Алтарь жизней. Том 2

Не помню, что со мной происходило по дороге, помню только усталость. Я сильно вымотался, пока добрался сюда. Жить без денег трудно во все времена, а тем более путешествовать. Но всё получилось, и пришёл я вовремя, меня взяли – что ещё? Всё, что нужно было для счастья, в тот момент у меня было.

Помню стены подвалов, помню светлые залы, помню тихие шаги по каменным полам и звуки, что разносились в пространстве, не теряя силы. Тихий шёпот в другом конце зала звучал так же ясно, будто это сказали тебе на ухо.

Мне никак не давалась астрология. Чисто технический принцип был ясен, но всё остальное оставалось за гранью понимания. Понятно, что два физических тела взаимно влияют друг на друга, тут важны и масса, и расстояние, и излучение, и прочее. Но как это всё может влиять на действия человека? Как это просчитать? Я так и не понял.

Я не очень любил медицину, потому учился ей так себе. Впрочем, меня интересовали другие знания, и я жадно их впитывал. Жрецы умудрялись с помощью символов объяснить законы Вселенной. Это было невероятно – вот оно-то меня и интересовало больше всего.

Они использовали совсем другой подход для объяснения процессов формирования пространства, хода времени, цикличности событий и прочего. При помощи простых геометрических фигур они демонстрировали структуру материи, то, как она становится плотной, овеществлённой. Показать путь от мысли до твёрдого тела, используя простые символы, – невероятно!

Моим основным учителем стал жрец Шимун, тот, что принял меня в школу. Он внимательно относился ко мне, но при этом настороженно. Что он видел во мне, было загадкой, его немногословность и скрытность не позволяли это узнать. Учил он хорошо; видя моё старание, стремился дать больше.

У меня были странные чувства во время учёбы. Учить то, что ты знаешь, но совсем с другой стороны. Это как если бы программист вдруг начал осваивать компьютер через пользовательское восприятие. Или так: пользователь обнаружил программу и начал её осваивать, а теперь обучает этому программиста. Притом у пользователя, изначально по определению не знающего ничего о программе как таковой, получилось не только её обнаружить, но ещё и понять. Немыслимо!

Мне очень нравились фигуры, с помощью которых жрецы влияли на пространство, создавали события или общались с богами. У них получалось нечто вроде портала, преломляющего пространство. При этом они не разрушали структуру, просто изменяли её, преследуя определённую цель. Они тщательно следили, чтобы их работа не ломала существующий порядок хода событий, не ломала ход времени и никому не вредила.

Жрецы хорошо понимали, что любое самовольное влияние на пространство влечёт последствия, которые мало кто может предсказать и тем более исправить. Естественный ход вещей требует познания, а не вмешательства в него. Люди своими сиюминутными желаниями постоянно ломают всё то лучшее, что для них может произойти, а после страдают из-за этого, считая жизнь дурной и несправедливой. Жрецы были намного мудрее и делали всё гармонично и красиво.

Я старался не проявлять своих способностей в области работы с пространством. На это было две причины. Не хотел, чтобы боги узнали о моём присутствии здесь – а моя работа обязательно обнаружит меня. И не хотел шокировать своих учителей. К чему делать то, что не смогут понять и пережить те, кто тебя учит. А тщеславие никогда не руководило моими поступками: возвышаться над другими мне претило.

Потому я делал всё, как и другие ученики. Получалось. Мне нравилось, было интересно. Только я не подозревал, что меня опять ждут старые неприятности. Уже знакомая мне драма вновь собиралась разыграться по прежнему сценарию.

10. Неужели

Людям порой кажется, что быть умнее других – это хорошо. Должен заметить, глубину этого заблуждения, его крайнюю удалённость от истины хорошо знают те, кто действительно оказывался в таком положении. Ничего хорошего в этом нет.

Быть умнее других значит стать белой вороной. Белой вороне не прощают индивидуальность. Ей вообще ничего не прощают. Она чужая в стае, и на этом всё: точка, которую ставят в конце приговора. Неважно, кто ты, неважно ничего из того, что ты можешь и что сможешь: ты чужой, потому тебя подвергнут остракизму за любое твоё действие, слово, мысль или за то, чего ты вообще не делал.

В моём случае всё началось с того, что я из бедной семьи, – все были уверены, что меня не возьмут учиться ни при каких обстоятельствах. Но меня взяли. Как они узнали, что меня практически не экзаменовали, не знаю, но их это задело за живое очень сильно. А когда началась учёба, выяснилось, что я без особого труда усваиваю то, что требовало от моих однокашников значительных усилий.

Магия камней… Догадываетесь, насколько легко мне понимать камни? В тот день изучали рубин. Настоящих, сильных камней нам, разумеется, никто не давал во избежание нежелательных последствий. Сифур, наш преподаватель, дал рубин с трещиной, больной, измученный камень. Видимо, такой камень не жалко для экспериментов недоучек. Мы по очереди рассматривали рубин и рассказывали всё, что чувствуем, пытаясь сформулировать свои ощущения.

Дошла очередь до меня. Я взял камень в руки и, держа его двумя пальцами, поднёс к лучу света, что лился из окна. Соединил своё сознание и сознание рубина. Мы недолго общались, помог ему срастить трещину, уж очень сильно он на неё жаловался, восстановил структурную решётку. Он поделился со мной небесполезными знаниями. Здорово было! На какое-то время я потерялся, выпал из общего пространства. Когда закончил работу с камнем, положил его на ладонь: тот был уже замечательным, полноценным рубином с глубоким сочным цветом. Я был очень доволен, протянул камень, чтобы передать его дальше…

Они стоят передо мной полукругом. Напряжённое молчание, подчёркнутая тишина. Я удивлённо смотрю на них, в моём взгляде вопрос: мол, что не так? Сифур забирает у меня рубин, качает головой, я улавливаю восхищение, исходящее от него. Но внешне он суров и невозмутим, он всегда такой. Сифур долго и пристально смотрит на меня, объявляет урок оконченным. Мне же он велит остаться.

– Такую работу с камнем, – начал разговор Сифур, – может сделать не каждый жрец. Как это сделал ты?

– Я не знаю. – Что ещё я могу ответить, не рассказывать же всю мою историю. – Я просто смотрел на него. Мне показалось, что мы общаемся. А потом получилось вот это. – Я показал пальцем на рубин.

Жрец смотрит на меня, долго, пристально. Очевидно, он понимает, что я не говорю правды. Но ему не проникнуть за завесу этой тайны. Он пожимает плечами и отпускает меня. Очевидно, расскажет об инциденте Шимуну.

После этого случая я постоянно слышал за спиной шёпот и насмешки. Они мало смущали. Я пришёл учиться, остальное неважно.

Плохо стало после одного занятия по астрологии. Я не был на нём, на тот момент я вообще перестал её изучать. Предметы осваивали по способностям и склонностям: скажем, некий прототип современных факультетов. Насколько я понимаю, было задание сложить звёздную карту рождения. Это обычная вещь для тех времён, по ней исследуются предыдущие воплощения, история происхождения души, её потенциальные возможности в этой жизни.

Делали такие карты на учеников, сделали и на меня. Только вот ничего не вышло. Карта ничего не показала, будто я появился из ниоткуда. При этом у души очень мощный потенциал, но нет никакой дороги в жизни. Другими словами, могущественное нечто из пустоты, идущее в пустоту – они так это восприняли.

Толком не знаю, страх ли смутил их головы или что-то ещё, но на меня начались гонения. Я мирное существо, никому зла не желал, ничего плохого не хотел. Но всякий раз, когда кто-то проявлял ко мне агрессию, он дорого за это платил: кто-то сломанной ногой, кто-то потерей денег или другой болезненной неприятностью. Я не прикладывал к этому никаких усилий, я вообще не знал, как это происходит, – наоборот, очень хотелось, чтобы у всех, в том числе у меня, всё было хорошо.

Нетрудно представить, какие слухи и суждения обо мне пошли. От меня стали просто шарахаться или прятаться, стоило только моей фигуре мелькнуть в обозримом пространстве.

Всё закончилось тем, что меня вызвал к себе Шимун.

– Скажи, кто ты, – повёл он разговор, – но не убеждай меня, что ты этого не знаешь.

– Я не буду убеждать, я действительно не знаю этого точно, но скажу, что не демон.

– Это и мне понятно. В тебе нет зла. В тебе свет. Только не пойму, какой. У людей нет такого света, нет и у богов. Потому и спрашиваю: кто ты?

– Я не знаю, учитель.

– У тебя сознание настолько развито, что… Я не берусь сравнивать, я такого ещё не видел. С таким сознанием ты точно должен знать и помнить свою историю. Жрецы, что слабее тебя и менее развиты, помнят свою историю. Потому не верю, что не помнишь ты.

– Я не помню. И это больше, чем я сам могу понять. Словно история стёрта, есть только ныне существующий путь, как равнина песка в пустыне.

– Да, твоя карта говорит о том же. – Шимун задумался. – Наверное, это и в самом деле так. Но ты ведь должен понимать, что ты не можешь теперь учиться.

– Я боялся этого, учитель. Но я хочу учиться! Я хочу найти путь и быть полезным себе и людям.

– Я не собирался тебя выгонять, – строго и с небольшим осуждением ответил Шимун, – просто ты не будешь учиться со всеми. Я буду учить тебя сам.

Кто бы знал, насколько сильным было моё облегчение. Не гора – Земля упала с моих плеч. Высказав обильные и сердечные благодарности, я, счастливый, покинул Шимуна.

Вечером я смотрел на небо и звёзды. Неужели теперь всё будет хорошо? О небо, я так хочу этого!

11. Одиночество

Разговариваю с Шимуном. Мы уже долго вместе, многое за спиной. Мы не друзья, это невозможно, но наши отношения настолько близки, что мы можем разговаривать откровенно, открывая друг другу то, что, казалось, навсегда останется тайной.

Шимун прозорлив и дальновиден. Он с самого начала собирался обучать меня отдельно, но специально оставил учиться со всеми, чтобы и я понял, почему нужно поступить именно так. Он объяснил, что я сам должен был захотеть учиться в одиночестве и сделать соответствующий выбор. Да, я увидел отчётливо, что среди прочих учеников мне нет места, но тогда я ещё не понимал, что и среди жрецов его тоже не будет. Будущие жрецы ведь учатся рядом со мной.

Я не понимал тогда, что при таком раскладе мне нет места среди людей вообще. Единственное сословие, к которому я жаждал принадлежать, меня, скажем так, отвергло, из другого я ушёл сам, а в остальные не то чтобы сложно попасть, просто они мне неинтересны. В любом случае, куда бы я ни шёл, слух опередит меня. И этот слух пустят сегодняшние мои однокашники. Они ведь увидят одно, а вокруг этого придумают ещё столько… Кто знает, что может сотворить незрелый ум.

Смотрю на него. Шимун редко смотрит на собеседника, вот и сейчас глаза его где-то над моей головой. Мне нравится такой взгляд: избегая выражения глаз, жестов, позы и прочих телесных проявлений, можно увидеть гораздо больше, чем хочет показать человек. Часто бывает так, что выдуманная человеком маска становится фильтром, через который её носитель не столько показывает фальшивого себя, сколько видит мир согласно своим представлениям о нём. Шимуна масками не обманешь: он видит всё таким, какое оно есть. Шимун не смотрит на проявления, он видит суть.

– Могущество тождественно одиночеству, – говорит жрец. – Чем больше могущества, тем больше одиночества. Ты пока ещё не понимаешь этого. Ты вкусил одиночество, но не познал всей безмерности, которую оно принесёт. Ты сейчас слушаешь, но забудешь мои слова, они не важны тебе. Только потом, когда запредельные игры могущественного существа сожмут тебя в точку безысходности, ты вспомнишь сказанное мной.

Я слушаю его. В самом деле, тогда сказанное им не то чтобы пролетело мимо – я хорошо запомнил его слова, – просто не было почвы, на которой прижилась бы мудрость этих слов.

– Могущество зиждется на знании, – продолжает Шимун. – Это единственный из возможных путей для таких одиночек, как ты и я.

– Шимун, разве ты одиночка? Ты известный и уважаемый жрец. Тебя уважают, тебя почитают, тебе поклоняются. Трудно найти человека, который не был бы счастлив, если ты обратишь на него внимание. Твоего слова ждут, как дождя в засуху. Если ты что-то купишь у торговца на базаре, к нему тут же выстроится очередь, они будут считать его товар благословлённым. Если ты зайдёшь в чей-то дом, там будет праздник три дня и хозяев его будут почитать и уважать, им будут кланяться. Ты великий человек, твоё имя высечено на стенах храмов. Ты достиг всего, чего может достичь человек. Я же лишён всего, кроме твоего внимания – так почему ты говоришь, что наше одиночество равное?

– Я говорю тебе, что ты ещё не познал одиночества. Ты только встал на этот путь. Я войду в дом, но что там будет, кроме почтения? Что приходит ко мне от людей, кроме лести и заискивания? Они боятся чаще, чем любят. Они судят чаще, чем думают. Они так же легко проклинают, как и славят.

Скажи, с кем я сяду рядом и стану говорить на равных? С кем могу обсудить смущающее душу мою? У кого я могу просить совета? От кого я получу простую заботу, тёплую и родную, которую помню только от матери? Протянет ли мне кто-то руку, которую протягивает друг в беде? У меня нет семьи, детей, дома – и нет ничего, что наполняет душу радостью. И ничего из этого для меня невозможно. И у тебя не будет. Только знание, могущество и одиночество. И не будет равных тебе. Ты одинок так же, как и я.

– Шимун, почему не будет равных мне?