Охранник для президента

Первым зашёл мужчина, за ним – женщина и мальчик с девушками. Все они были одеты в блистающие длинные одежды, на головах – золотые царские венцы, каменьями украшенные. Такое только в кино показывали. У мужчины в правой руке было белое квадратное полотно. Он положил его Игорю на лицо и стал молиться. Затем он снял покрывало, взял мальчика за руку и помог встать с кровати. Здесь Игорь почувствовал себя легко. Мужчина тогда и спросил: «А ты знаешь, кто я?» «Врач…» – ответил Игорь. Но он на это сказал: «Я не земной, а небесный врач. Бог меня к тебе послал. А так – ты больше бы уже не встал. Ты не умрёшь, а доживёшь до моего прославления. Я император Николай, а это вся моя Святая Семья. Она мученическим путем пришла к Богу». И сам назвал всех по именам.

Но только Игорь подошел к царевичу Алексею и стал рассматривать его венец, как мать вдруг закричала: «Ведь парень у нас совсем горит!» И родители забегали, стали везде искать воду. Тогда Игорь спросил: «Мама, кто горит?» А она лишь кричит: «Отойди от огня, сгоришь!» И как бы не было Игорю ещё тяжело, он удивился: «Здесь только люди, а огня нет». А отец откуда-то издалека и отвечает: «На самом деле очень большое пламя! Огонь ходит по комнате, но ничего не загорается! Что за чудо?» Тогда Игорь им и сказал: «Не волнуйтесь, это – врачи, которые пришли меня вылечить». А когда они – царское семейство – уходили, он спросил у государя Николая: «Как это они пришли к Богу мученическим путем?» И ещё спросил: «А просто так нельзя пойти к Богу?» Царица Александра сказала: «Не надо, не пугай мальчика». А государь грустным голосом ответил: «Все должны это знать! С нами такое сделали, что ужасно и говорить!.. Они нас всыпали в бокалы… и пили с удовольствием и злорадствовали, что так нас уничтожили!..»

«Как это всыпали в бокалы и пили?..» – Игорь Русанов до сих пор не в силах представить подобной, уму непостижимой жестокости. – «Да. Они так с нами поступили, – ответил царь Николай, – не хочу тебя пугать, пройдёт время и всё откроется. Когда вырастешь, то говори людям прямо: пусть наших останков не ищут, их нет».

Потом, когда Игорь выздоровел, люди из соседних домов спрашивали: «Что за родственники к вам приезжали? Что это за люди, да ещё так одеты?» И восьмилетний Игорь, уже тогда понимавший, что молчание ещё никому не вредило, всё же снова сказал: «Это были врачи небесные. Они приходили меня вылечить». А соседи, считавшие не только Игоря, но и всю их семью, мягко говоря, странной, не придали этому никакого значения: не хотят люди говорить правду – дело хозяйское.

А другой случай явления царской семьи был, когда Игорь уже учился в восьмом классе. Это произошло за год до перевода отца на родину из Мордовии, где он далеко не первый срок вынашивал офицерские погоны на плечах. Явление это случилось в школе, прямо во время урока. В те края тогда приезжало много антирелигиозных лекторов, потому что в селах почти все были верующие. И приезжая женщина, когда появилась в классе, была удивлена, что все девочки в платках. Она объяснила, как ей думалось убедительно, что наши враги – это цари, и что их не надо бояться, потому что их больше нет. И вдруг откуда-то сверху сходит император Николай со всем своим семейством и говорит приезжей лекторше: «Кто здесь царей поносит и хулит?» А лекторша схватилась за голову, присела и как крикнет: «Горю!» Да и упала. Государь Николай взял её за руку и говорит: «Встань, не губить пришёл, а спасти». Женщина-лекторша поднялась и шепчет: «Видела большой пожар, и люди – там!» А царь сказал: «Это не пожар видела, а мучения в аду». Она не поверила: «Как в аду?! Мы же ад разрушили и песню сочинили». Император ей ответил: «Вы не ад разрушили, а дела святые: царя свергли, храмы порушили, святыни попрали!» Антирелигиозная лекторша и спрашивает: «А ты кто?» Государь Николай на это ответил: «Я тот, кого ты хулила, чьё имя поносила». Но та не отступает, на своём стоит: «Ведь вас нет в живых! Вас всех стёрли в порошок!» А император Николай говорит: «У Бога мы все живые!» И добавил: «Вот, видишь, меня убили, но я не убиваю… Иди и покайся!» Женщина прямо-таки вылетела из класса. Государь подошёл к школьникам и всех благословил. Игорю же сказал: «А ты доживёшь до моего прославления. Запиши всё виденное». В этот раз царь и цесаревич были в коротких военных костюмах, перетянутых поясом, царица же с царевнами – в платьях до пят и с длинными рукавами. А школьный учитель, что всё это время находился в классе, опомнясь, стал расспрашивать ребят, и они честно рассказали, что здесь был император Николай со своей семьёй. И учитель в недоумении повторял лишь одно: «Так ведь императоров сейчас нет!..»

После этого необыкновенного события Игорь послушался наказа императора Николая и всё увиденное подробно записал, заодно дополнив тетрадочку воспоминаниями яви восьмилетнего возраста. И однажды, набравшись смелости, показал это одному протоиерею, но маловерный батюшка не просто не поверил подростку: он высмеял Игоря прилюдно, а заодно и небесной карой пригрозил. Парень тогда вне себя от происшедшего порвал тетрадочку, а вскоре их семья уехала на родину – далеко на север, где отцу к тому времени дали квартиру.

На новом месте жизнь Игоря Русанова, как говорили раньше, изменилась, словно в сказке. Произошло это земное чудо под вечер: он торопился после уроков домой и у школьного двора встретился глазами с русоволосой синеглазой девушкой: синева её глаз напоминала дневной небесный свет. Любое иное сравнение было бы просто неразумным.

Только главное оказалось другим: сразу понялось там, где впервые до испуга и боли сжалось и застучало, что именно её – родного человека – он всегда ждал, зная, что они обязательно встретятся. Дальнейшие годы подтвердили, что удивительная обладательница редкостных небесных даров способна не только стать его женой, но и верным другом: словом, той самой единственной, для которой, казалось, и писались именно все лучшие песни и ставились самые замечательные фильмы.

Но не дал Бог им детей; и горечь родных сердец привела их в детский дом, после чего, один за другим, зазвенели детские голоса в трехкомнатке, дарованной родителями, в свою очередь, охотно обосновавшимися в родном деревенском гнездовье под областным центром. Для кого-то четверо девочек и на рассаду мальчик, может показаться многовато для простого школьного учителя и воспитателя детского садика. Да только где любовь, да лад, – такая мера, конечно, не для примера.

Может быть, этот вечер был одним из самых счастливых в семействе Русановых. Во-первых, Игорь не только встал самостоятельно на ноги и вместе со всеми повечерял, но даже, верный своей привычке, чуток пошутил, правда, для того, чтобы избавиться от вопросов о происшествии. До сих пор, когда что-то доводилось недоговаривать, он так и не разучился краснеть. Так что его разлюбезная женушка с чадами легко могла раскусить хозяина и, избегая понятного, но излишнего любопытства родных, он вскоре опять прилёг в своей комнате. Впрочем, Игорь действительно не ведал, что случилось на самом деле, да и знать не хотелось. Жив-здоров – и слава Богу.

И вновь трепетной ниточкой заструившиеся воспоминания о его удивительных сонных видениях длиною в человеческую жизнь, внезапно оборвались, впервые натолкнувшись на неожиданно выскочившую, как убийца, мысль. А ведь и дом-то Игорев, оказывается, расположен едва не в двух шагах от старинного деревянного особняка, ныне охраняемого, как гласила официальная табличка, государством, и вмещавшего в послереволюционные годы иностранную дипломатическую миссию.

Всякий день школьный учитель мог самолично обозревать его из окна своей панельки, где столько раз был у него в видениях царь Николай. И именно отсюда, из этого деревянного особняка – имеющий уши, да услышит! – накануне расстрела царской семьи отправился ночной порой в Екатеринбург чёрный человек, чтобы за несколько часов до убийства невинных нанести на двери подвальной комнаты особые знаки-метки, венчающие торжество задуманного злодеяния. Не потому ли тогда от самого рождения неймётся и, видно, уже никогда не наладиться покою у Игоря Русанова и таких же, ему памятно подобных, которым – хочется верить, – несть числа…

А в доме вновь слышались весёлые голоса, и в одной из комнат Настя уже что-то полушёпотом выясняла у Татьяны и Оленьки. Но вскоре всё успокоилось, когда стало известно твердое отцовское решение о том, что назавтра он отправляется в паломническую поездку.

Тогда все вместе наладились готовить главу семейства в дальнюю дорогу. Кто занимался провиантом, кто собирал дорожную одежду, а Машенька, ещё не совсем окрепшая от простуды, под материнским руководством и «о здравии» и «об упокоении» писала аккуратные записочки, чтоб никого не забылось в поездке помянуть. Словом, всё как всегда: это была далеко не первая отцовская поездка по святым местам. И подготовка к ней в дружной русановской семье завершилась далеко за полночь.

Раба Божия Нина удостоилась от Господа быть свидетелем чудесных явлений святой убиенной Царской Семьи. Причём приходили они к ней наяву, все семеро. На протяжении всей жизни Нина неоднократно видела святого убиенного Царя Николая Второго, но уже в сонных видениях. Её полные данные – в Комиссии по канонизации святых.

    Из книги «Николай II: Венец земной и небесный», «Лествица», Москва, 1999

Глава пятая

Возле небольшого храма, через дорогу от гостиницы, было оживлённо и людно, как-то по-особому празднично. Вообще, эта церковь в народе называлась между собой семейной, в ней, правда, всегда было уютно и, как в настоящей избе, по-домашнему надёжно. Ещё недавно она стояла возле проезжей дороги совсем неприметной, даже какой-то ущербной в своей неприметности. Многие горожане и не знали, что это самая настоящая церковь. Торчит какое-то кирпичное место под деревянной линялой крышей, и пусть себе будет. Не сравнить было со знаменитой, через пешеходный переход, пивной, куда, дай только волю, вовсе бы не закрывались двери.

Но вот в этой неприглядной церквушке появился настоятель, совсем ещё молодой, но какой-то ревностнохозяйственный и молитвенный. Сила в нём оказалась именно та, что сдвинула дело с мёртвой точки. Да и прихожан с каждым разом становилось больше: особенно это отмечалось после простых и ясных проповедей нового настоятеля. Помаленьку закипела и работа как вокруг, так и в самом здании: для нужного дела, словно сами собой, нашлись и благотворители. А уже через год, как не удивиться, многое изменилось: церковь по-хорошему ожила; наладились и паломнические поездки по святым местам. Настоятель сам был в них сопровождающим, и это опять всем нравилось: не страшась никакого пути и возможных препятствий на неблизкой дороге, было безбоязно ездить с таким человеком.

Нельзя было не обратить внимания, что народ к нынешнему отъезду подобрался своеобразный: все какие-то по-своему торжественные и тихие, а если со стороны, по-простому выразиться, слегка пришибленные. Такой вывод, в частности, незамедлительно сделал Колька Рыжий, инструктируя уже не по первому разу напарника: они пристроились в стороне ото всех, у кривой пыльной берёзы с безнадёжно обвисшими ветвями, откуда прекрасно было видно всех подходяще-уходящих.

Встретились, понятно, заранее, чтобы не прозевать возможного прихода «царя». Рыжий с ходу сунул путешествующему не по своей воле пакетик с таблетками, грозно указав глазами: мол, головой отвечаешь! И Глебов, без слов прихлопнув переданное в нагрудный карман куртки, хрустко щёлкнул кнопкой, куда от нас денется! Но он же и заметил, что обычно наглый Колька ведёт себя по-другому: часто помаргивает глазами, мелко косится по сторонам и постоянно потирает, видно, потеющие руки. И ночная мысль о непростых таблетках опять цапнула, – крапивно обожгла неопытного проныру. А тут ещё Рыжий вовсе побледнел, отшатнувшись от своего собеседника: откуда-то из-за спины неспешно вышел, направляясь к церкви, тот самый сбитый мужик с пластиковым пакетом в руках.

Обоим заговорщикам разом почудилось, что он всё время незаметно находился позади и прекрасно обо всём слышал. Да ещё, перекрестясь перед входом, мельком оглянулся в сторону, и оба подельника могли дать голову на отсечение, что он их взаправду разглядел! И разве могло быть отныне два мнения о дальнейшей судьбе «царя»; даже у самого Глебова, с молчаливой обречённостью вынужденного признать, что своя рубашка всё одно ближе к телу.

– Ты понял? – следом ещё сам Колька подлил масла в огонь. – Нет, ты догоняешь: да он нас просто сфоткал, гад! Мол, знаю я вас и не боюсь! Теперь мы верняком на крючке!

В это время все автобусные потянулись тоже в церковь; махнув рукой, и Глебов уныло двинулся за остальными. В церкви, куда он заходил с паспортом, все столпились, к ним вышел мужчина с волосами на пробор и стал читать какую-то заунывную молитву, а стоящие перед ним хором повторяли эти слова. «С этим попом и поедем», – сообразил Глебов.

Слов молитвы он не понимал, и вникать особо не собирался, лишь незаметно косился на свою жертву. Сбитый ими мужик был бледен: прикрыв глаза, он, казалось, полностью погрузился в свои мысли. Когда всё закончилось, он подошел к тёмной иконке возле махонького решётчатого окна. Остановился, перекрестившись, а после вдруг бухнулся на колени. А Саня глаза на неё поднял и обомлел: мужик точно перед самим собой, изображённым на иконе, стоял, – верно, вылитый двойник, чудные чудеса. Да только на ней золотистым было написано: «Святой Государь Николай».

«Так вот ты какой», – отчего-то молнией мелькнуло у Глебова. Как будто он кого-то из своих, давно знаемых или, может, даже родственников каких-нибудь признал ненароком, бывает же такое. А к чему это – парень так и не понял, да и раздумывать было некогда: все направились к выходу. Возле автобуса с картонкой на лобовом стекле «Паломническая поездка» стояла женщина и распоряжалась посадкой: была она, худенькая, в длинном, до пят, тёмном платье, криклива и суетлива. Казалось, не обращавшие на нее внимания пассажиры добросовестно рассаживались именно туда, куда и указывалось, – без обычной посадочной нервозности и суеты.

Место вынужденному путешественнику досталось в самой серёдке у окна, лучше не придумать; и он, вольнее вздохнув, дорожный пакет сунул себе под ноги, а куртку пристроил на угловую вешалочку. А ещё успел заметить прошмыгнувшего за окном Рыжего. «Пасёт, – понял Саня. – Похоже, и того, и другого. Этот пока сам не проверит, никому не поверит».

Автобус был большой, с двумя водителями, один из которых, как в шахту, утянулся куда-то вниз отсыпаться, а другой основательно расположился на своём законном месте, одним присутствием внушая уверенность. Последним на переднем месте уселся поп в чёрной рясе с большим крестом на груди, и автобус тронулся с места.

Саня, разглядывающий заоконный пейзаж, обернулся на соседнее место и едва не ойкнул: рядом оказался тот самый мужик, похожий на царя! Уж больно незаметно всё у него получалось: вечно, как из-под земли вырастал!

Между тем сосед не только на Глебова, похоже, ни на кого не обращал внимания: скорее всего, ему было просто тяжело, и он сидел со склонённой головой, прикрыв глаза. «Да откуда ему про нас знать! – кем-то и подсказа-лось тогда Сане изнутри. – Совсем людей не по-детски глючит!»

Проезжали мимо новостроящегося торгового комплекса: на фоне серых панелек смотрелся он нереально-гигантским, не нашенским, и от этого чужеродия не могло не проныть в любой взглянувшей душе. Вообще, в этом северном городе, пока автобус легко и сильно проходил рядом с центром, внушительно бросалось в глаза несоответствие ещё оставшихся деревянных зданий и подобных этому комплексу, с зачастую невероятной, дополняющей фантасмагорическую картину рекламой, к примеру, увиденной на одном осовремененном магазине: «Выбери жизнь: 02 – ваша надёжная крыша!»

К слову, также было общеизвестно, что этот город, как, впрочем, большинство его родимых русских собратьев, основательно подвергся законно-незаконному заселению тёмным окраинным людом из бывших республик-побратимов. А в некоторых районах этого края хлебосольные градоначальники в своих расселенческих полномочиях разошлись вовсе не на шутку, результатом чего одно из исторических мест даже получило географическое название «второй Чечни».

Выше было и того хуже: в областном центре, через реку, недалеко от самого вологодского кремля умудрились ещё тихой сапой соорудить целую мечеть; и никакое общественное мнение не в силах было противостоять этому варварству, пока не вмешалось само Провидение, хорошенько приголубив – долбанув летней молнией в центровину чужеродного сооружения; и любое тамошнее движение вскоре прекратилось, на время затихло.

А автобус, выскочивший на кольцевую дорогу, бесшумно устремился по просторной и полупустой вечерней трассе. За городом августовская погода не изменилась: всё походило на лучшие детские воспоминания, когда увиденное остается в душе вековечно светлым и покойным.

И уже не единожды Саня Глебов с незаметным любопытством оглядывался на пассажиров, которых с обычными можно было сравнивать приблизительно. Многие из них мирно читали, некоторые вполголоса, явно церковные книжки, а если где и беседовали, тоже вполголоса и, кажется, на такие же церковные темы. Всё это вносило в автобусную атмосферу некий уют и спокойствие.

Саня перестал посматривать на «царя», по-прежнему отрешённо откинувшегося на сиденье и, более того, умудрившегося так скукожиться на месте, что соседу досталась львиная доля свободного рассиживания. Тогда Глебов благополучно и задремал, мимолётно поглядывая на заоконное пейзажное сопровождение. Очнулся уже в Ярославле: автобус терпеливо дожидался на перекрёстке напротив винно-водочного магазина, также с незамысловато-глубинным наименованием «Вечный зов». Кто бы тут невольно не хмыкнул, а автобус опять скоро мчался по широким ярославским улицам.

Между прочим, уже на подъезде к «городу невест» Иванову «засланному казачку» представилась благоприятная возможность завершить свою миссию досрочно, без лишней нервотрёпки, в минуту-другую. Сосед наконец-то очнулся, открыв глаза: они оказались совершенно синими, подёрнутыми не отступающей внутренней болью. И слегка, устало кивнул Сане, на что тот ответил «алаверды». А «царь», не без труда справившись с подставочкой для трапезы, вделанной в спинку сиденья, достал из пакета термос и налил в стакан чай, пристроив его на малюсенькой, в ладошку, пластмассовой подставке.

После вновь склонился к пакету, тем самым подфартив перспективному злодею, которому оставалось лишь бросить окаянную таблетку в стаканное содержимое. И пока подосланный, не давая себе отчёта, как ошпаренный, дёргал по всем карманам, совершенно забыв местонахождение яда, автобус в осветлённой темени будто бы вошел в настоящую, чернильную темноту и, мягко уркнув, остановился. И все, кто ещё не спал, с нарастающим изумлением стали вглядываться в этот мрак: город оказался лишённый даже малейшего освещения. Водители, вполголоса посовещавшись, открыли дверцу, кое-кто потянулся на выход подышать воздухом, оглядеться и размяться.

Пассажиры, вправду, оказались такими тихими, что невольно создавалось впечатление, будто железо движущее шло в своём направлении едва не пустым.

Однако на задних местах возникло оживление, какая-то возня, заговорили погорячее. И, наконец, на волю тяжко ступил крупный пожилой мужчина с широко открытыми глазами и аппаратом для измерения давления, прижимая его к боку. Автобус усилил свет передних фар, и в этом освещении паломник измерил давление, сразу сунув себе в рот пару таблеток-кругляшек. А один из водителей умудрился разговориться с ночным пешеходом на предмет выезда из «города невест». И вскоре автобус потихоньку, километр за километром, принялся петлять в многочисленных закоулках, казалось, нескончаемого, чернее чёрной ночи города.

А подуставший пялиться в заоконный мрак Саня Глебов, обнаружил, что подкрепившийся сосед опять задремал, уронив голову на грудь. Тогда и он тоже решил придавить часок-другой, если бы не сбивал заспинный шёпот соседей: не громкий, но достаточный, чтобы разобрать, о чём шла речь. Вернее, говорил один паломник, по голосу моложавый, но крепко озабоченный собственной жизнью и мечтавший потолковать с каким-нибудь монахом насчёт своего дальнейшего житья-бытья. На что тоже шёпотом ему отвечали, что они едут в женский монастырь, где есть монахи, но они только ведут службу и исповедуют, ни в коем случае не вступая в разговоры. Ответные, вполслуха, слова становились тише, пока остальных пассажиров также, как перед этим и Саню, не вальнуло в дорожный сон-свят. А автобус, тёмный и громоздкий, в тихой беззвёздной ночи неслышно двигался куда-то вперёд: всё равно, что в саму вечность, непознаваемую, таинственную, бесконечную.

Утро встретило паломников в старинном Муроме: подъехали к женскому монастырю, от которого – рукой протяни – располагался и мужской. Всё здесь походило на летний день: в праздничном, окружающе-зелёном раздолье на разные голоса распевали пернатые, следом торопливо-радующе ударили в колокола, а из автобуса появлялись, по определению проницательного наставника, пришибленные и, сложив ладошку на ладошку, без слов направлялись к попу и целовали ему руку.

Сам Глебов благоразумно остался в стороне, не выпуская, однако, из вида своего «царя»: тот поожил, оказавшийся возле попа одним из первых, после, щурясь своими глазищами на вынырнувшее по-летнему солнце, чему-то тихо и ясно улыбался.

Для некоторых путешествующих этот маршрут оказался не впервые известен: под поповским предводительством они дружно двинулись к монастырским воротам. Внутри шла служба, и была тут, это невольно отметил сам подосланный, какая-то непривычная, необыкновенная тишина.

Кто-то из своих уже показывал большую икону, где хранились – Саня поднапрягся, не понимая, – частички мощей самого Ильи Муромца, а также невдалеке мерцала и мироточащая икона: вся в мутных разводах на большой чёрной доске и с изображением какого-то строгого святого. Рядом оказался вчерашний заспинный сосед: он изумлённо смотрел, слушал и всё разглядывал, как ребёнок. Он же после на улице обо всём этом пересказал, как своему, и Глебову, ровно того не бывало в монастыре.

Вообще, все автобусные послушно ходили за своим сопровождающим; побывали они и в мужском монастыре, откуда, кстати, открывался захватывающий вид на блистающую под тёплыми лучами широченную Оку.

Выяснилось, что в этих краях путешественникам придётся незапланированно «позагорать». Понтонный мост, через который переправлялся весь транспорт, был в это время разобран, надежда оставалась на паром, который трудился, как лыска, без устали: там стояли десятки всевозможной разнокалиберной техники, заполонив собою всю дорогу.

Автобусные водители оказались немногословными, но шустрыми: своевременно разузнав такое дело, они подогнали транспорт к бесконечной колонне и стали терпеливо дожидаться своей очереди.

Большинство пассажиров преспокойно оставались на местах, в основном читая те же церковные книжки; другие дремали, а некоторые прохаживались, рассматривая как реку, так и этот небольшой, со сказочно-крутыми горушками уютный городок. А солнце продолжало жарить напропалую, и кругом царила, думалось, без тревог и забот, самая что ни на есть мирно-умиротворённая жизнь.

Приглушённый звонок мобильного телефона застал временно потерявшего бдительность Глебова на припаромной эстакаде под жмуркими муромскими лучами. Далекий голос подельника, поинтересовавшись делами, закрепляюще напомнил о цели этой своеобразной командировки. И говорил Колька Рыжий с минуту-другую, а опять стало не по себе.