Крымский оборотень
– Обо мне? – удивился Никита.
– Именно так, – подтвердил субъект.
– А что, у нас есть общая тема для разговора?
– Ну, это смотря как повести разговор, – туманно выразился субъект.
– Тогда говори коротко и прямо, – сказал Никита. – А то мне некогда. У меня скоро игра.
– Знаю, – кивнул субъект, помолчал и спросил: – Значит, работаешь на пару с Пахомычем?
– Какое тебе дело, с кем я работаю? – дернул плечом Никита.
– В общем-то никакого, – зевнул субъект. – Это ты с ним маешься, а не я. Отдаешь ему деньги… А за что? Ты играешь, а он богатеет. Разве это справедливо?
– И что же? – осторожно спросил Никита.
– А то, что не будь этого Пахомыча, ты был бы богаче в два раза, – сказал субъект. – Простая арифметика!
– Мои деньги – кому хочу, тому и отдаю! – не очень уверенно парировал Никита.
– Оно конечно, – согласился субъект. – Да вот только…
– Что? – насторожился Никита.
– Кинет тебя Пахомыч, вот что, – сказал субъект. – То есть обманет. Подставит. Сдаст.
– Это как так? – не понял Никита.
– А вот так, – исчерпывающе пояснил субъект.
– Ну, – засомневался Никита, – это вряд ли. Для чего ему меня подставлять и сдавать? Я плачу ему деньги!
– Так ведь ты не знаешь Пахомыча! – возразил субъект. – А я – знаю.
– И что же? – глянул Никита на субъекта.
– Мутный он тип. Ненадежный. Ты видел его левую руку?
– Ну…
– А спрашивал, отчего она такая?
– Спрашивал, но он не сказал.
– И не скажет, – ухмыльнулся субъект. – С чего бы ему об этом тебе говорить? С этой рукой когда-то вышла интересная история! Покалечили ему ладошку добрые люди, чтобы он никогда больше не мог держать кий в руках! Ты спросишь – за что? А я тебе отвечу так: за хорошее дело никто никого не калечит. Значит, было за что. А именно – за жульничество. Поймали его на жульничестве раз, поймали другой, по-хорошему предупредили: смотри, мол, если поймаем и в третий раз! И что ты себе думаешь? Уличили и в третий раз! Ну, и того… С той-то поры он и живет с искалеченной рукой… И, значит, кормится с таких талантливых и зеленых, как ты. А потом сдаст!
– Да кому же? – с недоумением спросил Никита.
– Известно кому, – ответил субъект. – Каким-нибудь бандитам. Да и не просто сдаст, а продаст за деньги. Вот ведь какое дело! Так, мол, и так, скажет, есть у меня один богатенький, но глупенький игрочишка. Сверчком кличут. И подскажет, как тебя получше обчистить. А то и отправить на тот свет. Ну, а бандиты ему за это и отстегнут… Знаешь, скольких таких, как ты, он сдал?
– Откуда мне знать? – буркнул Никита.
– Вот и я не знаю в точности, – вздохнул субъект. – Но поговаривают, что многих…
– Так отчего же его терпят? – спросил Никита. – Почему он вхож в разные места?
– Потому, что нет прямых доказательств его вины, – сказал субъект. – А без доказательств это будет поклеп и поношение. Есть и другая причина… – субъект помолчал, будто собираясь с мыслями, и повторил: – Есть и другая причина… Не меня же сдают, а кого-то другого! Для чего же мне беспокоиться? Вот когда будут сдавать меня, тогда, конечно, я и начну волноваться. А так-то – каждый зарабатывает на хлеб как может. Каждый за себя.
– Ну, а у тебя – что же за причина беспокоиться? – спросил Никита.
– Так ведь тут как… – замялся субъект. – Я же говорю – кушать хочется всем. Стало быть, и мне тоже. Вот я и подумал…
– И за что же мне тебе платить? – жестко спросил Никита. – За те слова, которые я сейчас от тебя услышал?
– Можно, конечно, и за них, – сказал субъект. – Потому что я выдал тебе ценную информацию. Предупредил. А предупрежден – значит вооружен. Слышал или нет такую мудрость? Слова иногда дорого стоят. А поступки – еще больше…
– Какие такие поступки? – не понял Никита. – Ты это о чем?
– Я мог бы помочь тебе избавиться от Пахомыча, – пояснил субъект.
– Это как же? – насторожился Никита.
– Ни-ни! – замахал руками субъект. – Никакого душегубства и даже ни малейшего кровопролития! Все будет чинно и благородно! Просто на какое-то время Пахомыч исчезнет из твоей жизни. Может даже так статься, что и надолго.
– И куда же это он исчезнет?
– Сядет в тюрьму.
– И кто же его туда посадит? Ты, что ли?
– Разумеется, не я, – кротко ответил субъект. – Но с моей скромной помощью…
– Это как так? – не понял Никита.
– А вот так… Да и зачем тебе знать? Тебе нужен результат, не так ли?
– Допустим…
– Вот я его тебе и обеспечу. А ты мне за это заплатишь. И мы будем квиты. И разбежимся навсегда.
– А если обманешь? – с подозрением спросил Никита.
– Вопрос правильный, – кивнул субъект. – Если бы ты его мне не задал, то дальше я и разговаривать с тобой не стал бы. А так…
Субъект поднял руку, щелкнул пальцами и подозвал к себе кого-то из распорядителей бильярдной.
– Скажи этому молодому человеку, – попросил он у распорядителя, – как меня кличут.
– Ну, Боцманом, – ответил посетитель. – А что такое?
– Ничего, – сказал субъект. – Благодарю тебя, голубчик. Ступай себе. Вот видишь, – глянул субъект на Никиту, – я – Боцман.
– И что же?
– А то, что если я тебя обману, ты сдашь меня тому же Пахомычу. Так, мол, и так, Боцман замышляет против тебя нехорошее дело. И тогда мне только и останется, что заказать панихиду по самому себе, многогрешному. Ты уразумел суть дела?
– Допустим…
– Вот и хорошо. Значит, поступим так. Сегодня ты играешь в Ростове свою последнюю партию. Доиграешь – и постарайся моментально исчезнуть из города. Куда хочешь! Понятно, что втайне от Пахомыча, чтобы он не увязался за тобой. Ну, а все прочее – это мое дело. Да, и смени себе прозвище. На всякий случай. А то вдруг Пахомыч когда-нибудь пожелает тебя найти и задать пару вопросов? А по новому прозвищу попробуй тебя найди… Еще раз спрашиваю – ты уразумел суть дела?
Никита в раздумье кивнул.
– А тогда – попрошу денежки, – сказал субъект. – Конкретную сумму я не называю, но так, чтобы мне не было обидно. Работа-то мне предстоит тонкая! Да не здесь, не на виду! – видя, что Никита полез в карман, воскликнул субъект. – Уединимся вот в том уголке – там полутьма, а потому никто ничего не разглядит.
Вот так оно все и случилось. Никита сыграл партию, выиграл, отказался от предложения о реванше, рассчитался с Пахомычем, сказал ему, что выйдет на минутку подышать свежим воздухом, а сам помчался по направлению к вокзалу. И вскоре он уже ехал в поезде в сторону Краснодара. А пока ехал, придумывал себе новое прозвище. И придумал. Профессиональный игрок в бильярд Сверчок исчез, вместо него появился игрок Улыбка.
С той поры Никита Пахомыча больше не видел и ничего о нем не знал. Лишь однажды, будучи в Анапе, он краем уха слышал от одного бильярдиста, что Пахомыча будто бы замели в Ростове за какие-то старые дела. И вроде ему грозит серьезный тюремный срок.
Так Никита прожил два года. С началом весны и все лето он разъезжал по южным городам, играл, развлекался… К той даме, с которой он сожительствовал в Новороссийске, он, понятное дело, не вернулся. Он и думать о ней забыл, и, конечно же, так и не вернул взятые у нее в долг деньги. Какие деньги, какая дама? Уж кого-кого, а всяческих дам ему хватало в избытке. Сплошные мимолетные романы! Да иного и быть не могло при его общительности, широкой улыбке и деньгах. К тому же Никите еще и везло: за все время гастролей милиция ни разу его не потревожила, да и всяческая уголовная публика так и не проявила к нему интереса.
В сорок первом году Никита, как обычно, наметил очередные гастроли и даже успел побывать в нескольких южных городах. Но в июне грянула война. Она застала Никиту в Симферополе. Изменилось все, и притом буквально в считаные дни. Больше не было возможности играть в бильярд: большая часть подпольных бильярдных закрылась, да и передвигаться из города в город стало намного труднее. Участились проверки документов, людей стали ссаживать с поездов и сурово допрашивать: куда, мол, ты собрался, по каким таким надобностям, да и вообще – кто ты таков? И что Никита мог ответить на эти вопросы?
Потому-то он и остался в Симферополе. Но и здесь ему не было покоя. Шла мобилизация в Красную Армию, мужчин отправляли на фронт. А воевать Никита не желал. По случаю он купил за большие деньги медицинскую справку, что у него – грыжа, а потому призыву он не подлежит. На какое-то время он успокоился и даже завел интрижку с одной симпатичной особой, переселившись к ней в качестве сожителя.
Время между тем было тревожное, враг наступал, он подходил все ближе к Крыму, и уже витали в городе тревожные слухи, что если так пойдет и далее, то, пожалуй, к осени фашисты войдут в Крым, а значит, и в Симферополь. Никита относился к таким слухам с опаской и тревогой, ему хотелось немедля покинуть Симферополь и любыми путями и способами уехать куда-нибудь подальше – в Среднюю Азию, в Сибирь или даже на Дальний Восток, словом, туда, где войной пока не пахло. Но попробуй выбраться из города, который превратился в западню! Мигом арестуют, да еще и обвинят в дезертирстве, если не военном, то трудовом. А то, чего доброго, как-нибудь прознают о довоенном образе жизни Никиты, и уж тогда-то ему точно несдобровать.
Все, кто не был в армии и не трудился на заводах и в госпиталях, обязаны были ежедневно выходить на строительство оборонных сооружений. Выходил и Никита – куда же было деваться?
Тут-то его и заметили сотрудники НКВД. Однажды к нему подошли двое в военной форме и велели следовать за ними.
– Это куда же? – испугался Никита. – Зачем?
– Там увидите, – коротко пояснили люди в форме.
Никиту привели в какой-то кабинет, где за столом сидел мужчина в военной форме с майорскими петлицами. У майора было усталое лицо и красные глаза, как у человека, который долгое время не спал.
– Почему не на фронте? – спросил майор.
– Не берут, – развел руками Никита. – Сказали, что негоден… У меня и справка есть, что негоден! – поспешил заверить он.
– Воевать можно не только на фронте, – сказал майор.
– Конечно! – горячо согласился Никита.
– Вот что, товарищ Филиппов, – майор поднял на Никиту воспаленные глаза. – Мы наблюдаем за вами уже долгое время и пришли к выводу, что вы человек для нашего дела вполне подходящий.
– Для какого дела? – осторожно поинтересовался Никита.
– Для борьбы с захватчиками в их тылу, – сказал майор. – На оккупированной врагом территории. Как вы смотрите на такое дело?
– Я готов, – сказал Никита.
Ну, а что он еще мог сказать? Выбора у него не было.
– Вот и отлично, – сказал майор. – Тут, товарищ Филиппов, такое дело… Скорее всего, на какое-то время Красная Армия из Крыма уйдет. Соответственно, в Крым войдут фашисты. Но борьба с оккупантами будет продолжаться. Будем, так сказать, бороться другими методами. С этой целью мы оставляем в Крыму городское подполье, а в горах – партизанские отряды. Вы меня понимаете?
– Да, – сказал Никита.
– Замечательно. Родина и партия мобилизует вас, товарищ Филиппов, на подпольную борьбу с фашистскими захватчиками. Вам ясна задача?
– Разумеется, – ровным голосом произнес Никита. – Но…
– Сейчас я все объясню, – сказал усталый майор. – Итак, партизанское движение и городское подполье. Где бы вы хотели сражаться с врагом? В горах? В городе?
– Я человек городской, – поразмыслив, сказал Никита. – Думаю, что Родине я больше пригожусь как подпольщик.
– Хорошо, – сказал майор. – Значит, так. Завтра утром вы явитесь сюда же, в этот кабинет. Ровно в девять ноль-ноль. Просьба не опаздывать, а тем более – не уклоняться. И то и другое будет считаться дезертирством. А это по законам военного времени – суд. А учитывая, что враг на подходе, то и суда никакого не понадобится. Вам все ясно?
– Да, – ответил Никита. – Вполне.
– Тогда до завтра, – сказал майор и прикрыл ладонью глаза.
Воевать Никита не хотел – ни партизаном, ни подпольщиком, ни кем бы то ни было еще. Но куда было ему деваться? Этот усталый майор выразился вполне конкретно и отчетливо. Вздумаешь увильнуть – будут судить. А то, может, и суда никакого не понадобится. Щелк курком – и нет веселого парня Никиты…
Назавтра к назначенному времени Никита был у майора. В кабинете, помимо него, присутствовало еще пятнадцать человек. Были среди них и молодые, и пожилые, и мужчины, и даже несколько женщин.
– Вся компания в сборе, – сказал майор. – Что ж, замечательно. Вы все – подпольная группа под названием «Чатыр-Даг». Будете действовать в Симферополе и его окрестностях. А сейчас я расскажу о том, что вам предстоит делать. Записывать ничего нельзя, все придется запоминать. Пароли, явки, места, где находятся склады с оружием, клички друг друга… Кстати, насчет кличек. Их вам нужно придумать себе немедленно. И впредь называть друг друга только по кличкам. Так надо в целях конспирации.
Когда очередь дошла до Никиты, он немного подумал и назвался Бильярдистом. Вначале он хотел назваться Улыбкой, но потом подумал, что это может быть небезопасно. Все-таки Улыбка – это было его прозвище в другом мире, и этот мир, как ни крути, был противозаконным. А потому кто его знает, как оно обернется, даже несмотря на войну? А вдруг каким-то боком, с какого-то немыслимого конца, каким-то образом да всплывет его былое криминальное прозвище? Нет уж, лучше назваться каким-то другим словом. И Бильярдист – самое из них подходящее. И по существу, и никто ничего не заподозрит.
Вот так веселый гастролер-профессионал Никита Филиппов и стал подпольщиком в городе Симферополе.
9
С Ласточкой вызвался говорить Завьялов. Они встретились у женщины дома. Она жила на окраине города в длинной глинобитной мазанке, разделенной на несколько отдельных квартирок. В одной из таких квартирок и проживала Ласточка. Эта окраина была хороша тем, что здесь почти не было разрушений, древние домишки из дикого камня и глины все так же, как и до войны, стояли тесными рядами, и все такая же вечная, неистребимая тишина витала над ними. Да и то сказать – по ком тут было стрелять – хоть советским войскам, хоть фашистским? Здесь не было ни оборонительных укреплений, ни заводов, ни штабов, а была лишь обыкновенная жизнь во всей ее непритязательности.
– Тихо тут у вас, – сказал Завьялов. – Будто и войны никакой нет.
– Война не может быть везде, – сказала Ласточка. – Все равно останутся тихие островки вроде нашей окраины. Например, в селе, где живет моя мать, тоже не было военных действий. Представляете, туда и немцы ни разу не заходили. Появлялись несколько раз полицаи, искали партизан. Да и все…
– Ваш муж на войне? – спросил Завьялов.
– У меня нет мужа, – ответила Ласточка. – И никогда не было. – Она помолчала и с чисто женской иронией взглянула на Завьялова: – Вы что же, пришли говорить о моей личной жизни?
– В какой-то мере, – серьезно ответил старший лейтенант. – Вы уж извините, но…
– Да, конечно, – так же серьезно ответила Ласточка. – Наверно, будете спрашивать меня о Бильярдисте.
– О нем.
– Но ведь ваш товарищ… ну, этот, грузин… он уже спрашивал меня, – с некоторой степенью неприязни сказала Ласточка. – Зачем же еще?..
– Ну, он спрашивал у вас в общих чертах, – чуть улыбнулся Завьялов. – Задать конкретные вопросы ему помешало его кавказское целомудрие. Он говорит, что на Кавказе мужчина не задает женщине подобных вопросов.
– А как же ваше целомудрие? – еще с большей иронией спросила Ласточка. – Оно не пострадает, если вы начнете задавать мне всякие такие вопросы?
– Мы ищем врага, – сказал Завьялов. – Фашистского агента, который предал всю вашу подпольную группу. И, возможно, не только вашу.
– Да, я понимаю, – кивнула Ласточка. – Простите за мою неуместную иронию. Спрашивайте. На какие вопросы смогу – отвечу.
– В каких отношениях вы были с Бильярдистом? – спросил Завьялов.
– Ни в каких, – спокойно ответила Ласточка. – Верней, в таких же, как и с другими членами «Салгира».
– Но Гиви говорил, что… – Завьялов не закончил фразу и неопределенно пошевелил пальцами.
– Да, Бильярдист намекал мне на какие-то особые отношения со мной, – сказала Ласточка. – Говорил, что я ему очень нравлюсь как женщина, ну и все такое… Даже просился, чтобы я пустила его к себе жить. То есть чтобы мы жили вместе… Но я ему отказала. Так что ничего этакого между нами не было. Вы это хотели от меня услышать?
– Я хотел услышать от вас правду.
– Вот, я вам ее сказала.
– Когда и как вы познакомились с Бильярдистом? – спросил Завьялов.
– Тогда же, когда и другие члены группы, – ответила Ласточка. – Кажется, весной сорок третьего года. Да, именно тогда.
– И как вы с ним познакомились?
– На явочной квартире. Его нам представил Карагач. Наш старший… – Ласточка вздохнула и помолчала. – Сказал, что он наш новый товарищ, его рекомендовали партизаны как человека надежного и проверенного, что он раньше был в другой подпольной группе, которую немцы разоблачили… И спасся едва ли не один из всех. Мы, конечно, поинтересовались как, мол, так получилось, что он спасся…
– Дальше можете не продолжать, – прервал Завьялов. – Эту сказку я уже слышал.
– Вы считаете, что это сказка? – взглянула на старшего лейтенанта Ласточка.
– Всякое бывает, – пожал плечами тот. – Может, это сказка, может, и не сказка… Но вот ведь почти никто больше из группы не спасся, а он сумел…
– И из нашей группы тоже почти никто не спасся, – вздохнула Ласточка. – Даже Карагач. А уж какой он был сильный и ловкий! Физкультурник! Акробат! А вот же – не сумел убежать… А Бильярдист сумел. Да еще и уложил то ли двоих, то ли троих фашистов. Это с его-то руками… – Ласточка с сомнением покачала головой.
– А что руки? – не понял Завьялов. – При чем тут руки?
– Да, руки… – в задумчивости проговорила Ласточка. – Нежные у него руки. Пальцы длинные, тонкие… Нет, вы не подумайте ничего плохого! – вспыхнула она. – Просто когда мы расставались, то всегда жали друг другу руки. Такая у нас была привычка… что-то вроде ритуала. Вот я и обратила внимание на руки Бильярдиста… Ни шершавостей на них, ни мозолей… Холеные руки, будто у музыканта. И вот я сейчас думаю: как он с такими-то руками сумел справиться с тремя гестаповцами? Хотя, как вы говорите, всякое бывает. Не знаю…
– Он участвовал в каких-то подпольных акциях?
– Да, конечно. Наравне со всеми. Ни разу не отказался и не струсил. И листовки расклеивал, и диверсии проводил, и сбор разведданных… Правда, вел он себя на заданиях так… – Ласточка потерла лоб, подбирая нужное слово. – Ну, будто он ничего не боялся. Неразумно и неосмотрительно.
– Это я тоже знаю, – сказал Завьялов. – Может быть, просто у него такой характер?
– Наверно, так и есть, – согласилась Ласточка.
– Кстати, что вы можете сказать о его характере? – спросил старший лейтенант.
– Да что я могу сказать, – задумалась женщина. – Веселый он был. Никогда не унывал, не отчаивался. Всегда улыбался. Улыбка у него красивая… Он просто-таки расцветал, когда улыбался.
– Наверно, и женщинам он нравился – с такой-то улыбкой, – предположил Завьялов, глянул на Ласточку и замахал руками: – Нет-нет, я без всяких намеков! Просто мы говорим о его характере.
– Наверно, нравился, – пожала плечами женщина.
– Я вот что хочу спросить… – помялся Завьялов. – Опять же, без всяких намеков… Сколько времени он увивался вокруг вас?
– В каком смысле? – с недоумением спросила Ласточка.
– Да все в том же самом, – почесал затылок Завьялов. – Ну, там разные комплименты, намеки и прочее… Я это спрашиваю потому, – поспешил пояснить он, – что обычно в таких случаях мужчины пускаются в откровения, а значит, могут сказать о себе что-то интересное. Гиви говорил, что этот Бильярдист предлагал вам золото.
– Ах, вон вы о чем! – усмехнулась Ласточка. – Золото… Да, был такой разговор. Даже целых два разговора. Хотя произошедшее и разговорами нельзя назвать. Так, намеки…
– И все равно расскажите об этом как можно подробнее. Не упуская никаких деталей.
– Так я почти ничего уже и не помню…
– Ну, что помните.
– Золото… Да, он намекал мне, что если я соглашусь… ну, вы понимаете, о чем я… так вот, если я соглашусь, то не пожалею. Он, дескать, человек богатый, даром что война, у него где-то и золотишко припрятано. Осыплет, значит, меня золотишком и осчастливит… При этом он сказал одну странную фразу… погодите-ка, постараюсь припомнить. Да, вот. Война, сказал он, рано или поздно закончится, и никто не знает, кто в ней победит, а жить-то все равно надо. А золото, мол, пригодится при любой власти. Я у него спросила: откуда же у тебя такое богатство? Он на это рассмеялся и сказал, что богатство для него все равно что игрушки, оно так и липнет к его рукам, потому что у него редкая профессия.
– Он не сказал, что это за профессия?
– Нет. Наоборот, он вдруг стал очень серьезным, сказал, что пошутил, и попросил, чтобы я забыла об этом разговоре. Но через месяц или, может, через два он опять затеял такой разговор… Опять же, не напрямую, а все больше намеками и как бы в шутливом тоне.
– Скажите, о чем еще вы с ним говорили с глазу на глаз? Я думаю, не только о золоте и жизни после войны…
– Я вас не понимаю! – женщина опять вспыхнула.
– Ой, мама моя родная! – досадливо поморщился Завьялов. – Легче идти в атаку против танка, чем беседовать с женщиной на такие темы! Я имею в виду, может, он в разговоре с вами назвал свое настоящее имя? Или сообщил что-нибудь из своей жизни? Или обмолвился о каких-то своих знакомых?
– Нет, ничего такого, – в раздумье проговорила Ласточка. – Хотя, постойте-ка…
– Что такое? – насторожился старший лейтенант.
– Я сейчас вам скажу то, что не сказала вашему товарищу. Не спрашивайте почему. Просто не сказала. Наверно, не сочла важным. Но сейчас мне кажется, что это важно… что это может иметь какое-то значение. Ведь в вашем деле важна всякая мелочь, не так ли?
– Да, конечно! – согласился Завьялов. – Полная картина всегда складывается из мелочей. Только так, и не иначе.
– Вот видите… Так вот. О тех наших разговорах с Бильярдистом я рассказала нашему старшему – Карагачу. Больше никому, только ему. Я не хотела этого делать, потому что боялась, что он меня не так поймет, но и не рассказать я не имела права.
Завьялов молча кивнул.
– Так вот – рассказала. Карагач отнесся к моему рассказу очень серьезно. И велел мне по возможности выспросить у Бильярдиста как можно больше информации о золоте и вообще о нем самом. Я не согласилась, потому что это означало остаться с ним наедине. Ну, вы понимаете…
– Да, – сказал старший лейтенант.
– Тогда Карагач велел мне по возможности проследить за Бильярдистом. Где он бывает, с кем общается, где живет… Я, конечно, подобным премудростям не обучена, но куда деваться? Война… И я как могла, проследила. Ничего серьезного я не выследила, узнала только, где он живет. И с кем он живет… Он тогда жил с какой-то женщиной, которую зовут Надеждой. Адрес я помню до сих пор. Конечно, может, это не имеет никакого значения, но, возможно, что-нибудь да значит.
– Вы рассказали об этом Карагачу? – спросил Завьялов.
– Да, конечно.
– И что же?
– В общем, ничего. Ну, живет он с какой-то женщиной, так что же? Должен же он где-то жить! А каких-то особых претензий к Бильярдисту ни у кого не было. И подозрений тоже. Его намеки о золоте и богатстве? Я всегда считала, что это обычное мужское бахвальство. Когда мужчина хочет завоевать женщину, он еще и не то может сказать. Тем более если у мужчины такой легкий характер, как у Бильярдиста. Разве вы поступали не так, когда ухаживали за женщиной?
– Может, и так, – улыбнулся Завьялов.
– Вот видите!
– Ладно, поговорили, – сказал Завьялов, поднимаясь. – Спасибо вам за помощь.
– Да какая там помощь! – не согласилась Ласточка.
– Ну, не скажите! Вы рассказали много чего интересного. Есть над чем задуматься. Да, кстати: о нашем разговоре – никому ни слова.
– Разумеется, – сказала Ласточка, помолчала и с горечью произнесла: – Господи, быстрей бы все это закончилось!
– Что именно? – глянул на нее Завьялов.
– Неопределенность, – сказала женщина. – Страшно жить, когда тебя подозревают. Знаешь, что за душой нет никакой вины, а все равно страшно. Муторно. Тошно.
Старший лейтенант ничего на это не сказал, надел фуражку и вышел.
10
Закончив беседу с Ласточкой, Завьялов встретился с Волошко и рассказал ему о результатах.
– И что будем делать дальше? – спросил Волошко.
– Известно что, – ответил Завьялов. – Идти по следам.
– То есть отправляемся к той самой женщине, у которой обитал Бильярдист, – предположил Волошко.
– А куда же еще? – буркнул Завьялов. – Никаких других направлений у нас пока не просматривается. Заводи колымагу и поехали.