Время мертвых

– К тому, что что-то произойдет… – Варвара скорбно поджала губы.

А мужики-то не знали! Четверг уже стартовал, рабочий день был в разгаре. Я связался с Головиным, выслушал удручающую информацию: «Шевроле-Камаро» благополучно переночевал на парковке у завода и до сих пор там сиротливо пребывает, никому не нужный. Охрана несколько раз прочесывала территорию – фигурантов не видели. Опрошенные ночные дежурные тоже разводят руками. Может, по ошибке ушли не в тот параллельный мир?

Происшествие оставило неприятный осадок. Но ничего не происходило. Продолжалась жизнь. В здании крематория работали строители, торопясь завершить отделку купольного зала. В крематории работали печи, не доставляя неудобств окружающим. На послеобеденное время намечались две процедуры прощания с усопшими. Строителей предупредили, чтобы сделали перерыв. На пару часов судьба развела нас с Варварой.

Когда я вошел в музей, уже был полдень. По залу, словно призраки, блуждали посетители – видимо, организованная экскурсия, причем неподготовленная, судя по вытянутым и напряженным лицам. Я машинально повернул направо в служебное помещение, но меня остановила Лариса, несущая службу за стойкой.

– Не ходите туда, Никита, там нет никого, – доверительно сообщила она. – У Сергея Борисовича съемочная группа французского телевидения.

– Какого телевидения? – изумился я.

– Вы слышали, – сказала Лариса. – Договоренность была еще неделю назад, но у Сергея Борисовича все начисто выскочило из головы – случай поистине уникальный. Французов двое – журналистка и оператор. Последний точно француз, по-нашему ни бэ ни мэ. А женщина бегло говорит по-русски с небольшим акцентом, и у меня такое чувство… что она не всегда была француженкой. Они там, – кивнула Лариса в глубину зала. – Пока не снимают. Сергей Борисович читает им вводную лекцию. Варвара Ильинична тоже где-то там, но не с ними… если вас это интересует. – Лариса лукаво мазнула меня глазами.

– Хорошо, спасибо. А это что за тени бродят во мраке? – кивнул я.

– А, это… – Она снисходительно улыбнулась. – Это хор… тьфу, ансамбль чечеточников из Кисловодска. У них в Новосибирске какой-то конкурс, сегодня свободный день – изъявили желание приехать всем коллективом в наше странное место. Риту назначили гидом, чтобы провела по выставке, но они постоянно куда-то разбредаются. Чечеточники, что с них взять…

Я чуть не поперхнулся. Какую только публику сюда не заносит. Лично мне по истечении трех месяцев это место уже не казалось странным. Ко всему человек привыкает.

Я начал углубляться в зал, дошел почти до лестницы на второй этаж. Сергей Борисович с сопровождающими находился здесь. Они стояли у представленных на экспозиции домовин разнообразных конфигураций, цветовых решений и исполнений (включая плетеную из соломы корзину). Плотность экспонатов на этом участке явно зашкаливала – на стене висели картины, иконы, медные канделябры, христианские хоругви, и не сказать, что все это выглядело мрачно.

Сергей Борисович был импозантен, в бодром расположении духа, по душам общался с гостями. Мужчина – немного лысоватый, среднего роста и возраста, с выпуклыми глазами – вел себя сдержанно. Возможно, он не понимал по-русски. Он с любопытством озирался, к губам прилипла вежливая улыбка. Спутница носила элегантный джинсовый костюм. Ей было далеко за тридцать. Высокая, худая, с короткими пепельными волосами – она смотрелась как-то противоречиво. В принципе, смазливое лицо, но чересчур скуластое, вытянутое, много мимики, жестов, какой-то нарочитой небрежности. И расчесаться она забыла. Улыбалась – отнюдь не дежурной улыбкой, вставляла в паузах слова, иногда тихо смеялась – в общем, вела себя непринужденно.

В руке у журналистки был блокнот, куда она что-то записывала «космической» ручкой (которой можно писать даже вверх ногами). Повышенная подвижность не мешала ей внимать Якушину.

А Сергей Борисович был сегодня в ударе – много говорил, улыбался, плавно жестикулировал и явно получал удовольствие от общения с иноземцами. Меня он не заметил, возможно, сделал вид.

Остановившись, я обнаружил еще несколько странностей. Алла Михайловна Незнанская стояла у «гардеробной» с траурными платьями и что-то списывала с поясняющих табличек. Вернее, делала вид. А сама вытянула шею и прислушивалась к беседе. В районе катафалка (того, что в натуральную величину) шевельнулся Михаил. Он исподлобья разглядывал компанию и не обращал внимания на блуждающих чечеточников. За тумбой с фигурой преподобного Марка-Гробокопателя притаилась Варвара и тоже не лучилась радужным блеском. Она была надутой, как недовольный ребенок, переминалась, посматривала на часы. Я бочком приблизился к ней, тоже укрылся за Преподобным. Варвара вздохнула с облегчением, отвернулась от Якушина с компанией.

– Прости, общался с охраной, – тихо объяснил я. – Что-то происходит?

– Ничего не происходит, – огрызнулась она. – Работать надо, а тут эти журналисты понаехали.

– Они реально французы?

– А что такого, – фыркнула Варвара. – Вот недавно делегация из Сенегала приезжала – это действительно экзотика. А французы, англичане, американцы – они тут постоянно мелькают, уже глаза затерли. Это Мари Ксавьер и Антуан Лепьен с канала TF-1. Мари снимает документальный фильм о похоронных традициях в российской глубинке, и наш музей ей – чистый бальзам.

– А что, TF-1 – одна из крупнейших коммерческих телекомпаний Франции. Пусть снимают – надо же продвигать это дело.

– Да ты посмотри, – процедила Варвара, – эта выдра просто очаровала нашего Сергея Борисовича. У самой ни рожи ни кожи…

– Ты ревнуешь? – ужаснулся я.

– Ты спятил, – фыркнула Варвара. Потом признала, – ну, да, это типа профессиональная ревность. Нам работать надо, а они тут некстати встряли. Сегодня у них вводная лекция, завтра снимать начнут, проторчат тут несколько дней, пока заснимут каждую подробность и все выслушают да усвоят.

Женщина засмеялась – среагировала на шутку Якушина. Варвара вздрогнула.

– Что она делает? Просто поворачиваться не хочется…

– Большой палец показывает.

– Ладно, хоть не средний… Но ведь реально страшна, согласись? Ну, и что ты на нее уставился? – разозлилась Варвара.

По поводу «уродливости» французской журналистки у меня имелись некоторые возражения, но не озвучивать же их?

– Получаю эстетическое удовольствие, сравнивая это чудовище с тобой, – витиевато выразился. – Да, Варюша, ты права, столько виски мне не выпить, пусть она хоть трижды французская журналистка.

– А при чем тут виски?

– Так после виски – все крокодилы киски.

Варвара прыснула, смотрела уже без злости.

– Она француженка-то по недоразумению. Русская она.

– Серьезно? – удивился я. – «Она хоть бывшая, но подданная русская», – процитировал я отрывок из хорошей лирической песни.

– Вот именно, – кивнула Варвара. – Я читала о ней. Мария Владимировна Касаткина, родом из Твери, тогда еще Калинина. Маленькая была, когда родители переехали во Францию, не дали ей забыть русский язык. В Марселе окончила факультет журналистики, перебралась в Париж, работала в каком-то эпатажном журнальчике типа «Шарли ебдо», потом ушла на телевидение. Одно время была замужем… Ладно, пошли работать. Сергея Борисовича мы сегодня явно не дождемся.

Мы топтались у двери на втором этаже. Варвара путала ключи под приветливым взором охранника.

– А можно спросить, почему нас не пускают в этот зал? – осведомился снизу кто-то из чечеточников. – Там ведь тоже музей? Может, глянем краешком глаза?

– Просим прощения, граждане, – отозвалась Варвара, – но вход в этот зал закрыт по техническим причинам.

– Связанным с концом света и началом новой эры, – добавил я. Шутка гостям из Кисловодска понравилась – кто-то хихикнул.

– Ну, и зачем ты это сказал? – буркнула Варвара, входя в зал.

– А разве это неправда? – удивился я, объясняя знаком охраннику, чтобы не пускал посторонних.

Мы снова стояли у экспонатов, в положении которых за сутки ничего не изменилось. Варвара подошла к ним почти вплотную, как-то расслабилась, закрыла глаза. Шляпка траурного одеяния коснулась лица, она вздрогнула.

– Вуаль хочешь примерить?

– Помрешь – примерю, – не очень тактично проворчала она. – Я снова пытаюсь что-то прочесть, почувствовать фон, получить хоть какую-то информацию – пусть даже закодированную и второстепенную… Бесполезно, здесь нет никакого фона. А ведь всякое бывает, иногда вполне безобидные на вид предметы испускают вихревой негативный поток, и я даже удивляюсь, почему обычные люди его не чувствуют.

– Не следует ли из этого, что твои полуночные бдения пропали даром?

– Нет, ни в коем случае… Траурное платье госпожи Большаковой за все эти годы и десятилетия ни разу не покидало Сибирь. Когда она убыла из Новониколаевска в неизвестном направлении, часть ее барахла осталась кузине, чтобы та сама решила, что можно выбросить, а что оставить. Кузину звали Софья Матвеевна Чибисова. Часть вещей нашей «черной вдовы» хранилась у нее на чердаке в кованых сундуках. Известно, что это платье выставляли в 20-е годы на выставке модернистов в качестве, видимо, «абсурда». Когда закончился НЭП и всех модернистов отправили на рудники, этот наряд находился в музее краеведения, впрочем, не выставлялся, много лет провалялся в запасниках.

Софья Матвеевна сгинула в лихие годы становления советской власти. Вещь пережила и ее, и репрессии, и Отечественную войну. Потом были чистки в краеведческом музее, избавлялись не только от людей, но и от «вредных» экспонатов; уволенная сотрудница унесла это платье, направленное на утилизацию, к себе домой. Она, как никто другой, знала его историю. Старушка дожила до 96 лет, завещала это несчастье внуку, который ударными темпами пил и продал платье в частные руки за бесценок… В общем, траурный наряд сменил нескольких владельцев, были в его истории темные пятна, но это не имеет значения, поскольку с 88-го по 93-й год он находился в коллекции старого специалиста по театральному реквизиту и вряд ли покидал его загородный дом. А если невероятное все же случилось, то не думаю, что артефакт посетил Центральный регион. В музей платье принесла стареющая племянница того самого специалиста, она и поведала удивительную историю этого облачения, которую косвенно подтверждают архивные материалы жизни Новониколаевска.

– И вот их стало пять, – улыбнулся я.

– Значительно меньше, – сообщила еще одну отрадную новость Варвара. – Настенный мемориал изготовили в 94-м году в мастерской ритуального хозяйства города Куйбышева. Имеется в виду не Самара, а Каинск, районный центр в Новосибирской области. Заказчик – некто Маслов Николай Петрович, ветеран труда, заместитель директора завода автозапчастей, который впоследствии переквалифицировали в трубопрокатный завод. У человека умерла супруга, с которой они прожили более сорока лет, и он заказал этот мемориал, а через двадцать лет его передала музею его дочь, которой к тому времени тоже было далеко за шестьдесят. Таким образом, еще одним подозреваемым в нашей коллекции стало меньше.

– И это не может не радовать, – с воодушевлением признался я.

– Перейдем вот к этому товарищу, – кивнула Варвара на Шиву в огненном кольце. – Есть в этом городе уважаемый человек… – Я удивленно вскинул глаза, она пояснила: – Не авторитетный, а уважаемый, чуешь разницу?

– Не совсем.

– А все потому, что такие, как ты, полностью исковеркали и испортили русский язык. Этот человек коренной новосибирец, его фамилия Шалимов…

– Коренной новосибирец? – удивился я. – Живет в городе со дня его основания?

– Хватит придираться к словам, – рассердилась Варвара. – Этот человек археолог, ученый, автор монографий и научных работ, хороший знакомый Сергея Борисовича, он много путешествовал по Индии и Тибету с Гималаями. Сейчас у него, к сожалению, непорядок со здоровьем, небольшие проблемы с головой, гм… Человек уже старый, что ты хочешь? В общем, эта статуэтка реальный артефакт, привезена из древнего индийского города Харалла, который сейчас находится в Пакистане. Привез ее лично Шалимов и сделал это в 97-м году, что означает, что до этого года статуэтка не покидала ни Индию, ни Пакистан. Шалимов подарил ее Сергею Борисовичу где-то в начале 2000-х. И статуэтку рогьяпы – гималайского могильщика, окруженного стервятниками, тоже привез Шалимов…

– И Сергей Борисович не мог вчера об этом вспомнить? – засомневался я.

– А что ты хочешь? – воскликнула Варвара. – Перед его глазами проходит огромная масса всевозможных экспонатов – такое не сможет переработать никакая память. Я позвонила ему вчера вечером, когда отыскала соответствующие документы, и он вспомнил.

«Может, еще что-нибудь вспомнит?» – подумал я.

– Замечательно, Варвара, – похвалил я. – Это прекрасные новости. И что мы имеем в сухом остатке? Клепсидру, часы и картину?

– Примерно так, – согласилась девушка. – По клепсидре информация поступит позже – Сергей Борисович обещал лично этим заняться, когда избавится от журналистов. По часам и картине сложнее, но, возможно, мы что-нибудь накопаем…

Я смотрел на оставшиеся экспонаты, и они уже троились у меня в глазах. Я начинал к ним испытывать какую-то патологическую неприязнь – даже к милой даме, изображенной на картине. Она уже не казалась мне милой, ее лицо менялось, вдруг стало кривиться, перекосилось на сторону. Она словно подмигнула мне! Я выдохнул, потряс головой, возвращаясь в первоначальное состояние.

– Ну, ничего, ничего, – прошептала Варвара, похлопав меня по спине. – У меня, мой дорогой, еще и не такое бывает. Все в порядке, просто у тебя вагончик тронулся…

Надо же, объяснила! Но что-то в этом было. Не можешь найти нужное – исключай ненужное. В этой теории имелись изъяны, но ничего другого мы придумать не могли.

Минут через пятнадцать в помещение бесшумно вошел Сергей Борисович и прикрыл за собой дверь.

– Вы спровадили журналистов? – изумилась Варвара.

– Самому не верится. – Якушин виновато улыбался. – Эта Мэри Ксавьер такая говорливая и любопытная. Просит то рассказать, это показать, объяснить, зачем все это нужно и как работает… А ведь еще не начали снимать. Вроде завтра должны начать. Увы, я здесь не всесилен, была давнишняя договоренность, я просто не могу нарушать собственное обещание. Будут снимать пару дней, брать интервью, собирать информацию, потом уедут, а монтировать все это безобразие будут у себя.

– Что обещают на выходе? – спросил я.

– Обещают без политики. Но тема «ох, уж эти странные русские» будет, безусловно, превалировать. Да и пусть. Не будем же мы им до хрипоты объяснять, что мы никакие не странные? – Сергей Борисович устало засмеялся. – Планируется небольшой сериал из коротких документальных фильмов по двадцать минут. Канал популярный, показывать будут в прайм-тайм. Хорошо, что Антуан не понимает по-русски и поэтому нем как рыба – иначе мне бы до вечера этот звон из ушей не выбить.

– Вы их спровадили? – повторила Варвара.

– Да, отправил на машине в гостиницу. Завтра заявятся с аппаратурой. Итак, что тут у нас, молодые люди? – Якушин пристально уставился на экспозицию. – Вот же память, надо же! – вдруг воскликнул он. – Совсем забыл сказать – исключайте гидрологиум из своего списка, это подделка, причем подделка уже из XXI века.

– Это точно? – Мы с Варварой дружно напряглись.

– Совершенно. Это даже не подделка, а так, имитация. Никто и не думал выдавать водяные часы за подлинный артефакт, хотя лепили ее исключительно из глины, без всяких технических приспособлений. Есть еще умельцы в итальянских селеньях…

– Хорошо хоть в итальянских, – проворчал я.

– Документ нашелся дома. Я позвонил вчера вечером сыну, он отыскал в старых бумагах сопроводительный лист. Он сам купил эту штуку в 2012 году, можете представить? На базаре маленького приморского городка Вернацца, куда ездил отдыхать. Ну, понравилась, привлекла взгляд. Вот и вез в багажном отделении самолета, укутав в поролон. А бумага – это чек, где проставлена цена, наименование товара и название мастерской, в которой его изготовили. Чтобы на таможне не привязались, понимаете? Как эта штука может быть заряжена кремлевскими магами в 91-м году, если ее слепил по лекалам в апреле 2012-го некто Анджело Бартолли из мастерской «Фивера»? Красная цена – 52 евро. Просили 60, но сторговались на этой сумме. А я ведь, к своему стыду, об этом даже не знал.

– И вот их осталось двое. – Я словно со стороны слышал свой взволнованный голос. Ноги не гнулись, сопротивлялись коленные суставы, когда я приближался к этим клятым артефактам! Что такого в этих часах? Часы как часы, подобных – десятки тысяч. Они красивы, грациозны, уместны в любом антураже. На них, ей-богу, почти не смотришь, поскольку нет в них никакой откровенности! Вроде разные, а смысл один. И сто лет назад их делали, и сейчас продолжают – и современные, и под старину. И в «незнакомке» на картине уже не оставалось ничего трогательного и беззащитного. В глазах – затаенная угроза, ведьма, рядящаяся под «скорбящую кошечку».

Мы все втроем уставились в угол, стояли, зачарованные, словно перед шедевром мирового значения, поглазеть на который пустили только нас. С Сергеем Борисовичем вдруг что-то стало происходить. Он полностью погрузился в задумчивость, ни на что не реагировал, пристально смотрел то на картину, то на часы. Лицо становилось каменным, стало неудержимо бледнеть.

– Вот же досада… – прошептал он. – Не могу вспомнить… А ведь что-то с этим было связано, что-то определенно важное и как раз по нашей теме. Нет, я должен вспомнить, я сейчас вспомню, еще немного…

Шум за пределами зала, ломкий женский голос – все испортили! Скрипнула дверь у нас за спиной, что-то бросил охранник. Сергей Борисович вышел из оцепенения, дернулся. Мы с Варварой разочарованно выдохнули. Вот же невезенье, теперь точно не вспомнит! За порогом разговаривали люди.

– Пожалуйста, мне только спросить! – упрашивала охранника женщина. Ну, словно в поликлинику пришла!

Якушин сделал раздраженное лицо, гримасу недовольства. Но когда повернулся, от последней и следа не осталось. Он лучился доброжелательностью. В помещение вошла французская журналистка Мари Ксавьер. Она виновато улыбалась, зеленые глаза с интересом стреляли по сторонам – конечно же, в этот зал ее не водили! А здесь столько всего интересного! За ее спиной делал покаянное лицо охранник с дубинкой, разводил руками, дескать, прорвалась, шельма. Не применять же меры силового воздействия к гражданам высокоразвитых государств!

– Сергей Борисович, прошу простить, мне очень жаль, что отвлекли вас, я буквально на минутку… – Я тоже удостоился беглого любопытствующего взгляда, и Варвара удостоилась. Журналистка частила по-русски, но как-то забавно проговаривала слова, иногда машинально ставя ударение на последний слог.

– Да, Мари, конечно, что случилось? – участливо осведомился Якушин.

– Нет, никакой катастрофы… Хорошо, что мы с Антуаном не успели отъехать. Со мной связался наш шеф-редактор в Париже, я обязана завтра присутствовать на видеоконференции, которую он проводит со всеми журналистами, работающими в других странах… Это неизбежное зло, Сергей Борисович, с этим не поспоришь, мне обязательно придется выйти на связь и сделать отчет. Конференция в 10 утра, в Новосибирске будет три часа дня. Мы можем перенести начало съемки на утро, а ближе к вечеру продолжим? Или вам такой график неудобен?

– Что вы, Мари, все в порядке, приезжайте утром. – Сергей Борисович любезно улыбнулся. – Планируйте сами свое время, а я под вас подстроюсь. В конце концов, я же не всегда вам нужен? Вам помогут мои сотрудники, гиды – у них обширные знания и хорошо подвешенные языки.

– Спасибо, Сергей Борисович, я все поняла. – Журналистка тоже любезно улыбалась. В ее внешности, вопреки утверждению Варвары, не было ничего неприятного или отталкивающего – просто своеобразная манера себя вести, характерная, видимо, для большинства журналистов. Во всяком случае, ей хватало такта не переть бульдозером.

Она удалилась, рассыпавшись в извинениях. Охранник закрыл дверь. Варвара злобно сопела. Сергей Борисович выглядел немного растерянным.

– Вы планировали что-то вспомнить, – подсказал я.

– Да? – Он удивленно посмотрел на меня. – И как я, по-вашему, должен это сделать? Нужно снова настраиваться.

– О чем, если не секрет, вы подумали? – спросил я. – О картине или о часах?

И снова ему не дали привести мысли в порядок. В кармане у Сергея Борисовича заработал телефон, он вздрогнул и ответил:

– Да, Борис, говори…

Звонил, по-видимому, Пургин, начальник службы безопасности. Сергей Борисович угрюмо слушал, потом закрыл глаза, удрученно покачал головой. Открыл их, продолжал слушать.

– Хорошо, Борис я понял… Ну, конечно, ты прав, мы не имеем права с этим тянуть, надо вызывать полицию. Впрочем, подожди, у нас есть минут десять? Пусть место происшествия осмотрит наш специалист. Хорошо, спасибо.

Он отключил связь и как-то обреченно уставился на меня. Варвара шумно выдохнула, кажется, поняла.

– Все очень печально, Никита Андреевич, – пробормотал Якушин. – Несколько минут назад сторож склада специальной продукции обнаружил нашу вчерашнюю пропажу – двух мужчин, прибывших на «Камаро». По приметам это они… Их убили, Никита Андреевич.

– Как – убили? – Я чувствовал, что опускаются руки.

– Насмерть, – вздохнул Сергей Борисович. – И, судя по состоянию тел, еще вчера. Так что когда вы их искали с Рязановым, они уже могли быть мертвыми, вы их просто не заметили… Пытались пробраться на нашу территорию, но не дошли. Это за вторым складом. Там свалка и разобранная горловина колодца, их закрыли листом жести… Сторож перепугался, сообщил своему начальству, те – нам. Территория не наша, но все равно завод специзделий и все, что к нему относится, входят в холдинг, трясти будут и нас. Нужно поспешить, Никита Андреевич. Если полиция узнает, что ее вызвали не сразу…

Последние его слова я уже не слушал – выбегал из зала. Варвара дышала в затылок. А она-то куда?