Генерал без армии

Звук проистекал из сарая. Парень помялся, напряг мозговые извилины. Поступи он логично, извести товарищей, и разведчикам пришлось бы спешно делать ноги.

Но этот фрукт был не из тех. Плавно, переступая с пятки на носок, он двинулся к сараю, подошел к проему, в котором болталась дверь на одной петле, и снова задумался о том, правильно ли поступает. Нет, глупость победила. Полицай включил фонарь, переступил через порог, стал осматриваться, сделал шаг и глухо охнул. Рухнуло тело, началась возня. Никита заткнул ему рот и несколько раз врезал кулаком в лицо. Парень пару раз взбрыкнул и затих.

Шубин подполз к дыре, перебрался внутрь, стараясь ничего не касаться. Крыша держалась на соплях.

Никита сидел над распростертым телом и приводил в порядок дыхательную систему. Этот упырь все-таки схватил его за горло.

– Он живой? – уточнил Шубин.

– Обидно, товарищ старший лейтенант, – заявил подчиненный. – О здоровье разных подонков вы печетесь больше, чем о моем.

– Ладно, не умничай. Надежно вырубил?

– Нет, нужно вытаскивать его отсюда, пока не очнулся.

Да, с этим стоило поспешить. Кто-то мог увидеть, что часового нет, и озаботиться его отсутствием.

Глеб и Никита за шиворот извлекли этого типа из сарая. Он тяжело дышал, пребывал в отключке. Даже в темноте было видно, как под глазом у него разбухает синяк. Никита поднял кепку, упавшую с головы полицая, скомкал ее и засунул в открытый рот.

Полицай очнулся. Глаза его блуждали. Он начал дергаться, и Шубину пришлось ударить его в переносицу. Бедняга откинул голову и застыл. Разведчики затащили его за силосную башню и бросили у кирпичной стены.

– Тяжелый, черт, – отдувался, утирая пот, Костромин.

Когда язык в очередной раз пришел в себя, в горло ему уперлось острое лезвие. Сталь вдавилась в кожу, тонкой струйкой засочилась кровь.

Полицай напрягся, как-то сообразил, что шевелиться нежелательно. Над ним висели два безликих силуэта, и он догадывался, кто это такие.

– Сейчас кляп вынем, дружище, – сказал ему Глеб. – Ты же понимаешь, что будет, если заорешь? А оно тебе зачем? Сразу в расход, а так еще бабушка надвое сказала. Понимаешь мысль?

Полицай осторожно кивнул. Костромин выдернул кляп.

– Подождите, не убивайте, меня заставили, – пробормотал полицай.

Начало разговора было стандартным, самым обычным.

– Заткнись. Отвечай на вопросы. Зовут как?

– Николай Беляшов. – Здоровяк умирал от страха, мышцы его лица сковала судорога. – Послушайте, они сказали, что убьют мою жену и дочь, если я не пойду в услужение немцам.

– Заткнись, говорю, Беляш. А то зарежем прямо здесь и сейчас. Сколько ваших осталось в деревне? Честно отвечай, а то проверим и накажем, если соврешь.

– Девять нас, – выдавил из себя Николай.

– Ох, ни черта себе! – впечатлился Костромин. – Да ладно, товарищ командир. Нас никогда не пугали трудности.

– Ты тоже заткнись, Никита. Где рассредоточены ваши люди, Николай?

– Пятеро в этой избе, я шестой. Трое в соседней. Уже спят, наверное. Меня сменить обещали через два часа.

– Что с нашими людьми?

– Их убили. – Предатель снова задергался. – Это не я. Одного Мамон застрелил, другого – Сенька Белый. Тела в подпол сбросили. Мамон сказал, пусть там лежат, чтобы не воняли.

– Вот сука! – Никита не сдержался, двинул пленника в челюсть.

Тот дернул головой, клацнули зубы. Шубин добавил, выпуская пар, но все-таки сдержался. Челюсть предателя осталась на месте. Разведчикам пришлось подождать. Никита, чертыхаясь, достал фляжку, плеснул воды на лицо полицая.

– Просыпайся, Коляша. – Глеб похлопал его по лицу и спросил: – Кто партизан сдал?

– Это Леха Комарь. – Полицай закашлялся. – Он у них в отряде был, к нам переметнулся. Рыжий такой, рябой. Он тоже в избе, под присмотром пока. Мамон распорядился оружие у него отобрать. Потом, говорит, посмотрим.

– Что с партизанами сделали?

– Застрелили. Они в канаве, дальше на опушке.

– С семьей Суркова что?

– В той же канаве. – На глазах предателя заблестели слезы.

Можно подумать, он сильно переживал за гибель людей.

– Товарищ старший лейтенант, можно я его убью? – попросил Никита. – Ну, пожалуйста. Неужто жалко вам?

– Не убивайте, умоляю, – провыл изменник социалистической Родины.

– Вы оба мне уже надоели. – Шубин скрипнул зубами. – Немцы далеко, Николай? Мотоциклистов мы уже видели, среди них был офицер.

– В Горюнах немцы базируются. Это в трех верстах на северо-запад. Там каратели, два взвода СС, иногда облавы по лесам проводят, деревни жгут. Могут подъехать, но только утром. Так офицер сказал Мамону.

– Полицаи еще есть в округе?

– Не знаю. Наших было больше в Утином Броде, но часть уехали в Ольховку. Там стоят два взвода.

– Понятно. Можешь помолчать, Николай. Никита, дуй за парнями. Пусть подтягиваются, но чтобы не светились. Устроим этим тварям Варфоломеевскую ночь. Пришло время. А мы пока с Коляшей по душам поболтаем. Пусть этот гад искупает свою вину.

Десять минут пролетели как мимолетный сон. Полицаи из дома не выходили, уже спали, наверное.

Красноармейцы рассредоточились у сарая. У парней чесались руки, они изнывали от нетерпения.

– Глинский, Ситников, обойти участок и в соседний дом. Там трое. Надо избавиться от них, но без шума. Сами сообразите, как это сделать.

– Мы сообразим, товарищ старший лейтенант, – заявил Ситников, у которого от возбуждения раздувались ноздри. – Еще как сообразим. Вы, главное, не переживайте.

Он и Глинский отступили с занимаемых позиций, исчезли во мраке. Малинович и Ленька Пастухов наворачивали глушители «БраМит» на стволы «наганов». Эти устройства практически не поступали в войска, но Шубин знал, с кем договориться.

Он в очередной раз извлек кляп изо рта Николая, предварительно предупредил его о том, чем чреваты любые запрещенные действия. У полицая подгибались ноги, он трясся от страха. Пастухов и Малинович перебежали за телегу. Бердыш поднялся на крыльцо, прижался к косяку. Остальные прятались во мраке, приготовив автоматы.

Николай сделал несколько неуверенных шагов, поднялся на крыльцо. Героем он точно не был и спасать дружков за счет своей жизни не собирался. Полицай подошел к двери, отчаянно колебался, но все же решился, взялся за ручку. Бердыш схватил его за шиворот, воткнул в бок ствол пистолета. Николай понимал, что шансов у него не было. Разведчики держали его на мушке.

Николай потянул на себя скрипучую дверь и хрипло выкрикнул в сумрак:

– Эй, мужики, давайте быстрее сюда! Выходите, говорю, господа немцы прибыли!

Повторяться не имело смысла, орал он громко. Бердыш стащил предателя с крыльца, бросил на землю, а сам помчался за угол. Николай поднялся. На него было жалко смотреть. Челюсть отвисла от страха, пальцы совершали непроизвольные движения.

Нечисть повалила из избы. Полицаи спрыгивали на землю, гремя автоматическим оружием, подтягивали штаны, застегивали куртки. Их было только трое. Остальные еще копались внутри.

У здоровяка с погонялом Мамон подрагивала левая половина лица. Это был неприятный тип, какой-то рыхлый, упитанный. Кожа свисала с дряблых щек.

– Коляша, где немцы, ты чего несешь? – заорал он.

Глушители «БраМит» особой надежностью не отличались, но работали. Посыпались хлопки. Полицаи закружились в диковатом танце. Толстяк Мамон выпучил глаза, схватился за живот и осел на землю, беззвучно хлопая ртом. Повалился и раскинул руки угловатый увалень в гражданской кепке. Третий пустился наутек, упал с подрубленной ногой, перевалился на спину. Треснула височная кость, кровь хлынула ручьем.

Пока кипели страсти, Николай предпринял попытку улизнуть и даже добежал до сарая, когда Малинович спохватился и перенес огонь. Одна из пуль попала полицаю в спину, он упал на колени, стал кашлять. К нему помчался Ленька Пастухов, успевший отстрелять всю обойму, вытащил на бегу нож.

Ноги понесли Глеба к крыльцу. Он вскинул автомат, одним прыжком преодолел ступени. Дверь осталась приоткрытой.

На улицу вывалился еще один кадр, рассупоненный, с вытаращенными глазами. Он, как ни странно, соображал, вскинул автомат, прыжком убрался в темноту.

Шубину пришлось стрелять. Автомат трясся в его руках, пули летели по всей ширине проема.

Полицай орал, но недолго, пока масса свинца в его организме не стала избыточной. Он обрушился на пол, как куль с картошкой.

Глеб перепрыгнул через тело, ворвался в горницу, поливая ее огнем. Керосиновая лампа разлетелась вдребезги, но еще горела свеча на окне, ее не задели пули. Грузное туловище скатилось со скамеек, составленных впритык, шарахнула встречная очередь. Но Глеб ее предугадал, метнулся в сторону, отбил плечо, кажется, о печку.

Мимо него промчался Максимка Бердыш, прыгнул на полицая, оседлал его, стал наносить удары ножом в грудь. Предатель давился кровью, подскакивал, словно жеребец.

В дальнем углу находился кто-то еще. Этот тип был без оружия. Пули не задели его. Он слетел с груды тряпья, на которой лежал, бросился к окну, собираясь выбить стекло. Брызнули осколки, но проем оказался узким, и беглец застрял в нем. Он визжал от боли, плевался, когда Глеб схватил его за ворот и швырнул на пол.

К ним подбежал Пастухов с фонарем, и сразу все стало ясно. На полу корчился молодой рыжеволосый детина. Кровь текла с лица, усеянного оспинами, с порезанных рук.

– Алексей Комарь? – строго спросил Глеб. – Можешь не отвечать, все понятно. Вставай, сука, разговаривать сейчас будем.

– Вы не понимаете, – провыл предатель. – Я партизан из отряда товарища Антонова. Полицаи нас схватили, всех остальных убили, а меня связали, пытали, чтобы я выдал, где находится отряд. Но я им ничего не сказал, сумел развязаться, пока они спали.

– Врешь ты все, мерзавец! Ладно, полежи пока. – Комарь получил прикладом в лоб и потерял сознание.

Крови на его лице стало значительно больше.

Разведчики столпились в горнице.

Там нарисовались возбужденные Ситников и Глинский, и стало совсем тесно.

– У нас тоже все в порядке, товарищ старший лейтенант, – отчитался Валентин. – Трое спали в избе, как вы и сказали. Мы щеколду снаружи проволокой приподняли, проникли внутрь. Двоих сразу угомонили, третий автомат свой искал, потом просил прощения за все. В общем, жалко табуретку, – смущенно признался Ситников. – Сломалась, когда ему череп крушила.

– Отлично! Мужики, здесь свечи должны быть, поищите, если не затруднит. Малинович, дуй на улицу, следи за обстановкой. Вроде не должны упыри слететься, но кто их знает. Эй, что там со свечами?

Горница озарилась мутным пламенем. Рябой Алексей валялся без сознания в луже крови. Грузный полицай, прежде чем скончаться, испортил воздух, и ароматы царили не очень приятные. Впрочем, ветерок проникал в разбитое окно и постепенно устранял запахи.

Крышка погреба находилась в углу. Туда спустились два бойца, подали на лестницу тела погибших товарищей, осторожно вытащили, положили на пол.

Кровь уже загустела. В глазах Завадского застыло изумление. Мол, как же так, ведь я такой осторожный, опытный, почему недоглядел? Лицо Шемякина перекосилось от злобы. Он понял, что все кончено, пытался забрать с собой хоть кого-то.

Разведчики обнажили головы, постояли над телами. Шмыгнул носом Ленька Пастухов.

– Вытаскивайте, мужики, – распорядился Шубин. – Нельзя их здесь оставлять, в лесу пристроим. Уходим быстро, пока бесы не примчались. А эту падлу я сам отведу. – Он схватил рыжего предателя за ворот и встряхнул.

Они работали оперативно, у мертвых полицаев позаимствовали гранаты. Глинский разжился устрашающим тесаком с зазубренным обушком. Бердыш принес из сарая вполне пригодные носилки.

Бойцы доставили мертвых товарищей на опушку, нашли канаву в лесу, завернули в плащ-палатки, уложили, засыпали камнями и листвой с ветками. Минуту молчания пришлось укоротить.

Рыжий гад выпутался из ремня, стянувшего ему запястья, и решил сбежать. Разведчики его догнали, надавали по шее, снова ввергли в беспамятство.

– Товарищ старший лейтенант и вы, парни, подойдите сюда! – донесся со стороны голос Малиновича.

К северу от силосной башни он нашел канаву, куда полицаи сбросили тела партизан. Бойцы стояли на ее краю и мрачно разглядывали погибших. Пятна света сновали по землистым лицам, по вывернутым конечностям.

Трое мужчин явно из леса, от товарища Антонова, крепкие, основательные, средних лет. Рядом с ними лежал пожилой седовласый человек. Очевидно, это и был Михаил Евграфович Сурков. Женщина лет сорока пяти была его женой, а девочка лет тринадцати – дочерью. Длинноногая, худая, с жиденькой косой. Она была одета в простенькое ситцевое платье, на ногах резиновые сапоги, на пальце копеечное колечко из сельмага, купленное, видимо, до войны. Смотреть на это было невозможно, люди отводили глаза.

– Сволочи, ребенка не пощадили, – прохрипел Никита. – Она-то в чем виновата? У самих ведь тоже дети.

– Они не люди, – заявил Глинский. – Отбросы общества, которых уничтожать надо без суда и следствия. Товарищ старший лейтенант, присыпать бы их.

Но сделать этого разведчики не успели. Чуткое ухо Бердыша уловило посторонние звуки. К Утиному Броду с запада приближались мотоциклисты.

Бойцы бросились в лес, стали пробираться вдоль опушки в южном направлении. Запаса времени у них не оставалось.

Леху Комаря они гнали пинками. Руки этого подонка были связаны за спиной. Он спотыкался, падал, но каждый раз поднимался самостоятельно. Тумаки, отвешиваемые предателю, становились все больнее.

Что происходило в Утином Броде, осталось за кадром. Стена растительности поглотила звуки.

«Не найдут они нас без собак в короткие сроки», – уговаривал себя Глеб.

Через километр бойцы встали на привал, отдышались. Свет фонарей скользил по скрюченному пленнику. Он стоял на коленях, его рвало. Гад захлебнулся собственными выделениями, долго не мог продышаться.

– Притворяется эта сука, – с ненавистью процедил Ситников. – Разговаривать не хочет. Может, прирежем его, товарищ лейтенант? На кой черт он нам сдался?

– Можно и прирезать, – рассудительно изрек Шубин. – Если выяснится, что проку от него как от козла молока.

– Не убивайте, – простонал Леха. – Я сделаю все, что вы скажете.

– Вопрос в том, что ты можешь сделать. Ладно, кончай дурака валять, слушай. Люди от товарища Антонова ждали нас, должны были встретить и проводить в район Негожино. Зачем нам это нужно, вас не касалось. Но ты предпочел сдать своих друзей, чтобы заслужить милость у полицаев. Лучше молчи, Леха, не открывай рот, пока не скажу. А то ведь доведешь до греха. Ты, видимо, местный, раз оказался в этой компании. Колись, откуда ты?

– Из Липок, – выдавил из себя Леха. – Это недалеко, раньше была большая деревня.

– Отлично. Где Негожино?

– Это в двенадцати верстах, надо идти на юго-запад.

– Сами дойдем?

– Если повезет. Повсюду болота, гиблые чащи.

– Но ты, конечно, знаешь прямую дорожку, минующую немецкие кордоны и базы, не так ли?

– Это не прямая дорожка, надо кренделями ходить.

– Допустим, Леха. Если хочешь еще пожить, то отведешь нас в тот район. Немного поспим, и в путь. За четыре часа дойдем?

– Не получится. Там сложно все.

– Все же постарайся. Возможно, часок-другой мы тебе накинем. Доведешь без приключений, попробую сохранить тебе жизнь. Не уверен, но попытаюсь.

– Хорошо, я отведу.

– Да куда же ты денешься, падла? – проворчал Ситников.

Бойцы прошли по осиннику не более шестисот метров. Потом выяснилось, что этот виртуоз опять стащил с запястий ремень. Похоже, он умел выворачивать кость из сустава, а потом возвращать ее на место. Подобные артисты иногда встречаются.

Рыжий поганец снова принялся ломать комедию, падал на колени, задыхался, стонал, что слепнет, когда на него попадал луч света. Пару раз он своего добился, получил сапогом по заднему месту. Разведчики злились.

Леха играл искусно, убедительно делал вид, будто силы на исходе, и ведь усыпил, мерзавец, бдительность. В самый неподходящий момент, оказавшись не освещенным, он вдруг сорвал с себя ремень, прыгнул в сторону и пустился наутек!

В первые мгновения бойцы ничего не поняли. Ахнул Малинович, вскинул фонарь. Мелькнула спина рыжего пройдохи, он ловко перемахнул через поваленное дерево и вонзился в кустарник. Этот гад еще и видел в темноте!

За ним побежали все, кто был поблизости – Малинович, Шубин, Костромин. Никита сразу же споткнулся, повалился грудью, как на амбразуру, на острые суки обломанной ветки. Шубин проскочил чуть дальше, но нога увязла, провалилась. Кустарник встретил его в штыки, упругие ветки отбросили обратно. Ему пришлось сгруппироваться, чтобы не пропороть затылок. О продолжении преследования речь уже не шла. Фиаско было позорным.

Малинович продолжал погоню, трещал хворост под ногами, ломались ветки. Он что-то кричал, свет фонаря метался по лесу. Прозвучал отчаянный вопль. На выдохе Юрка что-то бросил вперед.

Ухо Глеба уловило жалобный стон. Он включил фонарь, двинулся на звук. Что-то подсказывало ему, что спешить уже некуда. Лес в этом квадрате был густой, старый, изобиловал отмершими деревьями, густым папоротником. Он шел тяжело, хватаясь за стволы деревьев.

Малинович сидел, привалившись к дереву, тяжело дышал. По лицу его стекали струйки пота, смешанного с грязью. Рядом лежал ничком рябой Леха, судорожно подрагивал, вывернув голову. Из спины предателя торчал нож.

Глеб чертыхнулся, сел на колени, перевернул тело. Леха вздрогнул и преставился. Выпученные глаза заволокла муть. С губ стекала струйка крови, пузырилась. Пульс отсутствовал. Увы, этот парень прекратил разыгрывать спектакль. Теперь все было серьезно.

– Юрка, зачем? – простонал Шубин.

– Простите, товарищ старший лейтенант. – У бойца заплетался язык, и выглядел он как пьяный. – Но я не смог бы его догнать. Быстрый этот черт, как по воздуху летит. А из меня бегун по пересеченной местности, да еще и в темноте, в общем, так себе. Отставать я начал, орал ему, что убью, а он только быстрее побежал. В общем, бросил я нож. Иначе он ушел бы, товарищ старший лейтенант. А так нет.

Подошли остальные бойцы, сели в кружок. Им осталось только закурить.

– Он все равно сбежал бы, – оправдывался Малинович. – Не сейчас, так потом. Натура у него такая. Ладно, хоть не навредил никому.

– Не оправдывайся, – отрезал Шубин. – Наделал дел, так будь добр признать.

– Так я и признаю. Готов искупить свою вину.

– Нет, все правильно Юрка сделал, – заступился за товарища Глинский. – Ушел бы этот попрыгунчик. А так хоть голова не будет болеть насчет того, что он к своим хозяевам побежит и про нас расскажет.

Глеб усмирил свою злость. Идея изначально была сомнительной. Не стоило тащить с собой этого предателя. Он ведь понимал, что в живых его не оставят, завел бы в болото или к немцам.

– Ладно, давайте думать, что мы имеем, – проворчал старший лейтенант. – Группа понесла потери. Мы находимся в восточном районе котла, до Негожино верст одиннадцать или двенадцать. Как туда добираться? Карты нет, потому что рассчитывали мы на партизан. Еды у нас на двое суток по той же самой причине. Повсюду фрицы и наши окруженцы. Противник регулярно проводит облавы, поэтому двигаться надо с особой осторожностью. Если повезет, доберемся до Негожина, но интуиция мне подсказывает, что генерала Власова там уже нет. В лучшем случае он отсиживается в болоте вместе с остатками штаба. В худшем, даже боюсь представить. Понятно, что смерть в его случае – не самое худшее. Но приказ будем выполнять. Курите, товарищи, недолго осталось, через пять минут выступаем. Пройдем пару верст, посмотрим, где можно заночевать.