Время мертвых

– В общем, снабдили меня инструкциями, телефоном, гаджетом, дали три тысячи долларов в качестве аванса и отправили из монастыря, – продолжал повествование Рязанов. – Паренек из деревенских – немой, как рыба – проводил меня до автобуса, посадил, помахал рукой. Не знаю, сопровождали ли автобус их люди. И так же в самолете, в Москве, где я делал пересадку, потом в Новосибирске.

– Двое людей – они по-свойски явились позапрошлой ночью в ваш дом, – напомнил я.

– Да, есть такие, – поморщился Рязанов. – Выдали условную фразу «Почем вы продаете свою реликвию?», это означало, что я должен их слушаться и сливать им всю добытую информацию. Без понятия, кто такие. Возникали пару раз, выслушивали отчеты. Люди спокойные, интеллигентные, ни разу не угрожали. На вид периферийные работники какой-нибудь федеральной службы: от ФСБ до ФСИН, или что там еще – да хоть фельдъегерская служба или казначейство, они все равно документы не показывали и не представлялись.

– Итак, вы вернулись в Новосибирск… – напомнил Якушин.

– Вернулся. Несколько раз посещала мысль: зачем я подписался на этот бред? Что это значит? Но ведь не розыгрыш, верно? Мне посоветовали временно сменить пристанище. Улица Толмачевская – это далековато. Собственно, я не сам арендовал эти комнаты на Железнодорожной, кто-то за меня это сделал. Одиссея продолжалась несколько дней. Я исколесил все кладбища Новосибирска, на самом деле их гораздо больше, чем те, о которых все знают. Почти у каждого поселка, входящего в городскую черту или соседствующего с ней, есть свои кладбища – Пашино, Мочище, Краснообск, город Обь. Отдельная история – город Бердск, Искитим, населенные пункты Новосибирского района. Я шатался по кладбищам, заходил в местные мастерские, везде украдкой включал прибор, но он ничего не показывал. Потом я начал обход ритуальных агентств, похоронных контор, предприятий, где производится похоронная атрибутика, и магазинов, где она продается. Вы представляете, сколько всего мне пришлось обойти? Я заранее, ночами, составлял список, намечал маршрут, чтобы с минимальной тратой времени объездить как можно больше контор. На меня уже подозрительно поглядывали, в одной конторе, присмотревшись, заявили, что я уже приходил. Где-то замечали, что я включаю прибор, гнали поганой метлой – им думалось, что я измеряю радиацию… Про крематорий я, конечно, знал, про музей при крематории – слыхом не слыхивал, хотя уже давно живу в этом городе. Так сложилось, что всех родных и знакомых хоронил на кладбищах. Приехал от отчаяния, ни на что не надеясь. Машину оставил на парковке, побрел к крематорию, где как раз проходило прощание. Смотрю, приборчик подал признак жизни! Глазам не поверил. Осторожно вынул из кармана – точно подмигнул… Я в другую сторону – он погас. Я опять к крематорию – замигал. Вхожу в здание, смешавшись с участниками процессии, смотрю – не работает… Я уже ничего не понимаю, вышел, пошел к каким-то строениям терракотового цвета: опять работает! Вижу вывеска: музей. Вошел, купил билет. Горел один индикатор, потом второй, третий… Я решил не пороть горячку, чтобы не привлекать внимание.

– Поначалу вам это удавалось, – кивнул Якушин.

– Да… Вышел из первого корпуса, пошел ко второму – не то, индикаторы погасли. Вернулся в главный корпус, стал бродить по залам, посматривая на прибор. Поднялся наверх – там еще один зал, люди ходят, сотрудники музея… Что-то не так, горят три индикатора, и не больше, хоть ты тресни. Решил, что хватит на сегодня, никуда не денется эта штука, утро вечера мудренее. Приехал назавтра, та же история. Приехал послезавтра – привлек внимание сотрудницы, пробормотал ей какие-то глупости, ушел. Это было в воскресенье, 12-го, – сообщил, подумав, Рязанов. – Чувствую, артефакт рядом, а ничего понять не могу, может, прибор глючит – подобная техника ведь не может быть совершенной?

«Подобной техники вообще не существует», – подумал я.

– А дальше память – кусками, – пожаловался Рязанов. – Урывками помню, как возвращался на съемную квартиру, как лег спать. Потом вообще ничего, память включилась только через сутки, и то не сразу это понял. Яркий свет на перекрестке Гоголя и Красного, я проезжаю перекресток. Потом арендуемая хата, драка с вами… – Он опустил глаза и замолчал, выражая скорбным лицом то самое, классическое: боже, как низко я пал.

– Именно в этот вечер в музее вам повезло, – медленно, почти по слогам, произнес Якушин. – Ваша реакция, когда вы поднялись наверх с прибором, была красноречивей всяких слов. Увы, охранники не заметили, как вы пронесли бензин. Очевидно, вы проносили его и в предыдущие дни.

– Да… Я получил такие инструкции… – У Рязанова задрожала нижняя губа. – Совершенно этого не помню, как назло… Подождите. – Он вскинул голову. – Так пройдите еще раз с прибором.

– Он сломался. Увы, соответствующих ремонтников мы не держим.

– Вот черт… – Рязанов криво усмехнулся. – Не вовремя вы стащили с меня это чертово внушение – надо было выбить показания, а потом снимать.

– Палка о двух концах, – проворчал я. – Под внушением вы бы ничего не сказали – так уж вас запрограммировали. Даже под пытками вы бы не издали ни звука.

Воцарилось печальное молчание.

– Скажите, Константин, – Сергей Борисович уставился на Рязанова с «добрым» ленинским прищуром, – вы по-прежнему считаете, что из Словакии на поиски загадочного артефакта вас отправили хорошие парни?

– Нет, не думаю, – он шумно выдохнул, – хорошие бы не стали избавляться от меня по выполнении работы. Сейчас я понимаю, как дико это выглядит.

– Это выглядит не просто дико, а минимум гротескно. – Сергей Борисович запустил пальцы в свои стриженые седины, стал задумчиво массировать кожу. – В музее погребальной культуры находится экспонат, способный вызвать Дьявола, развязать Третью мировую войну и далее по тексту… До такого надо додуматься. Открою вам секрет, Константин: в музее нет такого артефакта, это смешно даже представить. Вас обманули, цинично использовав вашу психику, благо она у вас крепкая. Мы знаем все наши экспонаты, мы их проверяем – не только на предмет происхождения, но и на наличие в них энергетики, способной создать проблемы.

Рязанов сглотнул, недоуменно заморгал.

– Боюсь, наш гость ориентируется в этих вещах, как я – в транзитной фотометрии, – улыбнулся я. – Давайте проще. Но ведь не ради смеха его сюда послали, согласитесь, Сергей Борисович? Они действительно ищут некий артефакт. История с Третьей мировой, понятно, – залипуха. Злой дух, окопавшийся в каком-нибудь подвенечно-похоронном платье, способный причинить масштабные бедствия, – даже на мой неискушенный взгляд, это перегиб. Но повторяю, в музее что-то есть. Кто послал Константина? Для чего им этот артефакт – мы пока не знаем. Но он им крайне важен, для его поиска изобрели даже специальный прибор. Отсюда следует, что предмет реально испускает излучение пока неясного характера. Вопрос, Сергей Борисович: почему ваши специалисты не выявили эту «бомбу замедленного действия»? Любая активность внутри артефакта, любой фон должны насторожить… – Я выразительно покосился на угрюмо молчащую Варвару. – И вторая ремарка. Из всего происходящего можно допустить, что этот предмет в музее находится давно.

– Просто на него не обращают внимания, – пробормотал Якушин. – Эта штука не вызывает подозрений, идеально вписываясь в экспозицию. А что касается вашего замечания, Никита Андреевич, насчет энергетического наполнения артефакта… – в глазах Якушина что-то заблестело – какое-то еще не вполне осмысленное озарение, – да, вы правы, этот предмет реально может быть заряжен, но не факт, что этот фон можно выявить традиционными, так сказать, методами.

– Как это? – не понял я. – Прибор же выявил?

– Мы говорим про «традиционные» методы, – негромко объяснила Варвара. – Что за прибор и какие умники его изобрели – нам неизвестно. Это объясняется, Никита, не морочь себе голову. Представь себе маленький ящик с замком и ключиком, набитый всякой фигней. Ящик герметичен, сделан из непроницаемых материалов. Он закрывается, ключ прячется в надежное место. Не всякий маг остановится возле такого ящика, уж поверь мне. Подобные случаи были и будут.

– Ты классно объясняешь, – похвалил я.

– А я вообще не понимаю, о чем вы говорите, – жалобно протянул Рязанов.

– Все нормально, Константин, – отмахнулся я, – вы не один такой. Берегите свою психику.

И снова в комнате стало тихо. Снаружи по карнизу стучали дождевые капли. Осадки долго зрели, теперь не остановишь…

Сергей Борисович поднялся, стал мерить комнату шагами, почесывая пальцем подбородок. Он полностью ушел в себя, в глазах отливало матовое свечение.

– Что-то мне это напоминает… – пробормотал он, остановился и вопросительно воззрился на Варвару. Та тоже натянула на мордашку жирный знак вопроса и пожала плечами. Якушин раздраженно отмахнулся: – Все понятно, Варвара Ильинична, вы в ту пору еще пешком под стол ходили. Я слышал про одну вещь, господа, но это слишком невероятно, и я боюсь даже представить, что наш музей с этим связан…

– Но вы не в курсе касательно конкретного предмета, предположительно входящего в экспозицию музея? – на всякий случай спросил я.

– Да я вообще без понятия, – фыркнул Якушин. – Хотите, верьте, хотите, нет, Никита Андреевич, но это именно тот случай, когда я просто не представляю, о чем идет речь. Послушайте, Константин. – Он прервал хождения и пристально посмотрел на задержанного, который на всякий случай втянул голову в плечи. – Как ни крути, а на втором этаже музея вы обнаружили вещь, которую вам поручили найти и уничтожить. То, что было дальше, сущая досада, хотя, возможно, и к лучшему: вы не сожгли музей и избежали инсульта. Предлагаю вам вернуться на место, так сказать, преступления и все внимательно осмотреть. Возможно, что-то натолкнет вас на мысль. А мы при этом будем присутствовать, не возражаете?

– Конечно, Сергей Борисович, как скажете, – пожал плечами Рязанов. – Я помню это место, я приходил туда три раза… или больше, но этого не помню.

Мы гуськом проследовали с первого этажа на второй.

«Будем искать пятый угол», – уныло подумал я.

Часть зала, где произошла драка Рязанова с Незнанской, отгородили лентой и расставили таблички «Осторожно, скользкий пол» (лучшего не придумали). Редкие посетители удивленно поглядывали на предупреждающие знаки, пожимали плечами, но за «флажки» не заходили.

– Лариса, что за срам? – шепнул Якушин. – Немедленно скажите уборщице, чтобы убрала. Пусть поставит что-нибудь уместное.

– Можно не ставить, Сергей Борисович, – сказал я. – Здесь не работает полиция, не надо ограждать «место преступления», привлекать внимание. Мне все понятно, следы не затопчут. – Мои глаза скользили по разбитой витрине, которую стыдливо прикрыли куском парчи, по другим едва заметным признакам инцидента. – Посетителей немного, ничего страшного. Просто старайтесь тише говорить при посторонних.

Сергей Борисович был явно расстроен. От витрины с утюгами (которые при всем желании было трудно представить похоронными атрибутами) оторвались двое молодых людей. Они перекинулись парой слов, хихикнули и, искоса глянув на нас, вышли из зала. Со стороны лестницы заглянул Михаил, задумался – позволено ли «быку» то, что позволено «Юпитеру». Решил, что не стоит рисковать. Ему на пятку наступила Незнанская Алла Михайловна – ей тоже было интересно, что здесь происходит.

У дальней стены, ближе к правому углу, было много экспонатов. Я стоял у стеллажей, у наклонных застекленных тумб, прислушивался к позывам организма, которых в этот час не было. Остальные стояли рядом, молчали. Судя по постным лицам, им тоже не являлись озарения.

– Где сработал прибор? – повернулся я к Рязанову.

Тот ссутулился, поглядел исподлобья, нерешительно помялся, потом отступил ближе к угловой части помещения. От угла, как и положено, отходили две стены – левая и правая.

– Это здесь… – выдавил он с хрипом и откашлялся. – Прямо здесь, полтора метра влево, полтора вправо… Горели три индикатора, иногда пробивался четвертый… Словно не хватало чего-то. Я подносил прибор совсем близко, но пятый сигнал ни разу не включился.

«Однако позавчера это произошло, – подумал я. – И надо же, какое совпадение, он этого не помнит…»

Притворяться и что-то утаивать Рязанов не мог. Он был ясен, как открытая книга. Прошлое работника Следственного комитета говорило о сложной и противоречивой натуре, но когда это было? Рядом с нами стоял растерянный, подавленный, потерявший ориентиры человек.

– Есть соображения, Никита Андреевич? – спросил Якушин.

Я буркнул что-то невразумительное.

– Где произошла стычка с Аллой Михайловной?

Рязанов пожал плечами, опасливо покосился на разбитое стекло, над которым стояли в ряд старинные утюги. Ими после пошива отглаживались ритуальные одежды с многочисленными оборками и рюшками. Верхняя часть такого утюга откидывалась, как челюсть, внутрь особыми щипцами помещались раскаленные угли, металл нагревался, и теоретически можно было гладить. Сейчас бы такое не прокатило, любой инженер по технике безопасности наложил бы категорический запрет. У кого я, интересно, спрашиваю? Откуда ему знать? Я обернулся. Алла Михайловна от порога выразительно показывала пальцем и шептала:

– Правее, еще правее… Да, да, примерно здесь.

– Спасибо, Алла Михайловна.

Она перехватила хмурый взгляд Якушина, смутилась и испарилась.

– Ох уж эти москвичи, – вздохнула Варвара. – Им нужно во всем участвовать, всегда быть в центре внимания.

Нужный квадрат локализовали. Я рыскал глазами по предметам «обихода». В самом углу на вертикальной штанге – мрачноватое траурное платье с шифоновыми вставками, покрытое крепом. Платье было настоящее, очень старое и принадлежало явно немаленькой женщине. В комплект входила шляпка с перьями, закрепленная в дополнительном штативе и прозрачная темная вуаль, ниспадающая с полей шляпки.

Рядом с платьем – такие же старые напольные часы высотой меньше метра. Недавно их покрывали лаком, видимо, маскировали порчу деревянных элементов. Часы не шли (в чем не было ничего удивительного), обе стрелки застыли в положении «полночь» (или полдень, если угодно).

С часами на специальной круглой тумбе соседствовала затейливая полуметровая конструкция, скорее всего, керамическая. Две круглые колонны на ортогональных постаментах с желобами в виде капителей. Между колоннами – круглый открытый резервуар, к нему узким концом примыкала коническая часть приспособления, на которой выделялись риски шкалы. Вода, сливаемая в желоб наверху колонны, попадала в конус, а из него – в резервуар. Тот же принцип, что у песочных часов. Какое ни есть гидротехническое сооружение. Водяные часы – подсказала память. Есть и другое, красивое название – клепсидра. Вещица явно не сувенир, изготовленный в XXI веке.

Часы напольные, часы водяные… Время лечит? Здесь же, на правой стене – две страшноватые африканские маски. У «господ», запечатленных племенными ваятелями, были снулые вытянутые физиономии. Казалось, что идолы не выспались и в принципе не прочь совершить какое-нибудь злодейство.

Дальше – стеллажи с моделями катафалков (уменьшенными в десять раз) – от современных пафосных лимузинов до специализированных карет XVIII и XIX столетий. Все выполнено в деталях, практически идеально – с лошадьми и возницами и даже маленькими гробиками на «почетных» местах. Что-то из разряда «сделай сам». Некстати вспомнились детские танки, самолеты – клеевые игрушки, которые дети (имеющие бездну терпения) собирали и склеивали сами, а потом не знали, куда их деть. Лично у меня в нежном возрасте был здоровый корвет, подаренный родителями на день рождения, и не скажу, что его сборка доставляла большое наслаждение…

Коллекция катафалков – явно не то. Она выходила за пределы зоны реагирования прибора, и сомнительно, что одна из этих моделек вызвала интерес Рязанова.

Слева от угла с платьем – настенный мемориал под стеклом, на фоне остальных непримечательный, но потрудился явный рукодельник, изобразив под стеклом заплывшие воском свечи, православный крест, опадающие кленовые листья. Все это, если присмотреться, было выполнено из человеческих волос. По соседству с мемориалом – небольшая картина, тоже пронзительно чувственная, трогательная, писанная масляными красками. Полотно изображало красивую даму в элегантном платье с кринолином – модная шляпка, поднятая вуаль, открывающая печальное привлекательное лицо. Зыбким, каким-то химерическим фоном – кладбищенские ограды, фрагмент колоннады наподобие античной. До творения Крамского «Неизвестная» картина, возможно, не дотягивала, до Моны Лизы – тем паче, но что-то приковывало взгляд, заставляло всматриваться в черты лица молодой женщины.

Левее – застекленная тумба, над ней – полки с экспонатами. Фигура ангелочка со сложенными за спиной крыльями – изделие основательное, очевидно, с историей. Несколько глиняных урн, бронзовый Шива, танцующий, словно белка, в колесе. Под стеклом – портняжные наборы из пошивочных мастерских, подушечки с иголками. Там же – браслеты на руку из волос усопших, броши из поделочных камней, обрамленные жемчугом, колье, нательные крестики, ожерелья из кораллов. Отдельной коллекцией – миниатюрные дамские сумочки, над которыми модницы XXI века только похихикали бы, перчатки, шляпки, потертый парасоль в сложенном виде – зонтик от солнца…

Все, что левее, тоже можно игнорировать, туда Рязанов не подходил. Только вот это – описанное…

– Ой, вы Сергей Борисович Якушин? Здравствуйте! – Улыбающаяся женщина отделилась от компании молодежи, устремилась к Якушину. – Я Марина, у меня подруга писала диплом по антропологии и много почерпнула из вашей коллекции. Вы не оставите мне автограф? – Она протянула Якушину сложенный пополам музейный проспект. – А знаете, мы с друзьями приезжали сюда в ночь музеев…

Дама была напористой, говорливой, много смеялась. Я невольно насторожился, перехватил нахмуренный взгляд Варвары. Вполне возможно, это была обычная посетительница, но ситуация уже выходила за пределы штатных. Сергей Борисович вежливо улыбался, подписывал скомканную бумажку, извинялся перед дамой, что очень занят и не может ответить на вопросы, которыми она поливала, как из шланга. Подходили остальные молодые люди, исполненные любопытства. Варвара украдкой сделала знак мнущейся у порога Незнанской. Алла Михайловна мгновенно уловила тему, окликнула Сергея Борисовича, сообщила, что его срочно вызывают к телефону. Тот извинился, торопливо вышел из зала. Мы потянулись за ним…