Оценить:
 Рейтинг: 0

Утомленные вином

Год написания книги
2018
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 19 >>
На страницу:
3 из 19
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

За день Черчилль выпивал бутылку коньяка, но были у него и другие алкогольные пристрастия – шампанское и виски.

Мао Цзэдун, Дэн Сяопин, Чжоу Эньлай и другие вожди китайской революции обожали самую известную в Китае водку – рисовую «маотай» крепостью 58 градусов.

Сам Мао настолько любил этот напиток, что ввел маотай в дипломатический китайский протокол.

Основатель турецкой республики Кемаль Ататюр умер от цирроза печени, но именно столь любимая им ракы помогала ему в самые напряженные дни на фронтах и в политических битвах.

Конечно, никто не может определить той тонкой грани, которая отделяет стремление расслабиться и забыться от распущенности.

Удивительно точную характеристику дал российскому пьянству Иван Алексеевич Бунин.

«Ах, – писал он, – эта вечная русская потребность праздника! Как чувственны мы, как жаждем упоения жизнью, – не просто наслаждения, а именно упоения, – как тянет нас к постоянному хмелю, к запою, как скучны нам будни и планомерный труд!»

Именно поэтому мы не будем ставить диагнозы причинам потребления вина у Есенина, или Блока. А вот посмотреть на фоне чего же начиналась и продолжалась их пагубная страсть, попробуем.

Поскольку они были не только гениальными поэтами, но и людьми, жившими на самом крутом повороте российской истории.

А значит, они не могли жить отдельно от этой самой истории, поскольку художника определяет время. А значит, и та самая история.

Помимо всего прочего, то это были люди, в отличие, скажем от Модильяни, с определенной гражданской позицией и идеалами, крушение которых вело и к крушению личности.

Да, древние называли пьянство добровольным сумасшествием.

Но… не добровольное ли сумасшествие играть того же больного на всю голову князя Мышкина или разрываемого своими сумасбродными идеями Ивана Карамазова?

Как можно было жить подобно Чайковскому, которого, по его собственному признанию, повсюду преследовали мелодии?

А как было великому Мастеру – Михаилу Булгакову – из того сада, в котором он поселил своего героя, с его волшебными звуками Шуберта и старым слугой, который в ожидании гостей зажигал свечи, возвращаться в страшную сталинскую действительность?

Да и что было делать тому же Борису Андрееву, не желавшему играть сталеваров и шахтеров и всю жизнь вынужденному сниматься в «Трактористах» и «Журбинах»?

И именно поэтому уходившему в страшные запои после воплощения очередного передового рабочего.

Как видите, вопросов множество.

Вот только однозначных ответов на них нет, поскольку они затрагивают самое сокровенное – человеческую душу.

Да еще тех самых людей, которые, по выражению Высоцкого, ходят босыми ногами по острым лезвиям…

«Нечеловеческие перегрузки, – пишет в своей книге «Мастера и шедевры» И.Долгополов, – неописуемые муки испытывал Микеланджело, создавая свои титанические фрески.

Никто никогда во всей истории мирового искусства не дерзал принять такие невыносимые по тяжести испытания всех духовных и физических сил.

Меру подвига Буонарроти не измерить. За все тысячелетия, пролетевшие с тех пор, как человек на заре своей культуры начертал на стене пещеры первый рисунок, по сей день, в котором мы живем, нет ни одного творения, равного фрескам Сикстинской капеллы.

Нет художника, равного по величию отдачи своего «я» человечеству. Ни Тинторетто, ни Рубенс со всей своей школой, ни Рафаэль с многочисленными помощниками не оставили ничего подобного по объему, мощи, пафосу, глубине, напряженной метафоричности. Но чего это стоило творцу?

Лучше всех на этот вопрос ответил сам Микеланджело, изобразив на фреске «Страшный суд» себя в образе одного из святых с содранной живьем кожей…

Да, гений – это не светлокрылый ангел, являющийся людям раз в столетие в сиянии своего небесного дара и царящий над грешной землей.

Гений – это Голгофа каждый день.

Самый тяжелый крест.

Вериги, которые носят ежечасно, ежеминутно, всю жизнь.

Напрасно ходят легенды о волшебстве, чуть ли не легкости творчества избранных.

Никто, никогда, ни один историк искусств, литератор, музыковед не проникали в грудную клетку Рафаэля, Моцарта или Пушкина – этих, казалось, колдовски удачливых творцов.

Они нашли бы там сердца, истерзанные сомнениями, неисполненными мечтами, а главное, обнаружили бы души, смятенные боязнью не высказать до конца людям то заветное, что ведомо лишь им одним.

Великих художников окружал жестокий мир их неосуществленных замыслов, этот неумолимый и грозный хоровод ненаписанных, несозданных шедевров, невыполненных перед самим собой обязательств.

И эта миссия вечного должника отравляла самые счастливые мгновения их жизни, ибо ни одно чувство, даже сама любовь, не могло пересилить, одолеть единственную страсть любого великого мастера – творить!

Любовь могла убить самого творца…»

И еще одно. Все великие люди имели в той или иной степени изломанную психику.

«Я, – писал Павел Ин в своей статье «Безумные глаза художника», – пристально всматриваюсь в глаза художника.

В них мелькает безумный блеск пагубной склонности к одуряющим радостям бутылки.

Я смотрю, не отрываясь, и проникаю ещё дальше: меня ужасают открывшиеся бескрайние просторы морального разложения.

Здесь сосредоточено всё: предательства, воровство, обманы.

Но что стоит за этим, где истоки?

Я смотрю дальше… И в этот момент меня накрывает волна безграничной тоски и скорби.

Мне открывается весь ужас мрачного состояния его души.

Там вопиёт беспросветное одиночество в великом безмолвии вечной ночи. Замогильная грусть пеленает сознание.

Израненная душа яростно мечется в замкнутом круге человеческого бытия: как преодолеть эту изначальную скорбь?

Его взгляд, словно кинжалы, которые ранят в самые потаенные глубины сознания…»

Вот об этих израненных душах мы и расскажем в нашей книге-исследовании.

Часть I

Цари, султаны, президенты, маршалы, министры

Никто не имеет право на абсолютную истину, но каждый имеет право на собственный взгляд.
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 19 >>
На страницу:
3 из 19