Души

Отступил. Сунул пистолет в кобуру, достал нож. Сделал всё быстро, но всё равно не успел.

Массивный кулак едва не влетел мне промеж глаз, я с трудом увернулся и тут же вонзил нож наглецу в бок. Рев боли над самым ухом едва не оглушил. Ещё один удар. В сердце. Чтобы заткнулся. Пока орк держался на ногах, я толкнул его на остальных. Те попытались отскочить, атака сбилась.

Два прыжка, и я уже возле следующего. Три быстрых удара в живот и отпустил в свободное падение.

– Уходите, идиоты!

Зря. Только время потратил. Четвёртый орк обошёл сбоку и от всей души треснул по рёбрам. Хорошо, хоть не по голове, а то бы я мог упасть. Но боль была адской и каждое движение руки только её усиливало. С разворота ответил гадёнышу в висок кулаком. Может и насмерть, неважно. Он упал и это главное.

Остальные наконец-то испугались. Рванули, как настоящие спортсмены. А ведь могли победить, если бы хватило смелости. Боль обезоружила меня, сделала лёгкой добычей. Удача сегодня на моей стороне? Если это можно назвать удачей, то да. Теперь до метро оставалось всего несколько шагов. А там и до дома рукой подать.

Ночные поезда. Они ходят редко, часто пустые, объявляя станции в безлюдных вагонах. Они разборчивы. Отнимают одиночек у ночного города. Берут только тех, кому позади не осталось места. И везут, везут, везут… Стуком колёс распугивают тишину тоннелей. Мрачных подземелий темноту прокалывая светом. Их провожают ленивым взглядом камеры наблюдения, и не пожелают приятного пути застывшие на фресках люди. А поезда продолжают путь. Размеренно и ровно. Везут, везут, везут…

На жёстких пластмассовых сиденьях утонуть в себе. Такими яркими становятся здесь мысли. Они питаются от городских корней. Вытягивают их жизненные соки, мозаикой составляют карту снов, и только объявления станций не дают в них заблудиться.

Ночные пассажиры не приходят только чтобы уйти. За ними тянется шлейф чувств и переживаний, разочарований и обид. Их не гонит рутина будничной жизни. Для этого есть день. Они спускаются под землю голыми, не скрываются за масками. Их обнажённое нутро далеко от возвышенных фантазий. От сахарных иллюзий виртуальной жизни. Неказистое, порой даже уродливое, но оно правдивое. Как исповедь перед смертью.

Проститутки, наркоманы, барыги, бомжи. С каждым годом их становится всё больше. Чем темнее небо, тем шире врата преисподней открываются перед демонами пороков.

Я помню дни, когда люди оборачивались. На полуживых мальчишек с зажатым в кулаке шприцем. На полуголых девочек в прозрачных мини-юбках. Даже обрыганные бродяги были тогда вызовом. А теперь всё изменилось. Люди одичали, остервенели. Они смирились и разделились. Пробегают мимо, закрыв глаза. Не обращают внимание на всё, что не нравится. Честно признают своё безразличие и не стесняются его. Наоборот даже. Кичатся им как заслугой перед обществом.

В мире голых я оказался белой вороной. Не мог ничего изменить, но так хотел. Ничтожное достижение, а уже подвиг. Теперь подвиг. А когда-то было иначе. Так давно, что уже кажется мифом, одно только желание приравнивалось к бесхарактерности, бездействие сводило с ума. А было ли это когда-нибудь? Может, мои сны меня обманули? Книги и фильмы безнадёжно запутали во лжи? И вся наука истории теперь стала не дороже шаловливых пальчиков сценаристов нового мира?

Забежал в вагон. Компания оказалась не самой плохой: бездомный устроился здесь на ночлег. Лежал совершенно так же, как и я дома на диване. Вразвалочку, подсунув руку под голову. Вместо подушки черный мусорный пакет с ароматом лимона, набитый каким-то тряпьём. Как и я на диване, приоткрыв глаза, он смотрел телевизор без звука. Тот, что сбоку от двери. Никогда бы не подумал, что в метро это необходимо. Правда, показывали всякую чушь. Городской канал новостей. Если увидишь такой, сразу рука тянется к пульту, вот только общественный транспорт не давал свободы. Смотри, что показывают или иди пешком. Поначалу, конечно, сопротивляешься, ищешь, чем заняться. Но телефон разбит, книгу с собой на задание взять не додумался, и вот, пары станций не проехал, а глаза уже сами ползут к экрану, где вещает блондинка в строгом костюме и бегущая строка под ней дублирует сюжет.

Постепенно мне действительно стало интересно, что там пишут. Азазил Раджимов открыл новый храм. Самый большой в амире. Это как полагается. Куда нам без самых-самых? Предыдущие два, помнится, тоже находились в нашем городе, да и открывали их не так давно. Лет пять назад. Ну, да пожалуйста. Хочет этот Раджимов построить, пусть строит. Вот только я никак не мог вспомнить, кто он такой, а ведь ненужных людей по телевизору не покажут.

И будто в подтверждение моих слов следующий репортаж освещал новости экономики. Выступал министр финансов, жмурясь от яркого света софитов.

«Пик кризиса достигнут и теперь ожидается повышение цены на нефть. Мы договорились с рядом наших партнёров о снижение темпов добычи и добились наиболее выгодных условий», – вещал он с самым честным видом.

В шестой раз за лето. Но обычно уже на следующий день после его заявлений цена падала и била очередной рекорд. В прошлый раз сорокалетний. Посмотрим, что будет на этот раз. В конце концов, рекордов осталось немного.

Раз уж выпуск новостей окунулся в болото экономики, выплыть оттуда быстро невозможно. Внимание блондинки переключилось на засушливые июнь и июль. Эти мерзавцы испортили урожай, и теперь ожидалась нехватка зерна, но, по заверениям чиновников из министерства сельского хозяйства, голода страна испытывать не будет. Как высказался слащавый молодой человек с длинными тонкими пальцами аристократа:

«В отличие от времён Союза у нас есть запасы, и мы умеем выгодно торговать с западом. Если немного затянуть пояса и упорнее работать, тогда никакого недостатка не заметим. Повторюсь, ситуация далека от кризисной. Кроме того, мы будем наращивать темпы оптимизации и сокращать лишние расходы…»

А мне стало интересно, знает ли этот господин, чем рожь от пшеницы отличается?

Следом шла новость про того самого упыря, что истлел под моим ботинком. Даже гордость пробрала, жаль только хвастаться не перед кем. Разве что бродяга похвалит. Правда, судя по зычному храпу, плевал он и на упыря, и на новый храм, и тем более на экономический кризис. Но больше всего ему был безразличен заповедник единорогов на востоке города, который получил очередной грант на чего-то там и ждёт посетителей. Вход платный, тысяча рублей, скидки для малолетних и льготников отсутствуют.

Зато когда пошла следующая новость, сосед громко выругался, выплюнул что-то зеленое и повернулся на другой бок.

«В связи с несоответствием экологическим нормам до конца года в столице будут закрыты сто тринадцать заводов», гласила новость.

Тут и мне захотелось плюнуть чем-нибудь зелёным да перевернуться на другой бок. Это значило только одно: ещё несколько районов станут магнитом для всякой сволочи. Как будто специально делали. Норматив притонов не выполнен? Надо закрыть завод. Борделей мало? Ещё на один завод меньше. Нужна малина для очередной шайки жуликов? Ну тут уж какую-нибудь фабрику прикрыть можно. А предлог – забота об экологии. О будущем, значит, о детишках переживают. А потом очередной упырь затащит этих самых детишек на такой закрытый завод. Вот это забота.

К слову об упырях. Блондинку на экране сменил Владислав Колов, председатель Общества Вампиров, и с совершенно серьёзным, хоть и мертвенно бледным лицом, принялся рассказывать, как осуждает Веркиолиса. Говорил, что тот давно себя зарекомендовал, как личность неблагонадёжная, как Общество изо всех сил старалось сдерживать его в рамках. Короче говоря, делали всё, что могли и в целом ни при чём. Оправдывался, всё равно что маленький мальчик, только слова будто из официального отчёта. Сухие и безжизненные. Вампиры, особенно самые древние, любят выражаться так заковыристо, что слушать замучаешься, а тут словно юрист писал.

– Калошино, – объявил голос.

Вот так всегда. Только войдёшь во вкус, забудешь про боль и усталость, а тебе сразу «Калошино», и всё – с вещами на выход.

На улице, как всегда летом, уже начало светать. На часах глубокая ночь, а за окном утро, и тишина такая особенная. Далекие гудки автомобилей, птички всякие просыпаются и робко так чирикают, ненавязчиво. И воздух ещё совсем чистый, свежий, особенно теперь, когда почти всё производство в городе закрыли. Может, действительно, экология не такая уж бесполезная штука?

Дома царило сонное молчание. Когда я открыл дверь, никто не крикнул «Привет», не побежал разогревать ужин. Ну и пожалуйста. Сам погрею. Неужели, чтобы справиться с микроволновкой надо обладать особым мастерством? Всего пару кнопок нажать. Я видел, как дочка включала её именно так. Но какие? Тут кнопок миллион, и кто знает, чем грозит одно неверное нажатие. Ну его, лучше не рисковать и лечь спать голодным. Только душ из последних сил принял.

По пути заглянул в комнату дочери. Она зарылась в пышное одеяло, как в сахарную вату, и тихонько посапывала. Моя маленькая Анечка. Конечно, сама она считала себя совсем взрослой – шестнадцать лет, видите ли, уже серьёзный возраст. Но она всегда останется маленькой папиной дочкой. Такой вот, как сейчас, беззаботной и наивной. И так же точно я знал, что там, под одеялом, её хрупкие ручки обнимают старого мишку по имени Михал Потапыч.

Я прикрыл дверь, прошёл через гостиную, мимо любимого кресла. В утренних сумерках показалось, что оно огорчённо вздохнуло. В другой раз, дружище, я слишком устал. Успеем мы с тобой еще за Алекса попереживать. Ему во вражьем тылу без нашей поддержки никак не обойтись.

И наконец она, моя ненаглядная кровать. Я заснул, едва приложился к подушке. Даже боль в рёбрах не помешала.

Глава 2. Не время отдыхать.

Проснулся я ближе к ужину, когда жаркое солнце проникло между занавесками, тонкими лучами заметалось от зеркала к полированной мебели и дальше, прокладывая путь крошечными фотонами. Комната нагрелась и превратилась в баню, полную горячего влажного воздуха. Дышать было тяжело, а мокрая от пота простыня липла к телу. Вдобавок голова раскалывалась от боли и обещала вот-вот треснуть пополам.

Катя стояла возле двери и смотрела на меня с немым осуждением. Как обычно.

– И тебе доброе утро, – пробубнил я. – Может, ты скажешь, что я опять бросил пистолет с вещами посреди кухни? Ну и что? Аня девочка умная, к нему не прикоснётся. Или тебе не нравится, что я вернулся под утро? Об этом мы говорили. Лицензия не может ждать. Зато теперь два дня выходные, разве плохо?

Я достал из шкафа потрёпанный спортивный костюм. Он со временем идеально растянулся и не сковывал даже самого широкого движения, за что я прощал ему и растянутые коленки и потёртости, и давно полинявший узор турецкого огурца.

– А вообще, ты могла бы меня и пожалеть. Моя ласточка скончалась. Да-да, представляешь? Этот «ржавый таз с гайками, которому место на свалке», как ты её называла, теперь больше никогда не заведётся. Смеёшься? Ну, конечно, тебе смешно. А я, может быть, кусочек своей души потерял. Да что ты понимаешь?

Я собрал всё мокрое бельё в комок, сунул подмышку костюм, и отправился в ванную.

– Ладно, не обижайся. Ты занимаешь там гораздо больше места.

Я плотно закрыл дверь, чтобы жар не прокрался дальше.

С кухни шёл аппетитный, теплый запах супа. Не иначе дочка придумала что-то новое и крутится в чаду, на вкус подбирая приправы. Это у неё любимое дело.

Помню, как лет восемь назад она осваивала яичницу, причём не какую-нибудь там, а настоящую глазунью. Так и говорила: «Это вам не гадость пережаренная! Это настоящая глазунья!» Она тогда перевела десятка три яиц, чтобы понять как правильно их готовить. Чтобы желток остался нежным, и белок схватился, но не задеревенел, и поджарка снизу только цветом, но никак не коркой. Но самое главное – Аня долго не могла понять, почему появляются белые пятнышки, которые портят всю картину. Оказалось от соли. И вот, когда я потерял надежду съесть хоть какую-нибудь яичницу, Аня внесла на подносе свой первый кулинарный шедевр. Её улыбка ещё никогда не излучала столько счастья. Худенькие маленькие ручки едва удерживали поднос и всё, что на нём стояло, но она гордо прошла по комнате, поставила на стол две тарелки и два стакана апельсинового сока. Позвала маму, пригласила меня. Родители любят хвалить детей за всякие мелочи, иногда совершенно зря и незаслуженно, из снисхождения, но та яичница… Я до сих пор помню, какой она была вкусной.

– Пап, ты чего не поел, когда пришёл? – строго спросила Аня, когда я уже почти пробрался к ванной. – Я же оставила в холодильнике две тарелки. Всё, как ты любишь. Картошечка, ребрышки, аджика.

– Я… микроволновка сломалась, наверное. Надо будет в починку отнести.

– А на плите погреть?

«Не додумался» – сказал я про себя, но признаваться не собирался.

– И плита не работала. Пробки выбило.

– Она газовая.

– Значит труба засорилась.