Крымский оборотень

– Проверять надо! – сказал Гиви. – Немедленно!

– Надо, – согласился Ольхин. – Вот и давайте думать, как проверять.

Решили действовать таким образом. Для начала найти нужные адреса и аккуратненько присмотреться к ним: много ли там обитает народу, кто они, как живут… То есть сделать предварительную разведку. Брать дома штурмом смысла не было, так как это было бы глупо. А вдруг на момент штурма там никого не будет? А то и того хуже – вдруг там затаились вооруженные люди, которые станут отстреливаться? Завяжется бой, а бой в городе – дело такое: и безвинных людей можно погубить, и себя зазря под пули подставить. Тут надо действовать хитро и тонко, в полном соответствии с правилами и традициями СМЕРШа.

– Значит, так, – решил Ольхин. – На Бахчисарайскую к Дуне идут Завьялов и Волошко. А мы с Гиви – на Базарную к Битку.

– Опять к бабе! – недовольно произнес Волошко и покрутил головой. – И в мирной жизни я с ними навоевался, так еще и на войне приходится!

– А что такое? – недоуменно спросил Ольхин.

– Это у него приятные воспоминания о недавней встрече с Надеждой, – улыбаясь, пояснил Завьялов. – Ну, которая жена без вести пропавшего Бильярдиста.

– Что, так понравилась? – Ольхин тоже улыбнулся.

– А то! – ответил Завьялов и указал на Волошко. – Особенно Степану. Да и он ей тоже. Просто-таки любовь с первого взгляда.

Волошко хотел что-то ответить, но не сказал ничего и лишь досадливо крякнул.

– Ладно, – хлопнул ладонью по коленке Ольхин. – Седлаем коней и осторожными перебежками в атаку! Встречаемся в девятнадцать ноль-ноль здесь же.

Улицу Бахчисарайскую и на ней дом номер тринадцать Завьялов и Волошко нашли без труда. Для начала они остановились в отдалении и присмотрелись. Дом был как дом, небольшой, приземистый, сложенный из неоштукатуренного камня-ракушечника, с двумя окнами, выходящими на улицу, и деревянной некрашеной дверью. От улицы дом был отгорожен невысоким забором из того же ракушечника. Под окнами располагался палисадник, в котором росли два можжевеловых куста и какие-то желтенькие цветочки. Возле дома никого видно не было, окна – занавешены, дверь, похоже, была наглухо заперта.

В сам дом Волошко и Завьялов не пошли. Они лишь окинули его оценивающим взглядом и постучали в дом напротив.

– Хозяева, а хозяева! – громко окликнул Волошко. – Если вы есть, покажитесь!

Скоро из дома вышли двое – старуха и старик. Подойдя к калитке, они стали молча смотреть на Завьялова и Волошко.

– Здравствуйте, люди добрые, – учтиво поздоровался Степан. – Тут, понимаете ли, такое дело… Квартирку мы подыскиваем для временного поселения. Может, пустите на постой? Люди мы тихие, не стесним. Заплатим чем пожелаете – хоть деньгами, хоть харчами. Ну, так как? Сговоримся?

– Да оно бы, конечно… – неуверенно произнес старик, переглянувшись со старухой. – Мы бы с радостью. Да вот только – такая беда…

– А что такое? – участливо поинтересовался Волошко.

– Дочь к нам поселилась на долгое жительство, – пояснил старик. – С тремя малыми детьми. – Ее-то дом разбомбили. Вот ведь какое дело… А потому у нас теснота. Да еще и малые дети. Так что, солдатики, вы уж извиняйте. Не по злу мы вам отказываем.

– Оно конечно, – участливо сказал Волошко. – Какой уж тут постой при таких-то делах? Что ж, извиняйте. Будем искать дальше. Домов-то на улице много. А вот скажите, кто, к примеру, проживает в этом домике? – Волошко указал на тринадцатый дом. – Как думаете, к ним можно поселиться?

– А Любка там проживает, – скороговоркой ответила старуха. – А больше никто, одна только она. Да вот только шалопутная она. И не смотри на меня так! – накинулась она на старика! – Знаю, что говорю! Шалопутная, и все тут!

– Это как же понимать? – спросил Волошко.

– А вот так и понимай. Шалопутная! – исчерпывающе пояснила старуха, но затем решила дать дополнительные разъяснения: – Ну, а кто же она, если к ней почитай каждую ночь шастают мужики? То один, то другой… Понятное дело, что полюбовники! Вечером, значит, придут, а ранним утром уходят. И озираются кругом, когда выходят из дому! А я-то все вижу! У меня оконце как раз напротив! Говорю же – шалопутная!

– Ну, ты гляди, что делается! – поразился Волошко. – Будто и войны никакой нет! Вечером приходят, а утром уходят… Но с другой-то стороны, откуда им взяться, мужикам-то? Ведь война. Все мужики на фронте. Вот ведь какое дело! А тут, понимаешь, приходят, и все разные… Сомнительно…

– А ты не сомневайся! – оскорбилась старушка. – Коль я говорю, то так оно и есть! Приходят, и всякий раз разные!

– А может, это солдаты? – предположил до этой поры молчавший Завьялов.

– Какие такие солдаты? – удивилась старушка. – Солдатам полагается быть в солдатской одежде! Вот как у вас. А эти совсем в другой одежде. Говорят тебе – полюбовники!

– Ох, доведет тебя твой язык! – старик неодобрительно повертел головой и даже дернул старушку за руку. – Да и меня заодно. И дочь нашу вместе с малыми детьми… Все пойдем под откос из-за твоего языка!

– А ты меня не дергай! – отмахнулась старушка. – Не немцам я все это рассказываю, а своим, родным!

– Вот это – правильно! – согласился Волошко. – Золотые твои слова, мать! Ну, что ж… В дом с полюбовниками мы, конечно, селиться не станем, а пойдем вдоль по улице. Где-нибудь да найдем приют.

– А идите, родимые! – напутствовала старушка. – Народ у нас добрый. Где-нибудь да найдете угол. А то что ж это за жизнь, если переночевать негде?

Какое-то время Завьялов и Волошко молча шли по улице.

– И что скажешь? – спросил наконец Волошко.

– Как говорит наш Гиви, проверять надо, – ответил Завьялов.

– Это точно, – согласился Волошко. – Очень уж мне бы хотелось познакомиться с той Любкой поближе. И с ее полюбовниками, конечно. Главное дело, война, а они шастают к ней по ночам и в штатской одежде. А утром – уходят. И оглядываются…

Улицу Базарную и пятый дом на ней Ольхин и Вашаломидзе отыскали не сразу, а лишь изрядно поплутав по узким и запутанным улочкам и переулкам центральной части города. Но нашли. Дом представлял собой продолговатое каменное строение с двумя входами – по одному на каждом торце.

– Квартира номер один и квартира номер два… – задумчиво сказал Ольхин. – Пока что немцы не соврали ни в чем. Значит, в какой-то из квартирок должен обитать и тот, кого они назвали Битком.

– Что такое биток? – спросил Гиви.

– Не знаю, – пожал плечами Ольхин. – В детстве, когда мы праздновали Пасху, так называлось битое крашеное яйцо. А еще, по-моему, так называется в бильярде шар, которым разбивают другие шары. А может, еще что-нибудь… Если, допустим, Биток – это кличка, то она могла произойти от фамилии. Вариантов здесь тьма. Да и неважно это… Сейчас важно другое – у кого бы нам разузнать, кто обитает во второй квартире?

Разузнать они решили тем же самым способом, что и Волошко с Завьяловым. То есть постучаться в дверь какого-нибудь соседнего дома, завести с его обитателями разговор насчет постоя, а попутно разузнать и о жильцах дома номер пять. Был и другой вариант – под тем же самым предлогом постучаться в дом номер пять и увидеть, что там внутри, собственными глазами. Даже если во второй квартире и впрямь обитал тот самый Биток, особого подозрения у него Ольхин и Вашаломидзе не вызвали бы. Сейчас многие солдаты и офицеры ищут себе постой, а потому какие могут быть подозрения? Решили остановиться на втором варианте.

– Обычно квартиры нумеруют слева направо, – сказал Ольхин и кивнул на одну из дверей. – Значит, квартира номер два – эта. Ну что, попытаем счастья?

Вашаломидзе ничего не ответил, подошел к дверям квартиры и постучал. И тут же из-за дверей раздался выстрел! Как пуля не попала в Гиви и как она минула Ольхина – остается лишь гадать. Вашаломидзе отпрянул от дверей и укрылся за каменной стеной. Ольхин упал на землю и засуетился, судорожно пытаясь вынуть из кобуры пистолет. За дверью раздались еще два выстрела, и две пули, пронзив тонкую деревянную дверь, с визгом ударились в стену. Ольхин знаками показал, что он будет менять позицию, и тут же короткими перебежками скрылся за углом дома, на ту его сторону, куда выходили окна, не упуская при этом Гиви из виду. Теперь он и Вашаломидзе занимали правильную позицию, контролируя входную дверь и оба окна. Это означало, что те, кто находился в доме, не смогут выйти из дома беспрепятственно, не угодив под пули пистолетов Ольхина или Вашаломидзе. Но это, конечно, была лишь теория. Что касаемо практики, то с ней дело обстояло хуже. Сколько людей находилось в доме? Почему они стали стрелять? Кто они? Ни на один из этих вопросов ответа не было, да и получить такие ответы было невозможно. Как их можно было получить? Попробуй-ка вот так запросто проникнуть в дом, из которого в тебя стреляют! И отойти от дома, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, также было нельзя. Отойдешь, а те, кто в тебя стрелял, тут же выскочат из дома, и ищи их потом хоть до полной победы над фашизмом.

Ольхин подал Гиви знак. Тот сделал ответный знак, отпрянул от стены, изо всех сил ударил в дверь ногой и тут же вновь приник стене. Из-за двери тотчас же раздались два выстрела.

«Стреляют из пистолета, – стал размышлять Ольхин. – По звуку – ТТ. Это ясно. Вот только вопрос – из одного и того же ствола стреляют или из нескольких? Если из одного, то, может статься, и стрелок там один? А если не из одного, а палят по очереди? Или ствол один, а за дверью несколько человек? И ведь никак не узнаешь, сколько их там… И как их оттуда выкурить, этих стрелков, сколько бы их там ни было? Брать дом штурмом? Так ведь нас лишь двое – я и Гиви. Убьют… Положение у нас невыгодное, мы на виду. А они в укрытии… Хоть бы кто-нибудь услышал выстрелы и прибежал на подмогу…»

Общеизвестная древняя истина гласит: везет тому, за кем правда. Так получилось и на этот раз.

– Дяденька! – вдруг услышал Ольхин чей-то голос. – Слышь, дяденька!.. Это что, по тебе стреляют? А кто стреляет?

Ольхин удивленно оглянулся. Сзади него на корточках сидел худенький мальчишка лет двенадцати. Это был один из тех проныр-мальчишек, которые всюду суют свой нос, которым все надо знать, которые на ногах с утра до позднего вечера. Любопытный, целеустремленный, смышленый пацаненок. Все это Ольхин определил сразу же, буквально с первого взгляда, да и что тут было определять? Он, Ольхин, еще совсем недавно сам был таким же пацаненком.

– Ты что тут делаешь? – цыкнул на мальчишку Ольхин. – Ну-ка марш отсюда! Чтоб я тебя не видел!

– А тот, который у двери, он тоже с тобой? – спросил мальчишка: он будто и не слышал грозных слов Ольхина.

– Ты еще здесь? – разозлился Ольхин. – Вот как дам сейчас по шее! Пристрелят же, дурак!

– Не пристрелят! – презрительно сплюнул мальчишка. – Немцы, и те не пристрелили. А тут – Клешня…

– Какая еще клешня? – не понял Ольхин.

– Дядьку того так зовут, который в тебя стреляет! – пояснил мальчишка. – Вот видишь – он в тебя стреляет, а ты и не знаешь, как его зовут!

– А почему Клешня? – спросил Ольхин, все так же внимательно наблюдая за Вашаломидзе, за дверью и за окнами.

– Это мы с пацанами его так прозвали, – пояснил мальчишка. – Рука у него – вот так вот! – пояснил он и согнул левую кисть наподобие лодочки. – Оттого и Клешня.

– Ну-ка ложись со мной рядом! – велел Ольхин. – Ложись, сказано тебе! Черт тебя принес…

Пацаненок иронично хмыкнул, но все-таки прилег рядом с Ольхиным.

– Ты что же, его знаешь? – спросил капитан.

– Клешню-то? – ответил мальчишка. – Я здесь всех знаю. Ну, значит, и его. Хотя его – не очень.

– Почему?

– Недавно он здесь, – пояснил мальчишка. – Квартира пустовала, ну, он в нее и вселился. Еще при немцах. Но все равно – недавно.

– А если точнее? – спросил Ольхин.

– Зимой, – подумав, ответил мальчишка.

– Понятно… И что же – хороший человек этот Клешня?

– Ага, – ухмыльнулся пацаненок. – Конечно, хороший. Видишь, как в тебя стреляет! Как только не убил!

– М-да… – смущенно почесал затылок Ольхин. – Я хотел спросить, хорошо ли ты его знаешь?

– Нет, – подумав, ответил мальчишка. – Клешня и Клешня. А больше ничего и не знаю.

– Один он живет или с кем-то?

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка.

– Молодой или старый? – спросил Ольхин.

– Старый! – уверенно ответил пацаненок.

– Старый – это как? – решил уточнить Ольхин.

– Ну, старый, – ответил мальчишка. – Может, ему тридцать лет, а может, сорок, а может, восемьдесят.

– Угу, – сказал Ольхин. – Клешня… Старый… Вот что, брат… Да, а как тебя звать?

– Петькой.

– Вот что, Петька. Мне и моему товарищу, который у двери, нужна твоя помощь. Сам понимаешь, коль этот Клешня по нам стреляет, то, значит, дело тут непростое. Значит, он враг. Может, даже настоящий немецкий шпион!

– Ух ты! – эмоционально выразился Петька. – Самый настоящий?

– Ну, а ты как думал! А коль так, то нам его обязательно нужно обезвредить. Ты со мной согласен?

– А то!

– Тогда слушай боевой приказ! Сейчас ты на карачках доползешь до забора, перелезешь через забор и побежишь вдоль по улице. В любую сторону! Бежишь до тех пор, пока не увидишь кого-нибудь из солдат. А когда увидишь, то скажи им… в общем, разъясни боевую ситуацию. И скажи, что нам с товарищем нужна помощь. Тебе все понятно?

– А то!

– Тогда дуй! Потому что нам с тобой обязательно нужно его поймать, этого Клешню. Или кто бы там ни был. Без тебя, братишка, мы никак!

– Я быстренько! – с воодушевлением сказал мальчишка и хотел подняться во весь рост.

– На карачках, я сказал! – рявкнул на него Ольхин. – По-пластунски! Под вражеским огнем нужно передвигаться только так!

Мальчишка ничего не сказал и энергично, как ящерица, пополз к забору, буквально одним движением перемахнул через ограду и пропал из виду.

– Так… – сказал Ольхин и сделал Гиви знак рукой: дескать, не предпринимай пока никаких действий, оставайся на месте, скоро прибудет помощь.

Помощь и вправду прибыла быстро. Примерно через десять минут за забором со стороны улицы послышался топот ног, и через ограду перевалился парень в солдатской форме и с автоматом в руках. Он быстро достиг угла, за которым прятался Ольхин, и упал рядом.

– Сержант Ветряков, – представился он. – Пацаненок сказал, что здесь стреляют…

– Капитан Ольхин, СМЕРШ, – коротко отрекомендовался и Ольхин. – Ты один?

– За забором еще трое, – ответил сержант. – Так что ждем вашей команды. Откуда стреляют?

– Из этого дома, – пояснил Ольхин. – Шмаляют через дверь. Из пистолета.

– Сколько их там? – спросил Ветряков.

Ольхин пожал плечами.

– Из окошек не стреляли? – продолжал допытываться сержант.

– Пока нет…

– А с другой стороны дома окошки имеются?

– Вроде нет.

– Может, их гранатой? – спросил Ветряков. – Через окошко? У меня имеется…

– А если там посторонние? – покрутил головой Ольхин. – Дети или женщины… Да и потом: они нужны нам живыми. Сколько бы их там ни было.

– Понятно, – очень серьезно ответил сержант. – Командуйте.

– Зови своих двоих, – велел Ольхин. – Третий пускай остается за забором и наблюдает в четыре глаза – и за домом, и за улицей.

– Есть! – коротко ответил сержант, побежал назад и перемахнул через ограду. Вскоре он тем же порядком возник вновь, а с ним – еще двое с автоматами.

– Угу, – сказал Ольхин. – Ветряков, ты оставайся со мной, держи под прицелом дверь. Ты, – кивнул он другому солдату, – следи за окнами. А ты, – он посмотрел на третьего бойца, – катись на ту сторону дома. И помните, что они, – Ольхин указал на дом, – нужны нам живыми. Сколько бы их ни было… Так что стрелять – лишь в крайнем случае. И то желательно по ногам. Понятно?

– Так точно, – ответили бойцы и мигом заняли указанные позиции.

Вашаломидзе все так же находился сбоку у входа в дом, буквально вжавшись в стену и держа пистолет на изготовку. Одним глазом он наблюдал за дверью, а другим – старался не упустить, что творится за углом, где находился Ольхин, а теперь уже, кроме него, и три бойца с автоматами. Капитан жестами показал, что Гиви нужно оставить свой пост и ползти за угол к нему и бойцам.

– Что слышно в доме? – спросил Ольхин у Вашаломидзе, когда тот заполз за угол.

– По-моему, он там один, – сказал Гиви. – Никто не разговаривает и не топает, не пищит и не плачет…

– Один – это хорошо, – проговорил Ольхин.

Он взял валявшийся тут же камень, привстал и бросил его в сторону двери. Камень ударился о дверь, и тотчас же из-за двери раздался выстрел.

– Видал? – спросил Ольхин у Ветрякова.

Сержант молча кивнул.

– Боится он, – сказал Гиви. – Потому и стреляет…

– Понятно, что боится, – согласился Ольхин.

– Э! – досадливо поморщился Гиви. – Зачем перебиваешь? Я говорю, не нас он испугался, а кого-то другого. И думает, что мы – это они.

– Почему ты так считаешь? – посмотрел на Гиви Ольхин.

– В нас-то зачем ему было стрелять? – пожал плечами Вашаломидзе. – Сказал бы нам, что он честный гражданин, мы бы и ушли. А он стреляет… Значит, сильно боится. Так боится, что не верит никому. Вот и стреляет во всякого, кто стучится в дверь. Думаю, что ждал он не нас, а того, кого боится.

– Может, и так, – в раздумье проговорил Ольхин. – Что ж… Тогда ползи обратно. И поговори с ним через дверь. Ты знаешь, что сказать.

Гиви ничего не ответил и молча пополз обратно. Добравшись до двери, он встал и опять приник к стене так, чтобы его не зацепила шальная пуля из-за дверей, и крикнул:

– Послушай, зачем стреляешь? Мы солдаты Красной Армии, пришли спросить – может, пустишь на постой. Ты ненормальный, да?

– Ну да, солдаты! – раздался из-за двери мужской голос. – Так я тебе и поверил! Сверчок, это же ты, сука! Пришел меня убивать! Я знаю! Катись отсюда бильярдным шаром! Застрелю! Мне терять нечего, ты же знаешь!

– Какой Сверчок, слушай! – крикнул Гиви в ответ. – Кого убивать? Зачем убивать? Кто же убивает днем? Убивают ночью!

Слова Гиви были безукоризненно логичны. В самом деле, ночью убить куда как сподручнее, чем днем. Да еще посреди города, на виду у множества людей… Тот, кто был за дверью, по всей вероятности, это понял и потому какое-то время молчал.

– И все равно не верю! – сказал наконец голос за дверью. – Хитрая ты шкура, Сверчок! Подлая личность! Меня не проведешь! А потому буду палить, пока не кончатся патроны. А патронов у меня много!

– Ты ненормальный, да? – повторил свой вопрос Гиви. – Какой Сверчок? Кто, я Сверчок? Меня зовут Гиви Вашаломидзе, я лейтенант Красной Армии! Твой дом окружен. Ты хочешь, чтобы мы тебя застрелили? Так застрелим, потому что ты стреляешь в нас!

За дверью никто не ответил. По всей вероятности, невидимый стрелок размышлял, что же ему делать дальше. Гиви подождал ровно минуту, затем подал Ольхину знак рукой. Капитан что-то сказал сержанту, сержант вскинул автомат и пустил по крыше дома короткую очередь. Пули звонко и страшно защелкали по красной черепичной крыше.

– Следующая очередь будет по тебе! – крикнул Гиви. – По законам военного времени! Дверь под прицелом! И окна тоже. Ты хочешь умереть, как собака, да?

Внутри дома опять долго не отвечали. Наконец мужской голос неуверенно произнес:

– Ладно… Загнали вы меня в лузу…

– Ты один? – спросил Гиви.

– Один.

– А тогда выходи! – скомандовал Гиви. – И не просто выходи, а по правилам, понял? Сначала медленно открываешь дверь и бросаешь на землю пистолет. Затем поднимаешь руки. Ты понял, да?

– Понял.

– Тогда открывай дверь.

Дверь медленно отворилась, и на пороге показался пожилой мужчина с пистолетом в правой руке.

– Бросай оружие! – грозно произнес Гиви.

Мужчина послушно уронил пистолет.

– Руки вверх! Пять шагов вперед! – скомандовал Вашаломидзе. – Лечь на землю лицом вниз!

Все требования мужчина выполнил беспрекословно: поднял руки, сделал пять шагов и тяжело опустился на землю. Ольхин подбежал к нему, подобрал пистолет, торопливо ощупал одежду мужчины – нет ли под ней другого оружия. Похоже, другого оружия под одеждой у мужчины не было.

– Вот так и лежи! – приказал Ольхин. – И не шевелись!

Тем временем Гиви, держа пистолет сразу в обеих руках, бросился в открытые двери дома. Вслед за ним туда же устремился сержант Ветряков с автоматом на изготовку. Их действия были понятны и логичны – в доме могли находиться другие люди, которых необходимо было обезвредить.

– Следить за окнами! – крикнул Ольхин бойцу, державшему под прицелом оба окна. – Никого не выпускать из дома! Если что – бей по ногам! Стрелять на поражение только в крайнем случае!

И Ольхин также устремился в дом вслед за Гиви и сержантом. Впрочем, он мог этого и не делать, потому что в доме никого, за исключением Вашаломидзе и сержанта, не было.

– Пусто, – сказал Гиви, увидев Ольхина. – Никого не видать и не слыхать.

– Вот и хорошо, – выдохнул капитан. – Надо бы хорошенько обыскать дом. Сейчас пришлю вам подмогу.

Он вышел из дома и позвал двух бойцов – одного из-за ворот со стороны улицы, а другого – из-за дома.

– Ступай в дом, – сказал он одному из бойцов. – Помоги там… А ты, – кивнул он другому бойцу, – останься со мной. Покарауль этого красавца, – он указал на лежащего мужчину. – Вдвоем – оно надежнее… Вставай, болезный! – обратился он к лежащему мужчине. – Побеседуем.

Мужчина тяжело поднялся, мрачно хмыкнул и уставился на Ольхина. В его взгляде не было никакого испуга, а только дерзость и, показалось Ольхину, издевка. «Серьезный, должно быть, гусь, – подумалось Ольхину. – Ишь как смотрит… Это, наверное, потому, что не понимает, в какую серьезную историю вляпался. А может, он просто лютый вражина. Фашист… Ничего, поглядим…»

– И зачем же ты стрелял? – спросил Ольхин у мужчины.

Может, мужчина что-нибудь и ответил бы, а может, он ничего и не сказал бы – это так и осталось невыясненным, потому что из-за забора со стороны улицы вдруг показалась голова Петьки, а следом за нею и весь Петька целиком. Он влез на забор да так и остался на нем сидеть, разглядывая картину битвы.

– О! – сказал Петька. – Клешню поймали! Слышь, дяденька! – обратился он к Ольхину. – Так это, значит, Клешня палил по вам через дверь? Ну, дела!

– Опять ты! – простонал капитан. – Ну-ка, брысь отсюда!

– Ага! – обиженно произнес Петька. – Как нужна была моя помощь, так, значит, Петька помогай! А как мы победили, так брысь отсюда! А кто вам привел солдат с автоматами?

Ольхин хотел что-то ответить, но не нашелся что сказать и лишь махнул рукой: ладно, победитель, присутствуй, но только молчи и не вмешивайся в разговор.

– Вот! – с удовлетворением констатировал Петька и устроился на заборе со всеми мыслимыми удобствами.

– Ну, так зачем стрелял? – повторил вопрос Ольхин. – И где взял оружие?

И опять неизвестно, ответил бы что-нибудь мужчина или нет, потому что из дома вышел Вашаломидзе вместе с сержантом Ветряковым и другим бойцом.

– В доме пусто, как в собачьей конуре, – сказал Гиви. – Почти ничего не нашли. Только пару картофелин.

И он вытащил из кармана четыре гранаты-лимонки.

– Угу, – сказал Ольхин, взглянув вначале на гранаты, а затем на задержанного. – Запасливый ты человек, дядя. С кем воевать-то собирался? Никак с советской властью? Молчишь? Ну, помолчи… Потому что весь наш разговор еще впереди.

На улице вдруг послышался шум, топот ног и голоса. Калитка отворилась, и во двор вбежали несколько солдат во главе с лейтенантом.

– Здесь стреляли? – тяжело дыша, спросил офицер. – Кто стрелял? Зачем стреляли? Кто вы такие? Предъявите документы!

– Капитан Ольхин, СМЕРШ, – сказал начальник отделения группы «смерть фашистам», протягивая удостоверение лейтенанту.

– А… – потер лоб лейтенант. – Понятно… Помощь нужна?

– Уже нет, – улыбнулся Ольхин. – Вот – ребята помогли, – кивнул он на Ветрякова и бойцов.

– Ясно, – сказал лейтенант и покосился на задержанного мужчину. – А…

– Все, лейтенант, все! – поднял руку Ольхин. – Никаких вопросов!

– Понятно! – ответил лейтенант. – Разрешите идти?

– Да, ступайте, – кивнул капитан.

И тут в калитку как два неудержимых тарана вломились Волошко и Завьялов. Солдаты отпрянули в сторону, а лейтенант чуть не был сбит с ног.

– Ну, мы так и знали! – выдохнул Волошко. – Сказали, где-то стрельба… Что, где?.. Говорят, в районе улицы Базарной. Ну, думаем, коль в районе Базарной, то, стало быть, дело ясное! Заводим «штовер» – и мигом сюда! И точно, это вы! Все целы?

– Целы, – сказал Ольхин. – Еще и с уловом. Глянь, какой карась. Давайте, грузите его в машину. Да и поедем. Потому что где-то плавает еще одна рыбка…

Волошко и Завьялов повели задержанного к машине, а Ольхин подошел к сержанту Ветрякову и солдатам.

– Спасибо, братцы, за помощь, – сказал он. – Без вас мы бы этого ворошиловского стрелка выкуривали долго.