Сломанные крылья рейха

Кашляя и отплевываясь, он добрался до берега, с трудом выполз из воды, свалился в прибрежные кусты и там потерял сознание. На это ушли последние силы.

«А может, я умираю», –  только и успел подумать Черняев.

Глава 2

Рука, если ее не трогать, почти не болела. Сосновский с удовольствием носил перевязь, сделанную из бинта, и старательно морщился и поглаживал рукой свою дорогую рану. Перевязки ему делали каждый день. Приходила или смешливая пухлая блондинка Кристель, или серьезная чопорная Бригитта, носившая очки больше для солидности. Кристель в Сосновском души не чаяла, и он несколько раз слышал, как она с восторгом рассказывала о майоре Кауфмане, называя его просто Максом, хотя наедине она себе таких вольностей не позволяла. В госпитале не приветствовались личные отношения медицинского персонала и пациентов.

С Бригиттой было сложнее, но и она уже через два дня с трудом прятала улыбку, когда Сосновский начинал с ней шутить.

– Ах, господин майор, ну как вы можете! –  девушка старалась делать серьезное личико, хотя внутренне буквально таяла от общения с таким симпатичным офицером из Берлина.

Это Сосновский тоже понял почти сразу. Большая часть персонала военного госпиталя состояла из местных фольксдойче –  этнических немцев, проживавших на территории Чехословакии еще до войны. Истинные немцы, или рейхсдойче, прибывшие сюда из Германии, относились к местным немного свысока, хотя никаких притеснений или унижений не было. Большинство фольксдойче мечтали со временем перебраться в Германию, а для этого хорошие отношения с симпатичным майором из Берлина были совсем не лишними.

Сегодня утром на перевязке присутствовала доктор Герда Кранц. Она осмотрела заживающую рану, затем изучила больничную карточку пациента, в которой фиксировалась температура и назначения врача. Перевязку сегодня делала Кристель, но в присутствии врача она была не похожа сама на себя: серьезные глазки, ловкие руки, быстрая сосредоточенная работа. На майора Кауфмана девушка даже не смотрела –  косилась в основном на врача, госпожу Кранц.

Сосновский тоже посмотрел на немку. Строгое лицо, плотно сжатые губы, локоны светлых волос вьются вокруг правильного арийского лица. «Типичная», –  в который уже раз подумал Сосновский, с удовольствием разглядывая врача. Вот походка у нее не женская. Как на ходулях ходит. А ведь, судя по фигуре, спортсменка. Такая, как кошка, должна ходить.

– Почему вы на меня так смотрите, господин майор? –  не поворачивая головы, спросила врач.

Сосновский машинально, как нашкодивший мальчишка, отвел взгляд. Черт, у нее глаза на затылке? А, нет, не на затылке –  до Михаила дошло, что женщина заметила его взгляд в зеркале, висевшем на стене напротив перевязочного стола. Надо было спасать положение. Конечно, можно все свести к шутке, но это будет совсем не по-немецки. Да и вести себя майор вермахта должен иначе, не так, как майор Красной Армии, и уж тем более не так, как майор СМЕРШа на лечении в госпитале.

Сосновский сделал холодное лицо и вежливо склонил голову:

– Вы образец немецкой женщины, достойный подражания, фрау Кранц. А вам, Кристель, стоит многому поучиться у госпожи доктора. Вы ведь мечтаете переехать в рейх, не так ли?

Сосновский сейчас пытался убить двух зайцев –  не упасть в глазах фрау Кранц, а заодно осадить излишне навязчивую Кристель. Девушка надула губки и стала торопливо собирать медицинский инвентарь на столе.

– Ваше ранение не опасно, господин майор, –  перебила Сосновского врач. –  Мы можем вас выписать. Раз в несколько дней вы будете приходить сюда для осмотра и перевязки. Ваши служебные обязанности вы можете выполнять в ограниченном объеме. Нельзя тревожить руку, нельзя давать большие физические нагрузки, и, кроме того, вам предписывается здоровое калорийное питание. Надеюсь, вы найдете такую возможность здесь, в Протекторате, на время вашей командировки.

Сосновский подумал, но вопрос так и не задал. Явно не по адресу, да и оскорбить можно строгую немку такими вопросами. А он хотел узнать, есть ли в городе приличные заведения: ресторан, офицерский клуб. Но не воспримет ли фрау Кранц этот вопрос как оскорбительный, который не следует задавать даме. Застегивая больничную куртку, Сосновский поднялся со стула.

Деловитым шагом в сопровождении двух врачей в кабинет вошел главный врач, полковник медицинской службы Отто Цигглер, именовавшийся в немецкой системе воинских званий –  оберст-арцт.

– Как состояние майора? –  даже не посмотрев на Сосновского, спросил немец и взял карту пациента. –  Ну, я вижу, все в полном порядке –  воспалительный процесс локализован. Я попрошу вас, фрау Кранц, подготовить сегодня же к выписке выздоравливающих. Нам нужно освободить максимальное количество коек.

– Да, конечно, герр Цигглер, –  строго сведя на переносице брови, ответила врач.

Оставшись наедине с пациентом, Кристель не проронила ни слова. Надув обиженно губки, она собирала материалы. Сосновский улыбнулся и вышел из кабинета.

Так, все понятно. Где-то Красная Армия здорово ударила по фашистам, и скоро в Чехословакию прибудут большие партии раненых. А ему самому придется позаботиться о квартире. Конечно, заводоуправление предоставит ему жилье на время командировки, но необходимо найти и второй вариант, где он мог бы ночевать, а то и вообще отсидеться, случись что-то непредвиденное. Но для этого нужны вторые документы. А документы, как предупредил Платов, сможет подготовить местный резидент, с которым еще предстояло встретиться. Один контрольный срок встречи с советским разведчиком Сосновский уже пропустил. Но Михаилу казалось, что легенда с ранением важнее сроков. Она укрепит к нему доверие немцев. Ведь мало попасть на завод именно в те цеха, которые работают на проект «ФАУ», надо еще найти людей, с чьей помощью получится добраться до технической документации. Шелестов с другими членами группы будет работать с одной стороны, а Сосновский –  с другой.

Берия вернулся от Сталина в третьем часу ночи. Платова предупредили, что нарком ждет его сразу по приезде. Петр Анатольевич с материалами последних операций, собранными в толстой папке, прождал в приемной наркома около получаса, когда наконец открылась дверь. Стряхивая капли дождя с полей шляпы, Берия быстрыми шагами пересек приемную, блеснул стеклами пенсне в сторону Платова и скрылся в кабинете. И только через полчаса терпеливого ожидания адъютант кивком дал понять комиссару госбезопасности, что можно войти.

– Разрешите? –  Платов начал было докладывать о прибытии, но нарком остановил его взмахом руки.

Берия поднялся из-за своего стола и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Платов насторожился. Он хорошо изучил своего начальника и часто мог безошибочно угадывать его настроения по нескольким признакам. Когда нарком начинал вот так молча ходить по кабинету, тем более после возвращения от Сталина, значит, произошло что-то важное, значит, получено новое задание от Верховного главнокомандующего. И сейчас Лаврентий Павлович перед началом разговора прокручивает в голове детали. Возможно, анализирует источники информации. А они у Берия были!

– Сядь, –  коротко приказал Берия. –  Думать мы с тобой будем. Есть о чем подумать.

Платов подошел к длинному столу для совещания, неслышно подвинул стул, скользнув полированными ножками по мягкому ковру, сел. В кабинете Берия, как и в рабочем кабинете Сталина, полы были застелены мягкими коврами, которые гасили звуки шагов. Сталин не любил, когда в его присутствии топают по-солдатски. Он и сам носил мягкие кавказские сапоги, которые делали шаг по-кошачьи тихим. Сталину старались подражать все, даже Берия. Но Берия предпочитал армейские хромовые сапоги. И сшитую по индивидуальному заказу форму он носил всегда аккуратно. Наверное, так он хотел чувствовать себя своим в среде кадровых военных. Знал Лаврентий Павлович, как трепетно военные относятся к форме и боевым наградам.

– Вот что я тебе скажу, разведчик, –  начал Берия, задумчиво барабаня пальцами по зеленому сукну, покрывающему стол.

Сарказм и скрываемое раздражение не ускользнули от внимания Платова. Видимо, Сталин не очень лестно отзывался о деятельности разведки. А может быть, Берия получил сведения из другого источника, хотя полагал, что должен был получить их именно от Платова. И все же беседа началась в странной манере и совсем не в стиле полного «служебного разноса». Хотя Берия редко срывался и давал волю нервам. А еще он умел ценить кадры и понимал, что от ошибок не гарантирован никто. Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

– Есть сведения, что на одном из заводов вблизи Праги производятся комплектующие для немецких летающих снарядов «ФАУ», которыми они бомбят со своей территории Великобританию.

– Насколько точные сведения? –  тут же спросил Платов.

– Точность примерно такая же, как и у самих снарядов «ФАУ», –  криво усмехнулся нарком. –  Большинство не долетает до британских островов и падает в море. Но если мы ошибемся, то «ФАУ» будут долетать до нас.

– Я понял, Лаврентий Павлович, –  кивнул Платов и сложил руки на принесенной папке. –  Я получал подобные сведения и уже занялся их проверкой. По моим сведениям, речь идет о предприятии в населенном пункте Велижбор на берегу Влтавы. Это пригород Праги. Сигналы поступали и раньше, но когда я понял, что это не дезинформация, то принял меры к установлению истины. У меня есть сигнал из чешского подполья, что с завода сбежал бывший советский военнопленный. Он в тяжелом состоянии, и подпольщики его прячут.

– У вас есть резидентура в Праге?

– Есть, Лаврентий Павлович, –  коротко ответил Платов. По негласным правилам, о которых был осведомлен и Берия, уточнять и раскрывать подробности о своей агентурной сети и источниках в разведке не полагалось.

– Ваш план действий?

– Через этого пленного мы можем получить более полные данные о производимой на этом заводе продукции, о расположении производственных цехов и складских помещениях. Думаю, самым рациональным в данной ситуации было бы не наведение на завод нашей дальней авиации, а попытка вербовки кого-то из инженерного состава предприятия и получение технической документации на продукцию, имеющую отношение к программе «ФАУ».

– В крайнем случае, захватить документацию с боем, –  глаза наркома прищурились. –  Нам важна каждая техническая ниточка в этом вопросе. Нельзя отпускать врага в этом вопросе, его нужно настигать и перехватывать инициативу. Нам в спешном порядке нужно форсировать собственные разработки в вопросах ракетостроения. Оружие большой разрушительной силы лишь тогда имеет смысл, когда оно имеет современное средство доставки. Самолет легко сбить, а вот ракету, летящую на большой скорости, поразить средствами ПВО очень сложно. У нас нет времени на ожидания!

– Я направил в Прагу группу Шелестова.

– Шелестова? –  Берия внимательно посмотрел на Платова. –  Ну что ж, одобряю. Эта группа показала неплохие результаты, действуя как раз в условиях ограниченной информированности, когда работать приходилось почти без подготовки. Экспромт и интуиция –  их сильная сторона. Переброска прошла успешно, без эксцессов и случайностей? Малейший намек на то, что мы заинтересовались Велижбором, может привести к провалу.

– Да, я отдаю себе в этом отчет, –  согласился Платов. –  Мне стало известно, что и в Берлине, и в Протекторате ведутся разговоры о том, что в случае приближения Красной Армии документацию следует вывезти, уничтожить цеха и рабочих, участвовавших в проекте «ФАУ». А там не только наши пленные, там и чехи, и рабочие из других стран. Из этих соображений я ввожу группу в операцию в несколько этапов. Сосновский, по легенде, является представителем инженерного управления из Берлина, он прибыл для определения возможности перевода производства в рейх и разработки совместно с руководством завода плана мероприятий по уничтожению производства при приближении нашей армии. Документы у него надежные, практически подлинные. Настоящий представитель исчез по дороге, а в Праге его никто в лицо не знает. Остальная часть группы входит в операцию через подполье. Задача с обеих сторон –  получить достоверную информацию о производстве, месте хранения документации, о ведущих специалистах, имеющих беспрепятственный доступ к технической документации. Шелестов должен будет провести вербовку, а в самом крайнем случае организовать похищение документации. Вплоть до открытого огневого боя.

– Хорошо, в Шелестове я уверен, –  ответил Берия, помолчав. –  Но захват документации с боем –  это до такой степени крайний сценарий, что мне даже думать об этом не хочется. Вы понимаете меня, Петр Анатольевич? Вы понимаете, чем это грозит?

– Да, понимаю, –  спокойно ответил Платов. –  Мы можем не получить интересующую нас информацию и навсегда потерять доступ к проекту «ФАУ».

– Так, Петр Анатольевич, –  усталым голосом подтвердил Берия. –  Работа Шелестова и его группы в Норвегии очень помогла нам, мы получили в союзники немецкого специалиста в области атомной программы. Доступ к немецким разработкам, в которых они продвинулись дальше всех, позволит сэкономить нам годы работы. Годы! Которых у нас нет. Победа близка, она не за горами, но победа над Германией –  это еще не гарантия существования нашей страны. Вы понимаете это не хуже меня. К сожалению, в правительстве не все это понимают. Есть у нас деятели, страдающие болезнью «шапкозакидательства».

Платов знал это. Он был хорошо осведомлен о том, почему западные союзники тянули с открытием второго фронта. Не сомневаясь в том, что Красная Армия одолеет фашистскую Германию, они хотели максимально измотать советское государство в этой войне, обескровить его до такой степени, чтобы Советский Союз стал после войны сговорчивее. Знал Платов и о мнении Черчилля, всемогущего премьер-министра Великобритании, начавшего свою политическую карьеру еще в 1899 году, когда он впервые баллотировался в парламент от Консервативной партии. Первые свои шаги политика на мировой арене он сделал во время англо-бурской войны. Именно Черчилль был одним из главных сторонников и основных инициаторов интервенции в Советскую Россию, заявив о необходимости «задушить большевизм в колыбели». Именно Черчилль заявил о том, что в мире разразилась не Вторая мировая война, а продолжается 30-летняя. Так он оценивал события на европейском театре действий. Рассчитывать, что Великобритания и Черчилль стали вдруг союзниками и верными друзьями СССР, мог лишь наивный дурак.

Платов отдавал себе отчет в том, что открытие второго фронта произошло в тот момент, когда возникла реальная угроза продвижения Красной Армии в Европе. Что произойдет в тех странах, которые СССР освободит от гитлеровской оккупации? К власти придут правительства, лояльные СССР. Чем больше территорий освободит Советский Союз, тем больше станет социалистический лагерь. Поставки по ленд-лизу тоже были весьма своеобразной помощью Советскому Союзу. Это долговые обязательства, по которым СССР будет расплачиваться не один десяток лет.

Помощь в победе над Германией гарантировали США сохранение государственности СССР и выплату по долгам. Нет никаких гарантий, что после войны Запад не начнет душить измотанный Советский Союз экономически. Возможно, что давление будет сопровождаться угрозами и диктовкой своих условий, вплоть до угрозы новой войны со стороны Запада.

Берия прав! Если у Советского Союза к тому времени будет ядерное оружие, если он станет ядерной державой, то разговор вести с нашей страной придется на равных. Тут уже угрозой войны не ограничишься. Воевать с ядерной державой нельзя. Любая доктрина будет оправдывать применение ядерного оружия, когда возникнет угроза существования стране, его имеющей. Берия прав, надо спешить.

Черняев открыл глаза. Над ним был серый, давно не беленный потолок. Лежать было неудобно, или он просто отлежал бока. Эта мысль пришла в голову мгновенно, за ней последовали мысли, что лежит он давно, что он был без сознания. И главным является вопрос:  где же он находится? В лагерном лазарете, в камере под землей. Да, были в цеху такие камеры, где сидели проштрафившиеся или лежали на нарах больные, которых лечил местный лекарь.

Иван закашлялся, горло тут же наполнилось вязкой субстанцией. Он с трудом сглотнул мокроту и прислушался к себе. В груди во время дыхания что-то скрипело и царапало. Болело во время вдоха с левой стороны. «Наверное, воспаление легких», –  подумал Черняев обреченно. Он сразу вспомнил свой путь под землей, холод, потом реку и как он потерял сознание на берегу.

Но тут перед ним появилось женское лицо –  хорошее, доброе, обрамленное аккуратно повязанной косынкой, так что волосы из-под нее почти не выбивались. Женщина улыбнулась и поднесла к губам больного керамическую чашку. Приподняв Черняеву голову, она приятным голосом проговорила по-чешски: