Юность императора

– Мне почему-то кажется, – улыбнулась Летиция, – что наш сын станет солдатом… В битвах он уже участвовал, да и сейчас, – Летиция нежно погладила себя по округлому животу, – с честью вышел из этого испытания!

Карло неопределенно пожал плечами. Ему давно надоела вся эта беготня со стрельбой, и он не горел желанием видеть своего будущего сына солдатом.

– Да, да, – продолжала Летиция, – он станет солдатом! И я назову его, как и обещала брату, Наполеоне…

Услышав о шурине, Карло вспомнил тот скорбный для них день. Ни слезинки не было на бледном лице Летиции, когда она, положив одну руку на грудь павшего героя и прижав другую к своему животу, произнесла простые и вместе с тем такие великие слова: «Ты умер славной смертью, и мы не плачем над тобой, ибо это было бы недостойно тебя… Мы гордимся тобой и клянемся отомстить! Если этого не сумеем сделать мы, то за тебя отомстит тот, кого я сейчас ношу в себе кому дам твое имя! Прощай!»

Когда тело погибшего было опущено в могилу и завалено камнями, Летиция еще долго сидела у могилы брата и о чем-то вполголоса говорила с ним, словно он мог слышать ее…

– И я, – улыбнулась Летиция, – даже не сомневаюсь, что у нас будет мальчик!

Карло вздохнул. Да, тогда под влиянием минуты он думал так же, но сейчас начинался новый отсчет времени, и его занимали совсем другие мысли.

Легко и быстро приспосабливавшийся к любым обстоятельствам, он быстро понял, что с Францией лучше дружить, чем воевать. И когда он принял предложение губернатора графа де Марбёфа, который обещал ему свое покровительство, он не услышал от жены ни единого слова упрека. Впрочем, он играл беспроигрышную партию и всегда мог оправдаться ее беременностью.

Как и Летиция, он родился в Аяччо и рано потерял отца. Его заменил ему энергичный и интеллигентный дядя Люциан Буонапарте, архидиакон аяччского собора. В четырнадцать лет дядя решил сделать из своего приемного сына юриста и отправил его в основанную Паоли высшую школу в Корте.

К окончанию курса Карло превратился в высокого стройного молодого человека, с приятным выразительным лицом. Благодаря светским манерам, умению поддерживать разговор и всегда элегантному костюму, он производил впечатление на любое общество. И не было ничего удивительного в том, что Летиция влюбилась в него с первого взгляда и вышла за Карло против желания своих родителей.

Нельзя сказать, чтобы Карло очень понравился Паоли, но грамотных людей на Корсике можно было пересчитать по пальцам, и он назначил его своим секретарем и сделал членом национального собрания.

Молодые люди поселились в Корте. Близкого к «отцу нации» Карло ожидала блестящая карьера, однако война с Францией перечеркнула все его планы.

Но он не огорчался и был уверен, что со своими способностями и обхождением не затеряется и при новой власти. Да и как затеряться, если, в отличие от многих других корсиканских аристократов, он прекрасно говорил и писал по-французски.

Гуляка и бонвиван, он проявлял твердость и хитрость там, где дело касалось интересов его семьи. Устав от войны и скитаний по горам, он был несказанно рад возвращению домой, где не надо было вскакивать по ночам от каждого шороха и хвататься за ружье. И когда они после долгой разлуки снова увидели родное жилище, Летиция не выдержала и всплакнула. Да и сам Карло повлажневшими глазами смотрел на возведенное еще в семнадцатом веке из желтого камня четырехэтажное здание. Но уже в следующее мгновенье их радость омрачил чей-то пронзительный крик.

– Предатели вернулись!

Вздрогнув как от удара, Карло повернулся к ватаге окруживших их ребятишек, и тот же самый, судя по голосу, парень, снова крикнул:

– Смотрите все! Предатели вернулись!

С намерением как следует проучить маленького наглеца, разгневанный Карло сделал шаг в его сторону, но Летиция удержала его.

– Не надо, Карло! – мягко сказала она. – Теперь нам придется привыкать к этому…

Карло вздохнул: на нем стояло клеймо дезертира, и ему надо было набираться терпения. Но как только супруги вошли в дом и увидели до боли знакомые вещи, они позабыли обо всем на свете. Они были живы, они были дома, и это было главным. В том, что он сумеет найти общий язык с новыми хозяевами острова и обеспечить семье достойное существование, Карло не сомневался.

15 августа 1769 года на Корсике отмечали день Вознесения Богородицы. Стоял великолепный летний день, яркое солнце щедро изливало свои золотые лучи, и празднично одетые веселые люди устремились в широко открытые двери собора.

Летиция с утра чувствовала себя неважо, но в собор пошла. У церкви ее встретил губернатор Корсики граф де Марбёф. Справившись о здоровье, он предложил ей руку и повел в церковь. Два стоявших недалеко от входа в собор корсиканца переглянулись.

– Ну и сволочи же эти Буонапарте! – презрительно сплюнул один из них, коренастый мужчина лет сорока с простреленной в двух местах негнувшейся рукой. – Похоже, этот щеголь уже забыл о том, как кричал во всю глотку, что мы должны либо умереть, либо добиться свободы! Впрочем, – поморщился он, – для себя он ее добился…

Его собеседник, одетый в черные бархатные штаны и такую же куртку, хмуро покачал головой.

– Подожди, – с ненавистью произнес он, – мы еще увидим свободу! И тогда, – сверкнул он глазами, – расчитаемся со всеми предателями!

– Послушай, – взглянул на него приятель, – а правду болтают, что Летиция пользуется особой благосклонностью губернатора?

– Да черт их там разберет! – равнодушно махнул тот рукой. – Видел, как он кинулся к ней? Может, и так… Сам знаешь, дыма без огня не…

Договорить он не успел, поскольку его внимание снова привлекла все та же Летиция, которая вышла из церкви с побледневшим лицом. Де Марбёф поддерживал ее за руку и что-то с явной тревогой говорил ей.

– Ничего страшного! – долетел до них слабый голос Летиции. – Не волнуйтесь, граф! В церкви душно, и у меня закружилась голова… Сейчас Гертруда, – кивнула она на соседку, – проводит меня домой!

Де Марбёф поклонился и остался стоять у входа в церковь до тех пор, пока женщины не свернули на соседнюю улицу.

– Вот и гадай, – неприятно усмехнулся мужчина с изувеченной рукой, – какие у них там дела!

Его товарищ ничего не ответил и презрительно сплюнул.

Конечно, Летиция слышала сплетни о ней и Марбефе, но в ту минуту ей было не до них. Едва она вошла в дом, как начались родовые схватки, и, так и не добравшись до спальни, она родила на небольшом диване, покрытом старинным ковром с изображениями героев Илиады.

Ребенок оказался мальчиком с чрезвычайно большой головой. Пронзительным криком приветствовал он свое появление на свет и кричал до тех пор, пока его не уложили в колыбельку.

При рождении его не присутствовали ни акушерки, ни доктора. Невестка Летиции, Гертруда Паравичини, бабка Саверия Буонапарте, считавшая своим долгом ежедневно молиться за каждое новорожденное дитя своей невестки и старая служанка Катарина оказали матери и ребенку нужную помощь.

Ввиду слабости ребенка его окрестили сразу после рождения. Как и обещала погибшему брату Летиция, его назвали Наполеоне, или, по-корсикански, Набулионе.

Настоящие крестины мальчика состоялись только 21 июля 1771 года вместе с родившейся 14 июля сестрой Марианной, которая умерла в 1776 году.

Архидиакон Люциано крестил сына и дочь своего племянника, восприемниками обоих детей были тетка Гертруда Паравичини, сестра Карло, и Лоренцо Джиубега, королевский прокуратор в Кальви.

Гертруда Паравичини была такой же мужественной корсиканкой, как и Летиция. Подобно ей, она вместе с мужем, Николо, принимала участие в войне за независимость и не страшилась ни опасностей, ни лишений. Лоренцо Джиубега был близким другом Карло. Оба они сражались с Паоли за свободу и одинаково смотрели на жизнь.

Так в этот мир пришел, возможно, самый гениальный человек в истории человечества, который сделает очень много для того, чтобы его изменить.

Часть I

«Я буду солдатом….»

«Этот юноша скроен по античным меркам…»

    Паскуале Паоли

Глава I

Тяжелая дубовая дверь закрылась за небольшим, щуплым мальчиком лет десяти, и оживленные голоса посетителей таверны, словно по команде, смолкли.

– Не волнуйтесь, друзья! Это Набули! – поспешил успокоить гостей хозяин заведения, плотный мужчина лет пятидесяти с черными волосами и глубоким шрамом на правой щеке.

Мальчик уселся на высокую табуретку в углу небольшого зала, в котором густым облаком плавал синий табачный дым, и перед ним словно по мановению волшебной палочки появился стакан душистого чая и большой кусок лимонного пирога.

– Позвольте! – воскликнул из-за соседнего стола Николо Лоретти, известный на всю округу своей бесшабашной смелостью контрабандист. – Но ведь это сын Карло Буонапарте! Как можно пускать его сюда!

У отчаянного контрабандиста были все основания для недовольства. Почти все его родственники погибли у Понте-Нуово, и он лютой ненавистью ненавидел соотечественников, которые предали святое дело борьбы за свободу и прислуживали французам. Бенито, как звали хозяина таверны, недовольно нахмурил густые брови.