Гвоздь Пилата Понтийского

– Что за совет?

– Пошли, – заявил просительно Гена, и мне пришлось переходить дорогу на светофоре, который оказался буквально в двадцати метрах, от места, где меня нагнал Гена. – Я нашел себе новую работу. Пошли покажу.

– Ну пошли. – ответил я ему и последовал за ним, ибо проще было пойти, чем объяснять, что занят и некогда. Тем более, что сам Гена всегда и для всех был свободен, при условии, что он случайно подвернулся под руку.

– Вот, смотри! – сказал мне Гена, оказавшись за металлическим забором, который огораживал добрый кусок квартал снесённых старых хибар в центре города. – Здесь будут строить огромный комплекс.

– И что? – спросил я. – Это же хорошо.

– Конечно, хорошо. Вот только совсем не платят зарплату.

– И что ты? Спрашивал работодателя? У застройщика?

– Они говорят, что потом отдадут. Сейчас нет. Но ты вертись, как хочешь.

– И ты вертишься?

– А что я могу?

– Например, спросить у новых хозяев разрешения и собрать весь металлолом. Старые и новые кирпичи. Плитку.

– Я то спрошу, – ответил Гена. – А что я с этим делать буду?

– Продашь, – ответил я.

– Кому?

– Да, мало ли, кому надо? Старый кирпич – для реставраторов. Новый кирпич – для забутовки. Плитку – дачникам. Металл сдашь на металлолом.

– А у меня машины нет, – продолжал тупить Гена.

– У тебя телефон есть. Позвони. Сами приедут, сами заберут и другим подскажут.

Снова я повстречал Гену через три месяца. Точнее будет сказать, что не повстречал, а он сам пришел в офис.

– Ты чего зашел? – Спрашиваю я просунувшуюся в открытую дверь кабинета голову Гены.

– Я на минутку. – заявила, поздоровавшись со всеми единовременным приветствием, голова, и следом за ней в кабинет протиснулся и весь Гена целиком. – Спасибо тебе, Игоревич, за совет. У меня теперь денег – море.

– Так уж и море? – Возразил ему я.

– Да меня теперь везде приглашают разбором снесённых домов заниматься. У меня теперь такие связи.

– Что? Пошел бизнес?

– Ещё как пошел! Можно, я у тебя конфет наберу? – Заканчивая набивать ими свой карман, спросил Гена, добавив, что ему нужно спешить, что его ждут, что у него все хорошо, и что скоро он меня ещё раз осчастливит своим визитом.

Доказательство правила выбора, в котором ключевых направлений действий всегда три

В русских былинах есть про камень выбора. Стоит на развилке дорог. На нем надпись на старославянском. Направо – одно будет. Налево – другое. И, само собой, третий вариант. Останавливается перед камнем, сидя на лошади, русский витязь и думает с копьем наперевес в руках. Но сейчас, собственно, не об этом. Сейчас о правиле трех.

И, если правило носит универсальный характер, то и в быту должно быть доказательство его верности и актуальности. Тройной одеколон советских времен не трогаем. Это другое. Но и его пили, ибо, по-честному, в нем изрядная доля чистого спирта содержалась. Сам видел, как пили. В круг. На троих делили.

Я вот эксперимент лично проводил. Варишь в кастрюльке три сосиски. Потом пытаешься вилкой, за один раз все три сосиски на тарелку перекинуть. Докладываю. Одна сосиска точно окажется на тарелке. Другая обязательно выскользнет и на полу окажется. Третья снова бултыхнется в кастрюльку с кипятком. Что бы вы не делали, так будет повторяться из раза в раз.

Похоже, что правило трех вариантов незыблемо, как и правило дня сурка. Про это даже в Библии сказано. Про Солнце, которое всходит и всходит. А далее там, что нового, что другого – ничего не будет. Так что делаем выводы.

Как я стал сволочью

Снимаем кино

Не связывайтесь с артистами, режиссёрами и кино-театральными деятелями, если у вас не крепкие нервы. Если повезёт, и что-то получится, быть вам сволочью.

Вот вам, к примеру, такой случай. Сняли, благодаря волшебному пенделю, кино про шпионов. Получили прокатное удостоверение. Участвуем на семидесяти двух конкурсах. Норвежцы и шведы всякие гранты предложили для производства фильма про их местные, тамошние скучные реалии со шпионским уклоном.

Дальше – больше. Знаменитая скандалами, оппозиционно-прозападная радиокомпания вначале заинтересовалась фильмом. Посмотрели, собрались крутить и показывать повсеместно, но не срослось.

– Мы, – говорят, – кино про своих врагов не показываем. Вы – наши враги.

– Вы, – говорю, – совсем с дуба рухнули? Вы – граждане чего? Забугорья?

– И забугорья тоже. Но показывать не могём, ибо у нас свобода слова и выбора. Твой фильм покажем, у нас не будет свободы выбора, куда драпать с баблом, когда за нами придут.

– А что? За вами уже прийти должны? – интересуюсь.

– Должны, не должны, но показывать не будем.

И по секрету, на случай всякий, сообщают мне (уже как бывшему чекисту, а с конторой они ссориться тоже не хотят), что им забугорные спонсоры, посмотрев фильм, не велели его показывать. Не тот, мол, дискурс. Сплошное русское влияние и пропаганда.

Строго говоря, и от коллег моих мне и фильму тоже досталось.

– Ты зачем учебный фильм про работу спецслужб снял? – вопрошают.

– Да нет, вроде как. Никого не пытали. В каталажку не упрятывали. Морду не били. Током не пытали. В тазике и нужнике не топили.

– Вот это тоже плохо, – сказал один полковник. – У тебя чистый рай на экранах, и сплошь Штирлицы, умные, вежливые и воспитанные.

– Так я же реальную работу показал, – оправдываюсь после третьего стакана чаю, ибо для виски колотого льда не оказалось в моём холодильнике.

– Лучше бы ты чистилище показал.

– Зачем, – робко интересуюсь.

– Чтобы боялись.

Но самые главные претензии покатили от режиссёра фильма:

– После тебя, Травников, у меня четыре артиста в Москву забрали!