Прощание славянки

Но точно также он понимал и то, что все дело было не в Австро-Венгрии (чего она одна стоила?), а в стоявшей за ней Германии.

Как это было не печально, но министр прекрасно знал и то, что уступать было нельзя.

Уступив еще раз, Россия могла потерять титул великой державы и получить статус державы второстепенной.

К тому же, Сазонов был хорошо знаком с планом Шлиффена, и прекрасно понимал: самолюбие самолюбием, но бить немцы будут не по нему, а по живым людям.

Когда он вышел из министрества, на него набросилась целая толпа возбужденных журналистов.

«Для этих главное сенсация! – брезгливо поморщился Сазонов. – А там хоть трава не расти!»

Вслух же он сказал:

– Пока еще ничего не ясно. Но я хочу вас попросить вот о чем: вы можете метать молнии в Австрию, но ни в коем случае не трогайте Германию!

Журналисты на мгновенье замолкли, ожидая от министра более пространных комментариев, однако тот, как показалось многим, обреченно махнул рукой и уселся в ожидавшее его авто.

Машина мягко тронулась, недовольные столь коротким интервью журналисты остались позади.

– Впрочем, – грустно усмехнулся министр, – можете трогать и Германию! Все равно ничего не изменить…

После утреннего чая 27 июля Николай II сел за письменный стол и макнул перо в чернила.

Царь взглянул на лежавший перед ним лист чистой бумаги и вспомнил свой недавний разговор с бывшим министром внутренних дел П.Дурново.

Тот убеждал его в том, что союз с Францией и Англией противоестественен для России.

– Россия и Германия, – говорил бывший министр, – представляют в цивилизованном мире якрое консервативное начало, противоположное репсубликанскому. Наша война с немцами неизбежно ослабление мирового консервативного режима. Более того, нет никакой разницы в том, кто кого победит, Россия Германию, или Германия Россию. Независимо от этого в побежденной стране неизбежно возникнет революция, но при этом социальная революция из побежденной страны обязательно перекинется в страну победившую, и именно поэтому не будет ни побежденных, ни победителей, как не будет и нас вами! Что же касается России, то любая революция в ней примет социалистические формы…

Так думал не только бывший министр.

Уже упоминавшийся выше посланник в Цетинье А.А. Гире после тщательного анализа событий последних лет также выступил за изменение российской политики на Балканах: от конфронтации с Австро-Венгрией к сотрудничеству с ней в «духе Мюрцштега».

Конечно, Николай не мог не понимать того, что по своему духу Германская империя куда ближе России, нежели республиканская Франция, уже однажды перевернувшая Европу.

О чем и сказал тогда Дурново.

– Я все понимаю, – ответил царь своему бывшему министру. – Но обстоятельства сильнее нас. Нами движет рок…

Вряд ли Николай не понимал и того, что его заступничество за Сербию приведет к трагедии мирового масштаба.

Сложно сказать, сомневался ли в эту ответственную минуту царь в том, следует ли ему до конца исполнить свой долг христианиа, или изменить данному им слову…

Если верить автору книги «Николай II» Н.Боханову, то никаких сомнений царь не испытывал.

«Император, – пишет Боханов, – не хотел войны. Он прекрасно сознавал, что любой вооруженный конфликт неизбежно принесет страдания, лишения, смерть.

В глубине души всегда являлся противником насилия, а когда ему приходилось с ним сталкиваться, неизбежно испытывал сожаление, а часто и раскаяние.