Следы со свастикой

Влад вернулся к самолету. Вокруг Ще-2 уже бродил Богуславский, морщился, зачем-то принюхивался.

– Все в порядке? – спросил Брагин.

– Не взорвется, – ответил пилот. – Давно бы уже грохнул. Беда у нас, товарищ майор, серьезная. Аппарат почти не пострадал. Стойку можно просто заменить на новую. Но как, скажите на милость, поднять его отсюда в воздух?

– Как вы сели, так и поднимете, Никита Сергеевич. Расчистить полосу, устранить неровности, и вперед, заре навстречу. Честно говоря, не знаю, сейчас не до этого. Вашей вины в случившемся нет, за свою судьбу можете не беспокоиться. По прибытии я составлю подробный отчет, объясню, что вы вели себя достойно.

– Как полный кретин я себя вел. Ладно, товарищ майор, чего уж теперь.

– Проверьте, Никита Сергеевич, состояние рации. Если работает, отправьте сообщение в эскадрилью. Пусть свяжутся с нашим управлением. Дополнительные сведения передадим позднее. В том числе насчет пострадавшего.

Старший лейтенант Шаламов выглядел неважно. На корточках перед ним сидел боец по фамилии Чернышев. Этот парень имел среднее медицинское образование. Он разрезал комбинезон бортмеханика и осторожно ощупывал грудную клетку. Шаламов кривился, выдавал сквозь зубы не самую лестную характеристику этому бойцу.

– Все будет хорошо, товарищ старший лейтенант, – монотонно пробубнил Чернышев.

– Да куда там хорошо, – прохрипел Шаламов. – Сдохну сейчас к той-то бабушке.

– Ничего страшного, товарищ старший лейтенант. После смерти тоже все будет хорошо.

Автоматчики отворачивались, прятали улыбки.

– Эх, товарищ майор!.. – Сергей отыскал взглядом Брагина. – Ошиблись вы, не стать мне прославленным бортмехаником отечественной авиации.

– Шаламов, прекрати! – Влад поморщился. – Сломал пару ребер, а такая драма. Ты как вообще летал? Неужели не падал никогда?

– Падал, товарищ майор. Парашют у самой земли раскрылся.

– Серьезно, но не смертельно, – сказал Чернышев. – Ребра легкое не проткнули, иначе он истек бы кровью. Но они сломаны, сильный ушиб верхней части туловища. Надо в медсанбат товарища бортмеханика. Если протянуть с этим, то его состояние может ухудшиться.

– Да где тут медсанбат? – заявил Богуславский. – Ну, ты даешь, парень, чего неловкий-то такой? – сказал он своему бортмеханику.

– Я неловкий? – возмутился Шаламов. – Сами хороши, могли нежнее самолет посадить.

– Нежнее некуда. Вполне нормально я его посадил. Все целы, один ты выделываешься.

– Ладно, хватит пререкаться! – прикрикнул Брагин. – Посмотрите, что есть в аптечке, дайте обезболивающее. Подумай, Чернышев, есть ли возможность обмотать ему торс и приделать корсет. Звягинцев, выдели двух людей. Пусть они останутся с Шаламовым. Вот этого парня, Чернышева, и еще кого-нибудь.

– Володарь, остаешься с Чернышевым!

– А что сразу я-то, товарищ сержант? – У жилистого парня от расстройства втянулось лицо. – Я что вам, медсестра? Я вместе со всеми хочу.

– Разговорчики! Володарь, выполняй приказ!

– Есть!

– Придумайте, из чего соорудить носилки. Надо вытаскивать его отсюда. Фонари не забудьте взять, лекарства, бинты. Мы сообщим по рации, что у нас есть один пострадавший. Может, вышлют людей из Пршева. – Брагин с сомнением уставился на темнеющий распадок.

Еще одна безумная идея. Куда именно прикажете его выносить? Ни один пилот, пребывающий в здравом уме, не сядет в этой долине.

Красноармейцы растерянно переминались с ноги на ногу. Удружил, конечно, товарищ старший лейтенант. Но не бросать же его на произвол судьбы!

– Из южной части долины есть выход, – прозвучал вдруг трескучий голос. – Его не может не быть. Надо постоянно двигаться краем леса в юго-восточном направлении. Ориентир – двузубая гора Каничка. Ее невозможно не заметить. Гору надо обходить по западному подножию. За ней предгорья, небольшая деревня Сосневице. Немцев там нет, но есть телефон, можно дозвониться в Пршев, и оттуда вышлют санитарную машину. До деревни отсюда можно дойти за два часа. Если с грузом и по темноте, то за четыре.

Все присутствующие с подозрением уставились на человека, сказавшего это. Предатель Капустин оторвал ладони от висков, смотрел на майора мутным взглядом. Из рассеченного виска сочилась кровь. Он треснулся головой о кронштейн.

– Товарищ майор, а этому существу кто-то давал слово? – осведомился Коломиец.

– Разрешите, я ему в лоб двину? – заявил Макар Филимонов.

– Можете не верить, но это единственная безопасная дорога, – проговорил Капустин. – Я полгода нес службу в этих местах, знаю некоторые тропы, неоднократно обследовал местность с воздуха. Там, где мы находимся, отсутствуют рудники и шахты, но к югу есть несколько молибденовых и вольфрамовых месторождений. Сейчас их немцы закрыли, там никто не работает.

– Товарищ майор, лично я остерегся бы принимать на веру его слова, – с умным видом изрек Марецкий. – С этим человеком еще надо разобраться.

«Но зачем тогда его навязало нам фронтовое управление? – подумал майор. – Неужто там не знали, что делают? Раскаялся, полностью признал и осмыслил свою вину? Предавший раз предаст и дважды. С этим не поспоришь. Но какой ему смысл врать сейчас? Капустин, может, и иуда, но не сумасшедший, такие люди до последнего цепляются за жизнь».

Он подошел ближе, царапал взглядом изменника. Тот не испугался, но был бледнее полотна.

– Вы в этом уверены… как вас там? Вадим Евгеньевич?

– Да. Какой мне смысл вас обманывать? Я хочу помочь. Если вам не трудно, не могли бы вы приказать вашим людям дать мне бинт и обеззараживающее средство? Порез на виске глубокий, туда попала грязь.

– А можно взять немножко хлористого натрия и всыпать в рану, – заявил Марецкий. – Отличное обеззараживающее и успокаивающее средство.

– Что такое хлористый натрий? – спросил Филимонов.

– Поваренная соль.

Солдаты и офицеры заулыбались. Не маячь у них над душой майор контрразведки, они бы так и сделали.

– Вот еще, будем лечить еще эту падаль, – проворчал сержант Звягинцев. – Нас тут убивали вагонами, а он шнапс немецкий жрал, сука!

– И на бочке с вареньем сидел, Плохиш чертов! – поддакнул невысокий темноволосый ефрейтор по фамилии Зимин.

Остальные энергично закивали, категорически поддерживая вышеизложенные заявления.

– Вы уверены, что можно вынести раненого именно этим путем? – спросил Брагин.

– Да, я в этом не сомневаюсь. Но надо спешить. Темнеет в этой местности медленно, но ночь придет обязательно. Еще примерно час можно будет передвигаться без фонарей. Потом станет труднее. Но гора Каничка обязательно будет выделяться на фоне неба. Двигаться надо вдоль подножия, не заходить в лес. За горой появятся тропы, станет легче. Их прокладывали местные жители, работавшие на рудниках.

– Звягинцев, командуйте! Соорудить носилки из жердин и плащ-палатки, обеспечить Чернышева и Володаря всем необходимым. Пусть не тянут резину. Мы сообщим по рации в Пршев, они пришлют машину в Сосневице. Эй, кто там – дайте этому человеку бинты и лекарства.

– Спасибо, товарищ майор, – поблагодарил Капустин.

– Не товарищ, а гражданин! – сказал Коломиец, сплюнул и отвернулся.

Через десять минут раненого унесли. Шаламов ругался, жалобным стоном просил у всех прощения, призывал бросить его к чертовой матери и забыть о нем.

Люди рассредоточились поперек долины. Укрытий естественного происхождения тут хватало.

Франтишкова явно нервничала. Ничто человеческое не было ей чуждо.

Рядовому Трофименко – улыбчивому, ладно сбитому парню – сержант поручил следить за Капустиным. Он проявлял усердие, держал предателя на прицеле. Тот никак на то не реагировал, проявлял безразличие.

В кабине самолета попискивала рация. Богуславский связывался с эскадрильей.

– Спокойной ночи пожелали, представляете, товарищ майор? – сказал пилот, спрыгнув на землю. – Юмористы, мать их за ногу! Им хорошо там, в теплой и уже безопасной Праге, а нам тут без бутылки придется разбираться. – Богуславский посмотрел по сторонам и передернул плечами. – В общем, никто за нами не прилетит, приказали разбираться своими силами. Из вашего управления приказ – обследовать вражеский самолет, сообщить о ситуации и предполагаемых мерах. Вот так всегда! Сперва мы сами создаем себе трудности, а потом их героически преодолеваем.

– Вы ведь останетесь у самолета, да, Никита Сергеевич? Вы не входите в группу и должны принимать самостоятельные решения. По-хорошему вам надо было уйти вместе с теми парнями. Я удивляюсь, почему вы этого не сделали.

– Не по-товарищески как-то, товарищ майор, – сказал Богуславский. – Я здоровый, крепкий мужик. У вас нехватка людей, а я в кусты? Разрешите остаться с вами. Я все равно не смогу сегодня вернуться в свою часть.

Пилот смотрел на Влада исподлобья. Тени ползали по широкому лицу, углубились лобные морщины с въевшейся грязью.

Что-то начинало беспокоить майора контрразведки. Это чувство было безотчетным, не поддавалось осмыслению. Сейчас его можно было списать на нервную почву.

– Конечно, Никита Сергеевич, оставайтесь. У нас каждый человек на счету.

Рядовой Карпович доложил с террасы о том, что в районе вражеского самолета никакого движения.

Завьялов и четыре его бойца растянулись цепью и двинулись вперед, используя укрытия. Группа СМЕРШ шла вторым эшелоном, за ними чехи, Богуславский, Трофименко с Капустиным. Длинноногий рядовой Данилюк вырвался вперед, пристроился за каменной горкой в паре десятков метров от самолета, доложил, что все в порядке. Люди перебежали, замыкая полукруг.

С момента жесткой посадки «Арадо» прошло почти двенадцать часов. Если кто-то выжил, то давно ушел, и вряд ли у самолета осталась засада. Немцы не могли предположить, что будет преследование.

– В атаку, товарищ майор? – сострил Зацепин. – Вперед и с песней? Что поем?

– Да хоть «Боже, царя храни», – проворчал Брагин. – Только осторожно, ребята. Немцы, уходя, могли оставить сюрпризы. Если есть тела, то переворачивайте их аккуратно, смотрите под ноги, не зацепите что-нибудь. На входе в самолет включаем фонари. Звягинцев, ваши люди внутрь не суются, уяснили? Занять круговую оборону, вести наблюдение. Остальным тоже не лезть. Работает СМЕРШ!

Самолет при жизни напоминал стрекозу, а утолщенной передней частью – ту самую многоножку. За передней стойкой обычного шасси располагались одиннадцать пар небольших колес, призванных облегчить посадку на неподготовленные полосы. В данном случае они, вероятно, помогли, но пилоты не рассчитали тормозной путь и впаяли самолет в одинокую скалу, вросшую в землю.

Удар был настолько силен, что многовековой камень треснул и покрылся разводами, как лобовое стекло автомобиля. Кабина смялась в лепешку. Фюзеляж выглядел сравнительно целым, только в боку зияла вмятина. От удара отвалилась грузовая рампа в задней части фюзеляжа, зияло черное нутро. Правое крыло надломилось, висело, как сломанная стреха. Хвостовая балка заметно выгнулась, торчал задранный хвостовик, кресты на котором были действительно замазаны краской. С фюзеляжа на землю была переброшена оторвавшаяся балка с обломками грузоподъемного устройства. Возможно, по ней спустились люди. Так же можно было подняться внутрь.

Брагин подбежал к самолету, присел за балкой. В ухо ему уже дышал Коломиец.

– Ну и что, командир, кто в теремочке живет? Ты запашок чуешь? Сдается мне, что это не восточные сладости. Почти двенадцать часов лежат, а день был теплый.

«Вряд ли все погибли. Удар был, конечно, сильный, но не такой, чтобы погубить два десятка людей», – подумал Влад, включил фонарь и по балке вскарабкался наверх.

Влад опустился на корточки, обвел лучом пространство перед собой. Никаких растяжек вроде не было. Неприятный запах щекотал ноздри. Ему пришлось достать платок и зажать нос.

Салон был достаточно вместителен. Такие же откидные сиденья, как и в Ще-2, кронштейны для крепления грузов, железный рифленый пол. Дверь в кабину была выломана. Оторвались заклепки и листы обшивки. Рухнули потолочные балки.

В салоне лежали несколько тел. Трое эсэсовцев были в форменных куртках, касках и разгрузочных жилетах. Двое в штатском. Их убили листы железа, оторвавшиеся от корпуса самолета.

– Можно заходить, товарищ майор? – приглушенно прошептал Марецкий.

По истерзанному салону блуждали пятна света.

– Можно, только осторожно. Мертвецов не касайтесь!

В кабину можно было не заходить. Майор с порога осветил ее и увидел, что приборная панель вырвана с мясом, а оба пилота раздавлены в лепешку. Вся кабина была залита кровью.

Майор отступил, еще раз осветил салон. Шломберга здесь не было, предателя Хрусталева, по-видимому, тоже. Одним из двух штатских был упитанный мужчина с гладко выбритым лицом. Для чего брился, непонятно. Макушку ему проломил крюк от тельфера.

Коломиец напевал себе под нос «Вы жертвою пали в борьбе роковой» и перебирался от одного трупа к другому. Трогать тела он остерегался, просто проводил визуальный осмотр. В дальнем конце возился Зацепин. Остальные не стали забираться внутрь, их присутствие на этом летающем кладбище было излишним.

Ничего похожего на архив шестого управления РСХА в салоне не осталось. Здесь валялась пара солдатских ранцев, распахнутых и пустых. Оружия офицеры тоже не нашли. Выжившие немцы забрали с собой все, включая продукты, лекарства и прочие необходимые вещи.

– Черт, в меня мертвая баба вцепилась! – вдруг со страхом проговорил Зацепин. – Правда, не вру, у нее пальцы скрючены.

– Ой, мы прямо оцепенели от ужаса, – заявил Коломиец. – Виталий, а ты уверен, что она мертвая?

– Да какая же еще? – В горле у парня заклокотало.

Лучи фонариков перекрестились на покойнице. Мертвая женщина зацепилась скрюченным пальцем за отворот голенища сапога старшего лейтенанта. Бывает и такое, если хлопать ушами. Зацепин попятился, присел на корточки, пробормотал что-то невнятное про жуть и чертовщину.

Женщина была в гражданской одежде, темноволосая, плотно сложенная. Она носила штаны, оттого офицеры и не сразу выявили, что это представительница прекрасного пола. Она лежала на боку, локтем прикрывала голову. Другая рука поднялась и скрючилась. В глазах ее застыл кромешный ужас.

– Как же ее перекособочило-то! – прошептал Коломиец.

Видимых повреждений на теле не было. Правильное лицо с ямочками на щеках покрыла посмертная синь.

Тут сама собой заработала память Влада. В голове у него ожили слова советского агента о женщинах, сопровождающих Шломберга.

«Анита Герстер?.. Нет, та блондинка, любовница барона, сотрудница службы внутренней безопасности. Это ее подруга. Если память меня не подводит, мертвую барышню звали Матильдой Шуппе. Не повезло ей, бывает».

Брагин спрыгнул на землю, раздраженно глянул на небо, уже фактически темное. Его подчиненные тоже покинули самолет.

Ханна Франтишкова исподлобья смотрела на него. Мол, чем порадуете, пан майор?

Увы, порадовать ее было нечем.

– Внимание сюда! – сказал Влад. – В салоне пять трупов. Трое солдат, некая фрау Матильда Шуппе, служащая СС, и невысокий упитанный господин в штатском, документы у которого мы проверять не стали. Это не Шломберг.

– И не Хрусталев, – подал голос Капустин. – Тот высокий и худой. Он лишь немного ниже генерала Власова.

– Большое вам спасибо за справку, господин Капустин. – Влад почувствовал злость. – Это мы уже поняли. Впредь старайтесь не перебивать и просить разрешение всякий раз, когда хотите сообщить что-то важное.

– Борзеем, господин хороший? – пробормотал Филимонов. – Товарищ майор, он своим норовит прикинуться. Дескать, я такой же, как вы. Надо объяснить гражданину, что, пока его не поставили к стенке, он таким же не станет.

– Он и после стенки таким же не станет, – заявил Марецкий.

– В кабине два пилота, – продолжал майор. – Это нормально, Никита Сергеевич?

– Это ненормально, – отозвался Богуславский. – В таких аппаратах должно быть четыре члена экипажа. Но, видимо, справлялись двое. Людей не хватало. Кабина всмятку, не думаю, что кто-то мог оттуда выбраться.

– Остальные, выходит, серьезно не пострадали, вышли, привели себя в порядок и пустились в бега. Хоронить погибших не стали, даже ничем не прикрыли. В числе сбежавших Отто фон Шломберг, крайне необходимый нам, господин Хрусталев, пара офицеров СС, еще одна женщина и охрана из эсэсовцев. Точного числа сказать не могу, но предполагаю, что их от восемнадцати до двадцати человек, то есть больше, чем нас. У противника как минимум десять часов преимущества по времени. Немцы шли весь световой день. У Шломберга одно направление – северо-запад. Господин Капустин, теперь вам предоставляется слово. Что вы думаете по этому поводу?

– Согласен, – выдавил предатель, втягивая голову в плечи.

Он уже устал от постоянного присутствия над душой красноармейца со строгим взором.

– Назад они не пойдут. Там советские войска, а американцы отошли на запад. Шломберг двинется только на северо-запад, через границу. В Цвикау стоят союзные войска. Шломбергу надо преодолеть расстояние в двадцать пять – тридцать километров. Идти по горам – занятие тяжелое. Можно двигаться в обход скал и прочих препятствий, но тогда потребуется еще больше времени. Два десятка людей протопчут хорошо заметную тропу.

– Что на северо-западе?

– Местность безлюдная. Там нет ни дорог, ни населенных пунктов. Только горы и все преграды, сопутствующие им. В данном районе не проводились изыскания и разработки. У Шломберга есть фора в десять часов и как минимум один раненый.

– С чего вы это взяли? – спросил Брагин.

– Посмотрите сюда.

Недалеко от скалы, в которую врезался самолет, обнаружились окровавленные бинты, разорванные упаковки от лекарств. Земля в этом месте была истоптана сапогами.

Брагин присел на корточки, приподнял двумя пальцами мятую прорезиненную накидку. Несколько часов назад на ней кто-то лежал, причем довольно долго. Рана его сильно кровоточила. Немцам пришлось менять ему повязку, скармливать обеззараживающие и болеутоляющие таблетки.

– Открытый перелом ноги или что-то в этом роде, – излагал свои догадки Капустин. – Рана не смертельная, но передвигаться самостоятельно этот человек не может. Отсюда следует, что они пойдут медленно. Пострадал не рядовой и не унтер-офицер. Такого эсэсовцы просто пристрелили бы. Это у них распространенная практика.

– Уж тебе-то об этом известно, – проворчал Коломиец.

«А ведь это может быть Шломберг, – подумал Брагин. – Да и не только он. Хрусталев, оба штурмбаннфюрера СС, любовница барона».

– Товарищ майор, подойдите, – раздался из-за скалы голос рядового Байкалова, сдержанного бойца с ранними лобными залысинами. – Не уверен, но, возможно, это интересно. Здесь что-то жгли.

За камнями в ямке открылось небольшое кострище. Зола давно остыла, часть ее разнесло ветром. Немцы жгли здесь бумагу, причем в немалых количествах. Влад поворошил веткой золу. В ней белели несгоревшие уголки листов. Неподалеку валялись еще два порожних ранца и пустой спичечный коробок.