Сказание о Луноходе

– Сам! По Луне! – беззвучно покатывались ученые. – Он только по Кутузовскому и по Рублевке ездит!

– Хватит! Работать! – пригрозил строгий голос с табурета, и сотрудники углубились в работу.

Разносчики приказов сбились с ног, шныряя по коридорам секретного Конструкторского бюро на Мытной, столько распоряжений поступало сверху. Курьер помоложе, со свежими циркулярами под мышкой, сигая через две ступеньки, всякий раз натыкался на уборщицу Нюру, которая мыла лестницу, и чуть было не опрокинул ведро с грязной водой. Намордник на лице мешал отругать глупую бабу, а Нюра в ответ панически крестилась и громко охала.

– Куда летит, окаянный! Ну видит же, что мою, а он, как юла заводная, – прыг да прыг!

Лифтами в здании КБ предпочитали не пользоваться в целях экономии электроэнергии. Чем больше электроэнергии сэкономим, тем больше продадим за границу, а чем больше продадим за границу, тем ощутимей выгоду получит казна, а чем ощутимей выгоду получит казна, тем сильней и могущественней станет государство, а значит, и мы заживем гораздо лучше и замечательней.

С КБ на Мытной, собственно, и начиналась космическая наука. Все этажи здесь были заняты учеными. На одном – кандидаты наук генерировали идеи, на другом – доктора наук их домысливали; на остальных этажах профессора с лауреатами, почесывая умные головы, рассчитывали предельные нагрузки и готовили рабочие чертежи. А на первом этаже, как положено, расположились проходная, гардероб и всеми обожаемая столовка. Словом, предприятие как предприятие.

9

Николай Иванович пришел домой поздно. Поужинал, принял душ, насвистывая в неряшливой, узкой ванне, и как подкошенный рухнул в постель. Ему жутко хотелось спать, но сон не шел – нестерпимо ныли руки. Целый день мастер хуячил листы железа, молотком, со всей дури. Хотел поскорее сделать чертову будку-шкаф для хранения инструментов, а то проклятые инструменты как попало валялись по цеху, неуклюже лезли под ноги, а когда надо – хер их найдешь! После бесцельных поисков ключа на шестнадцать Николай Иванович так расстроился, что задумал смастерить удобный шкафчик для инструментов, в рост высотой, с полками, как положено, и, главное, с навесным замком, и тут же принялся дубасить молотком по железу, чтобы железные листы перед сваркой стали ровнее и выглядели не такими уродливыми.

– Все-таки шкаф делаю, – бормотал он. – Хорошо, что у нас никто ничего не пиздит! – размечая железо, бурчал Николай Иванович. – Ну что, что беспорядок в цеху? – работая с линейкой, продолжал размышлять он. – Плохо, но не смертельно! Сейчас шкаф этот, сраный, добью и все, на хуй, в шкаф! Будет порядок! – повысив голос, закончил слесарь.

Он аккуратно разложил на полу до неузнаваемости избитые, практически идеально ровные железные листы и, надев защитную маску, начал варить. Веселые искорки от сварочного аппарата сыпались в разные стороны. Николай Иванович прихватывал железо и по-детски радовался очертанию будущего шкафа. Под конец смены от работы отвлек Михалыч, он, грызя ногти, сообщил, что завтра первым поездом завод уезжает в Москву.

«Чего это вдруг – в Москву? – задумался Николай Иванович. – Зачем понадобились?»

В конце концов он громко храпел в собственной кровати, подперев неудобную подушку кулаками, но это не мешало мастеру спать как убитому – так умаялся за день, и неудивительно, ведь с железом работал! Прямо над кроватью, со стены, на него доброжелательно взирало сердечное лицо Вожатого. Он улыбался Николаю Ивановичу, а Николай Иванович бесхитростно похрапывал в ответ.

10

Сергей Тимофеевич пригласил зама-Кольку и пять самых доверенных, самых знающих специалистов министерства, тех, с кем начинал работать еще в далеком сто пятьдесят седьмом. Эту проверенную пятерку Министр дополнил двумя помоложе, до мозга костей технарями, до маразма зацикленными на науке, следовательно, подвоха ждать от них не приходилось. В огромном министерском кабинете было даже уютно, на всех окнах приспущены элегантные французские шторы, невесомыми белоснежными сборками оттенявшие массивную дубовую мебель, обитую приятной коричневой кожей с золотым тиснением. Присутствующие нервничали, да и сам Министр почему-то не мог успокоиться, все время расхаживал мимо принесенной в кабинет черной грифельной доски, на случай, если кому-то из присутствующих захочется блеснуть формулой или эффектным графиком. На длинный стол выставили несколько бутылочек «Кремлевской» и подали бараночки. У большого руководства всегда так полагалось, однако бараночки здесь были не такие изящно продолговатые, как в Кремле, и совершенно без мака. На стол хотели поставить еще изюм с орешками, но Министр злобно махнул рукой и тарелочки с лакомствами исчезли, не успев появиться перед глазами собравшихся. Участники совещания стоя прослушали Гимн, после чего расселись за необъятным столом, во главе которого возвышался Сергей Тимофеевич.

– Поближе, поближе подсаживайтесь! Нечего с краев жаться! – велел Министр.

Помощник зарядил слайдоскоп и стал проецировать на экран слайды, сначала с изображением лунной поверхности, а потом искусственной, в точности повторяющей лунную. Эту искусственную поверхность создали в КБ Иванова на Мытной.

– За один день сработали! – похвалился соседу мужчина в клетчатом пиджаке. Он и оказался Ивановым с Мытной, точнее Ивановым-24. Все секретные ученые такого высокого ранга звались Ивановыми и отличались лишь цифровым индексом, приставленным к фамилии.

– Здорово! – разглядывая искусственную поверхность, отозвался сосед Иванова-24, Иванов-11.

– Вот что, ребята, – показав рисунок луномашины, проговорил Сергей Тимофеевич, – начинаем строить Луноход, такой, как видите на картинке.

Все заинтересованно подались вперед.

– С чего начнем?

Ближе к Министру, сразу за замом-Колькой, сидел очень толстый пожилой человек с залысинами, одетый в светлый мешковатый костюм, украшенный красным, в белый горошек, галстуком. Этого полного мужчину отличали еще унылые усы, сиротливо свисающие вниз, и платочек в цвет галстука, выглядывающий из нагрудного кармана пиджака. Человек этот негромко кашлянул в кулак и, не поднимая глаз, заговорил:

– Ничего сложного в поставленной задаче не вижу. Возьмем за основу обычную автоконструкцию, ну, как модель, что ли. Например, вездеход, которым успешно пользуются лесники, модели «Тайга-П». «Тайга-П» имеет гусеницы и солидный вес, значит, с Луны не улетит. Перекрасим, подшаманим, переделаем ближе к заданному, – усатый кивнул на рисунок, – и чем не Луноход?

Сергей Тимофеевич не перебивал.

– Сиденье – прочь! Все эти ненужные детали вместе с мотором – к чертям собачьим! – с остервенением продолжал усатый. – За основу возьмем двигатель, что был в последнем лунном проекте у империалистов. У меня в сейфе на него вся техдокументация хранится. Среди астронавтов один наш затесался. Все ценное в туалете перефотографировал и с оказией переслал, и чертежи, и таблицы, и образцы полимеров. Листы со схемами пронумеровал, не перепутаешь, школьник разберется. Аккуратист был, ей-Богу! Любо-дорого смотреть! К каждой странице пояснительная записка! Очень жалею, что его после полета на Подземку услали, сейчас бы он нам ой как пригодился!

– Не пригодился! Сами с головами! – отрезал Сергей Тимофеевич и строго оглядел присутствующих.

– Так что, – продолжал усатый, почесывая нос, – ничего сложного не вижу, мелочи доработаем.

– Слышали, что сказал академик? – Министр еще раз обвел присутствующих придирчивым взглядом.

Никто не отвечал.

– А задача какая? – сверкая золотыми зубами, спросил худощавый человек в роговых очках, сидящий между Ивановым-11 и Ивановым-5.

– Что? – обернулся Министр.

– Я, говорю, задача какая? – повторил тот же голос. – Для чего мы Луноход строим?

Министр нахмурился.

– Секретно, – тихо произнес он. – Государственная тайна!

Все присутствующие понимающе закивали, даже тот, кто спрашивал. Диспут продолжался еще долго, пока каждый по два раза не высказался и пока окончательно не выяснили, будет ли Луноход иметь коричневый цвет, как вездеход «Тайга-П», или будет выкрашен в благородный золотистый, декларирующий уверенность в завтрашнем дне и процветание. Каждый из присутствующих получил свое задание в конструировании машины, но главное, на этом совещании у Лунохода появилось имя – «Вожатый». Голосовали единогласно. Закрывая совещание, снова прослушали Гимн. Усатый пытался подпевать, нелепо дергая усами и прижимая правую руку к нагрудному карману с платочком. Остальные беззвучно шевелили губами, а некоторые чуть раскачивались.

– Главное, чтобы из-за моря не подглядели, как мы его делаем, не разобрались, что к чему, а то скандал! – напоследок проговорил Сергей Тимофеевич.

– За это не беспокойтесь, ручаюсь! – высовываясь из-за портьеры, бил себя в грудь Конопатый. В министерстве он представлял Органы.

Министр никогда не доверял органавтам. На слова Конопатого он ничего не ответил и устало махнул на дверь:

– Все свободны, и ты тоже!

11

После работы Сергей Тимофеевич ехал на дачу в Барвиху. На лесистой извилистой Рублевке оленьи упряжки встречались реже, чем в городе, а автомобили практически не попадались. Служебные сани милиции и дружинников, как положено, через каждые пятьдесят метров, бороздили лес, то и дело выскакивая на проезжую часть для разворота. Грибников-топтунов на Рублевке в любую погоду было видимо-невидимо! Они, как обычно, слонялись по лесу, с головы до ног укутанные в серо-зеленые плащ-палатки, с плетеными корзинками в руках, прикрытыми сверху такими же неказистыми крышечками. В лесу органавты выдавали себя за грибников, а в городе за обыкновенных прохожих.

Видите, у витрины магазина маячат двое в одинаковых серых пиджаках и сандалиях? Они уже с полчаса что-то бессмысленно разглядывают и озираются, прически одинаковые, ежиком, а двое других, одетых точно так же, топчутся у светофора, никак не решаясь перейти дорогу, вроде слепые. Это они – топтуны. Их можно безошибочно распознать по невыразительным, бесцветным лицам, которые ни за что не запомнишь и не опишешь. Школа! Топтуны никогда не ходят по одному, обычно парами. В лесу, через который петляет Рублевка, их не сосчитать.

«По грибы, по ягоды!» – как говорится.

Если вытряхнуть их плетеную корзинку, ни одного гриба там не найдешь, ни весной, ни летом, ни осенью, ни тем более зимой, даже сушеного! Зато в ней можно обнаружить портативную рацию, пистолет-автомат с запасными обоймами, нож, предназначенный не только для резки, но и для метания в цель, и фонарик на динамо-машине, чтобы мог работать без источника питания и никогда не подвел. Еще топтуну выдавалась миниатюрная упаковочка сахара, с двумя кусочками, как раньше в поездах. Если проголодался, загулял в лесу без обеда, сахарок пососи и – порядок! Можно и дальше как ни в чем не бывало блукать. Такой джентльменский набор полагался всякому органавту, заступавшему на охрану общественного порядка, только у тех, кто не был занят «по лесу», вместо корзины имелся вместительный кожаный портфель, а вместо непромокаемой плащ-палатки на плечи или через руку был наброшен серенький демисезонный плащ.

В грибники-топтуны попадали особо подготовленные, толковые ребята. Именно на них лежало самое важное – обеспечение проезда через рублевский лес спецавтотранспорта. Работа в лесу имела свои преимущества и свои недостатки. С одной стороны, свежий воздух, летом ягоды, осенью орехи, с другой – плохая видимость дороги и пространства в целом, а главное, опасность попасться начальству на глаза. При появлении на дороге любой правительственной машины грибники-топтуны бросались врассыпную, неуклюже прятались за деревья, забивались под коряги и замирали, как в колдунчиках, пока проезжающий автомобиль не скрывался за поворотом. Им строго-настрого запрещалось выдавать свое местоположение. Вожатый всегда раздражался, заметив не успевшую замаскироваться охрану, и тогда всем доставалось по первое число.

– Вам, сволочи, в цехах въебывать надо, а не на природе жопы студить! Понабрали дармоедов, за деревьями леса не видят! Лучше бы сталеваров больше стало или врачей! – горячился Он. – Такие увальни, что спрятаться не умеют! Чучела! Кому вы нужны!

А как услышать выразительный шепот с надрывом: «исчезни!», если шапка-ушанка под подбородком крепко-накрепко тесемками затянута?! Как приказ разобрать, когда целый день топчешься на морозе, зуб на зуб не попадает, и только одно желание – отогреться, чтобы пальцы, окоченевшие до бесчувствия, не отморозить. Не стоишь, а пританцовываешь, точно на эстраде! Стоило кому-нибудь шарахнуться в сторону, все, как подорванные, бросались кто куда:

– Едет! Едет! – и замирали без движения.

Только прилежишься, только пригреешься на снегу, в плащ-палатку с головы до ног завернувшись, только дремать, посапывая, начнешь, а тебя уже командир валенком тупорылым пинает:

– Отбой! Вставайте, разгильдяи! Проехал! – И опять по лесу слоняешься как тень.