состригает их. Приятно прикосновение жужжащей машинки.

Однажды, мне было двенадцать лет, меня стригла молоденькая практикантка. У неё была большая мягкая грудь, она касалась ею моих плеч. Была весна, май, тепло, на ней лёгкий халатик. Я был готов стричься каждый день. Тем более что стоило это всего пятнадцать копеек. Мне скоро пятьдесят или сорок девять, неизвестно и уже не важно. Отца уже нет. Если бы он и был жив, у него по-прежнему нет поводов, чтобы гордиться мной. Мне стыдно от безденежья. Отсутствие денег – свидетельство моей ненужности миру. Я написал несколько книг, снял почти полсотни документальных фильмов, поставил четыре неплохих спектакля. Всё это не принесло мне ни денег, ни славы. Судьба выбирает одного из тысячи, я не из них. Я завидую избранным и ничего не предпринимаю, чтобы изменить своё положение. Я стал ленив. Было время, когда я без устали снимал, ставил, писал и верил, что это нужно зрителям, читателям, друзьям. В юности у меня были друзья. Они умерли.

Чтобы не расплакаться, рассказываю парикмахерше об отце. Он был военный, в сапогах, у него была кожаная пахучая портупея и кобура с настоящим пистолетом. Моя мать сбежала от отца, но он знал, что нужен стране. Я стране не нужен, но и мне не нужна страна. Мне нужна вот эта дешёвая парикмахерская, эта полная парикмахерша, у которой дом в Буче, куры, гуси и поросята, а здесь она ради пенсии; эта весна, цветущие вишни и мои воспоминания. Я нерешителен с детьми, робею перед Юлией, мне стыдно перед знакомыми. Я ничего не могу поправить ни в их, ни в своей судьбе, а слов нежности у меня недостаёт: я даже не способен признаться им в любви. Всё казалось, что стану большим и тогда… Но вот скоро пятьдесят или уже пятьдесят?

Парикмахерша барабанит расчёской по моей голове.

– Какие у вас нежные руки, – говорю я.

– Неправда, – смеясь, говорит она. – У меня жёсткие руки, мне все жалуются, а я не могу иначе, мне важно почувствовать чужую голову, я так лучше работаю.

– А мне нравится, – говорю я и краснею.

Отчего я всё время вру? От нежелания обидеть. Получается нелепо: глупцов хвалю за ум, бездарных – за талант, кривоногих – за изысканность фигуры. Но ведь это не важно. А что же важно? Бог? Нет, нет, нет! Бог – это тоже не важно, это даже смешно – определять важность Бога. И то, что у меня нет денег, – наплевать. Важно, очень важно то, что, может быть, с этой весной, а может, от стыда за подлые ночные мысли, сегодня утром очнулась душа, обрадовалась и замерла от восхищения перед цветущими вишнями, парикмахерской и парикмахершей.

Воспоминания о первом велосипеде

Вспомнить, потом записать – убить прошлое. Стать человеком без прошлого. Когда всё записано, отделить бытие от литературы никто не сможет.

Но я ещё о многом не написал. Например, о явлении мне Богородицы; о том, как я искал сокровища Чингисхана; как играл за сборную Советского Союза по хоккею… И не напишу. Воспоминания эти исключительные, их придётся доказывать. Зачем? Другое дело – как у всех. Так, какой-нибудь пустячок. Первый велосипед, к примеру. Его купил мне мой сосед Вовка Колесников. Он был старше меня лет на восемь, не больше.

– Санька, возьми у отца червонец, я сам куплю тебе велосипед.

Новый «Орлёнок» стоил сорок девять руб лей. Он сиял никелированными крыльями в витрине магазина «Спорттовары» на углу Коперника и проспекта Ленина. Нет, о нём я даже не мечтал. Десять руб лей на велосипед отец выдал мне, не расспрашивая. Вовка сунул червонец в задний карман польских джинсов и ушёл насвистывая.

Было утро воскресенья. Я ждал весь день; я сидел на лавке перед домом со старушками и болтал ногами; я отказался от обеда; я уговорил пацанов играть в футбол во дворе, а не на стадионе; я даже увлёкся игрой и в азарте почти забыл о Вовке. Двоечник. Его выгнали из школы после восьмого класса, учился в ПТУ, числился в комнате милиции. Не помню, сомневался ли я в нём? Скорее всего – нет. В свои десять лет я верил всем.

Уже в сумерках Вовка появился в нашем дворе. В левой руке сигарета, правой он ловко катил велосипед. Я первым увидел его, бросил игру и побежал навстречу своему счастью – велосипеду. У него не было крыльев, тормозов, седло было порвано, но это был МОЙ ПЕРВЫЙ ВЕЛОСИПЕД! Как горд был Вовка! От него пахло вином, и он тоже был счастлив. Я наматывал круги по двору, а Вовка…

Когда отец позвал меня домой, его уже не было. А может, и был, просто я забыл о нём? А вот сейчас вспомнил. Вовка, где ты?

Дерево

– Пойдём спать, – просит Матвей.

– А Соня?

– У Сони сонапсина.