Все вперемешку. Или Магазин ненужных вещей

В качестве резюме (эссе всё-таки): я полагаю, суть его в том, что не следует откладывать на потом ничего. Запятую особенно. Не будет потом никакого «потом»!

В чём ошибался Костя

Недавно шел через городской сквер. Сквер старый. Знакомый с детства. Но слон теперь стоит в другом месте. Раньше слон стоял посередине фонтана. В том фонтане очень давно, полстолетия назад, с друзьями пускали кораблики. Полууправляемые, на батарейках «Крона» в девять вольт. А иногда на «венгерке». Кто в курсе, тот понял. Но не о том речь.

На краю парка годах примерно в 90-х несколько друзей поставили большой крест. Мол, от нас городу на память. Рядом табличку на камне бронзовую прикрутили, кто крест поставил. Чтобы помнили про них.

Прошли годы. Вначале вместо одной таблички появилась другая. На ней вместо четырёх имён и фамилий было уже три. Одну вычеркнули – и забыли. А потом, когда всех этих героев 90-х не стало, бронзовая табличка и вовсе исчезла. Пару лет назад, помню, была. А вчера шел – нет больше таблички. Совсем. Крест есть. Камень есть. Таблички нет. И памяти о героях 90-х тоже больше нет.

Людей по скверу в центре города гуляет много. Особенно с детьми. Фонтаны с подсветкой работают. Игровые площадки. Мальчик на слоне, а вокруг зелёные крокодилы.

Прямо напротив сквера и креста, через дорогу, забор. Там теперь только колотые пыльные кирпичи в известке от старого офиса. Раньше ребята подходили к окну, любовались крестом в сквере и тем, что память им на века обеспечена. Отмолили грехи. И теперь нет ни таблички, ни офиса, ни героев 90-х. Сгинули. Прошло всё транзитом.

Спросил у одного знакомого, что постоянно в сквере гуляет, так как в соседнем доме живёт для бывшей номенклатуры:

– А куда табличка с именами делась?

– Какая такая табличка? Не было никакой таблички. Крест был. Камень был. Таблички не было.

– Ну как же? – попробовал возразить ему я.

– Я тут со времён советской власти живу. Не было тут никакой таблички.

Может, и вправду не было таблички? Может, запамятовал? Вроде нет. Помню, Костя Плешаков, Сашкин брат, лично таскал меня на крест и табличку со своим именем посмотреть.

– Вот, – говорил, – теперь память обо мне на столетия останется!

Ошибался Костя.

Ремонт и лампочки

Нищие хроники

Когда в офисе сделали ремонт, всего было использовано девяносто лампочек. Через полгода половина этого дерьма перегорела, а ещё через год перегорели все остальные. Ровно через полтора года лично мной с использованием заранее приобретённой раскладной лестницы вместо дерьма было вкручено девяносто отличных энергосберегающих светодиодных лампочек новой формации. Уже полгода ничего не перегорает, предохранители не выбивает.

Теперь арифметика. Мастерам было выдано на лампочки пятнадцать тысяч рублей. Судя по количеству перегоревших лампочек и их ценам на рынке, мастера израсходовали шестьсот тридцать рублей. Большие коробки из-под них до сих пор в сарае валяются. Всего на замену лампочек было израсходовано пятнадцать тысяч рублей.

В курсе, наверное, что есть всякие там лампочки с тёплым и холодным светом? Но не суть. Суть в том, кто мне доктор. Хотя, если бы вмешивался, то, вместо удвоения расходов, ремонт мне бы делали до сегодняшнего дня. И всё это без услуг прораба. Всё на честном слове.

Одно спасало. Справочник военного строителя. Там нормативы качества были. Никто недотягивал. Но книжки этой страшно мастера боялись. Кто-то украл. Наверное, руководствуются в работе.

Федя и мафия

Адвокатские практики

Мафию никто не видит. Но она есть. Она рядом. Она не спит. Мафия всегда караулит, где что плохо лежит. Федя не знал этого. Зато это знала его семья.

Когда-то у Феди было всё. Мясокомбинат. Десяток участков на море. Ресторан в центре города. В общем, всё. Но время берёт своё. Заболел и Федя. Тромб в ноге. Плохо с головой, но выздоровел.

Друзья-собутыльники Федю не бросили. Федя друзей тоже не бросил. Выздоровел, и все гульки закрутились по-новой. Однако выяснилось, что и мясокомбинат куда-то делся. И участки на море. Федя был всё так же хлебосолен и гостеприимен. Только в кредит друзей? Феди в его ресторане обслуживать перестали. Однако Федя не ударил в грязь лицом. Друзья помогали как могли. Помогали осваивать Федины капиталы. Федя отвечал взаимностью и обещал, обещал, обещал…

Вдруг пришло несчастье. Совершенно неожиданно у Феди после болезни умер отец. Почти в сто лет умер. Умер и оставил после себя завещание. Всё отошло Фединой сестре и его старшему брату. Феде же – ноль. Совсем ничего.

Скажете: несправедливо? Не спешите. Только тут и теперь вскрылись главные подробности. Оказывается, Федя, чтобы не ударить лицом в грязь, понабрал экспресс-кредитов в киосках типа «Быстроденьги» на неотложные нужды. Взял Федя шестьдесят тысяч рублей. Процентов за полгода набежало восемьсот тысяч рублей. Адвокат затребовал с Феди аж триста тысяч рублей, да и то по дружбе.

Кредиторы активизировались. Пришли за Фединым. Требуют мясокомбинат, участки на море, требуют переписать ресторан. А Феде что? Ресторан принадлежит гражданской жене. Всегда принадлежал. Всё остальное теперь по наследству принадлежит сестре. Феде же из наследства дырка от бублика досталась. Нет у него ничего. Пролетели друзья.

В жизни Феди, по существу, ничего не изменилось. Разве только друзей стало поменьше. Хотя, если всего не рассказать, непонятно будет. У Феди действительно всё хорошо. Вот только мочиться он ходит в квартире сестры в угол, и мочится исключительно на телевизор. Не знаю, правда ли это. Однако справка такая от психиатра точно есть. Болен он, оказывается, на голову.

Окружающие и друзья даже не догадывались. То, что должен был Федя не друзьям, а компаньонам, то есть не мелким жуликам, а серьёзным дядям, так что теперь с него возьмёшь? Нет ничего теперь у Феди, кроме справки.

Вот такая адвокатская история вам на заметку. Мафия в печали. Обманул их Федя. Одно слово – семья.

Девушка на выданье и Таганрог

Антон Павлович Чехов тоже когда-то писал коротко и содержательно. Когда ему стали платить за каждую строчку ввиду их очевидной нетленности, всё изменилось в лучшую сторону. Правда, сам Антон Павлович так и довольствовался одной комнаткой, служившей ему и кабинетом, и спальней, и столовой, чтобы от строчек не отвлекаться. Зато, где еще окно можно было открыть и подышать таким свежим воздухом, как не в Крыму.

А огромное поместье было в распоряжении его близких, пока не революция и не его переход в разряд музейных ценностей, которые, как известно, всегда принадлежат государству.

Нечто подобное, о чём я собираюсь рассказать, только пока кратко, есть и у Антона Павловича Чехова. Только у него другие времена, другие нравы и другие перспективы героев. Однако суть одна и та же.

Притащила в гости свою подругу одна моя знакомая из числа известных журналистов. Лет за пятьдесят. Но всё так же на выданье. Она, конечно, всех утомила своими разговорами и истинами. Но не о том речь.

Увидала гостья-девушка в гостиной пианино. Хорошее такое пианино. Немецкое. Старое. Коричневое. Без пыли, но последний раз настроенное лет пять назад.

– Сыграю? – спрашивает гостья.

– Сыграй, – говорю.

Попробовала. Вроде бы как умела, но пианино старое.

– Клавиши не такие.

– Чего не такие?

Тут зам главного в прессе подсказывает:

– А ты вон то произведение сыграй!

– Какое, то? – разворачивается к ней всем корпусом подруга.

– Ну, которое ты у меня играла. Дома у меня? Помнишь?

– А-а-а, – отвечает та, радуясь подсказке. И как вдарит по клавишам!

Полминуты грохот стоял.

– Ну и так далее, – остановила свою игру гостья на начале симфонии. – Я, – говорит, – эту мелодию в одиннадцать лет написала.