Созвездие Волка

Пауза.

«Как я их убивал? Обыкновенно… Матери отвёртку в ухо сунул. Я же автомастер, у меня дома с инструментами порядок. Соседу пилой-болгаркой по горлу проехал. Хмыря того в электричке забил до смерти. В тамбуре. Кровищи там было… Эх, хорошо на воле было! Разговариваешь, общаешься. Да и тут неплохо… У меня собака на даче осталась. Когда за счастье бороться будем, за новый мир? Я ведь людей люблю. А собак – так сердце пронзает! Доктор, может, перестать мне разговаривать? Хватит на сегодня… Мысли у меня путаются… Не надо мне эту микстуру подсовывать, я вам и так всё расскажу. Связно, красиво… Я умею анекдоты рассказывать, и книги читаю… Элизиум – слово какое хорошее! Это я в вашей книжке прочитал…»

Конец записи.

«Странно» подумал Балицкий. «Им всем так хочется бороться за счастье… Интересно, а пациенты доктора Губера тоже хотели всех осчастливить? Или это только мои подопечные такие альтруисты?»

Он достал из ящика письменного стола микрофон, подключил его к ноутбуку и, активизировав функцию записи, надиктовал:

«Шестнадцатое августа. Лис находит кроличьи норы. Впечатляющие успехи! Инструктор по боевой подготовке просто поражён его необыкновенными способностями, а ведь ещё полгода назад он весьма скептически оценивал диверсионный потенциал душителя.

Мои пациенты…»

Он остановил запись.

«Нет, эту информация я не оставлю на компьютере. Я слишком хорошо знаю моих покровителей. Они проверяют все мои записи. Я ещё ни разу не поймал их за руку, однако уверен в том, что они регулярно проводят обыски в моём кабинете. Возможно, в этих вот дубовых панелях скрыты микрофоны и видеокамеры. От этих людей всего можно ожидать! И в первую очередь – слежки! Нет, до срока вы не узнаете самой сокровенной моей тайны. Мои больные – авангард нового революционного класса России. Вершители ваших судеб! Да вы… Всё равно вы ничего не поймёте!»

Он снова включил запись и договорил фразу:

«…полностью готовы к работе по плану «Лабиринт».

На сегодня – всё. Ужин, ванна и сон».

Он отсоединил микрофон и спрятал его в ящик стола.

Встал. Заложив руки за спину, медленно прошёлся по кабинету, от стены к стене.

Остановившись у книжного шкафа, смотрел он долго, сонным, будто ничего не видящим взглядом, на сине-золотистые корешки книг, на резной орнамент массивных полок чёрного дерева, на едва отсвечивающую в предзакатном полумраке красную декоративную полоску полированной меди, протянувшуюся по средней полке во всю её ширь.

Потом протянул руку, пальцами пробежал по корешкам, словно на ощупь выискивая одну, ту самую книгу…

Хотя нашёл бы её безо всякого труда, с первого взгляда определив место её на полке! Но теперь – будто вслепую искал.

…вынул аккуратным, медленным движением.

Карл Юнг, «Структура души».

Балицкий открыл книгу, перелистал страницы.

Закрыв книгу, процитировал заученное наизусть:

«Сознательный ум – это эфемерный феномен, который выполняет все провизорные адаптации и ориентации, и по этой причине его функцию лучше всего сравнить с ориентировкой в пространстве».

Усмехнулся грустно, и, погладив ладонью обложку, прошептал:

«Ну, старина Юнг, какие же древние чудовища пробуждаются в моём сознании? Куда завёл меня мой эфемерный феномен?»

Он услышал тихий стук. Не робкий, а, скорее, осторожный. Будто тот, кто стоял за дверью, не желая нарушить установленный порядок и войти без стука, не хотел, тем не менее, и встревожить его, вспугнуть прежде времени.

«Тигры на мягких лапах» с грустной иронией подумал Балицкий. «Надеются, что когда-нибудь я потеряю бдительность, забудусь – и пропущу их бросок?»

Быстрым движением он захлопнул книгу и поставил её на полку. Он успел это сделать прежде, чем дверь бесшумно открылась и в комнату вошла его ассистентка.

– Извините, доктор, не хотела вас беспокоить…

Балицкий медленно повернулся к ней и ровным, бесцветным голосом произнёс:

– И побеспокоили. Не надо извиняться, Наталья Петровна.

«Ей тридцать пять. На тринадцать лет младше меня. Я называю её – Наталья Петровна. Так официально… У неё светлые волосы, голубые глаза и красивое, но какое-то строгое и отрешённое, иногда даже холодно-равнодушное лицо. Никаких эмоций… Она не прячет их. Она не играет со мной. Игру я разгадал бы… Она действительно построила стену между собой и миром. Вот только со мной она может быть откровенной. Ей хочется быть откровенной со мной, она всё время хочет поделиться со мной чем-то очень важным для неё… Тем, что не отпускает её и тем, что она сама боится отпустить на свободу. Она не может освободить себя. Она боится!»

Наталья Петровна переступила смущённо с ноги на ногу и всё не решалась нарушить затянувшееся молчание.

– Слушаю вас, – сказал Балицкий, стараясь придать своему голосу побольше мягкости. – Что-то случилось?

– Мы накрыли стол в малой гостиной комнате, – ответила Наталья Петровна. – Мы готовы подать ужин. Сегодня утка с апельсинами, ваше любимое блюдо. Французские сыры, паштеты. Ваш любимый сок – апельсиновый с добавкой лайма. Калифорнийское вино. На десерт – фруктовый салат и пирожные с заварным кремом. Кофе?

Последнее слово она произнесла с явно вопросительной интонацией и Балицкий немедленно ответил:

– Эфиопский. Помните, какая должна быть крепость?

– Слабый, слегка разбавлен сливками, – уже уверенным и чуть более громким голосом произнесла Наталья Петровна. – Коробку с сигарами подать в гостиную или вы перейдёте в курительный салон?

– В гостиную…

Балицкий осёкся и, будто заподозрив что-то, посмотрел искоса на ассистентку.

– У нас будут гости сегодня?

«Да вряд ли его гостем можно назвать» подумала Наталья Петровна. «Ведёт-то он себя как хозяин!»

– Да, Семён Сергеевич. Ратманов приехал в клинику десять минут назад. Он хочется остаться на ужин и надеется, что вы позволите ему составить вам компанию.

И с какой-то жалобной, просящей интонацией добавила:

– У него есть очень важная информация для вас. Он просил сообщить вам, что в центре совсем недавно закончилось очень важное совещание, и он хотел бы именно сегодня рассказать вам об его итогах и принятых решениях. Пётр Владимирович…

– Передайте Петру Владимировичу, – прервал её Балицкий, – что я согласен. Но его присутствие за вечерней трапезой серьёзно испортит мне настроение. Это тоже обязательно передайте!

– Да, конечно, – и Наталья Петровна склонила голову в полупоклоне. – Будут ли специальные указания для лечебного персонала?

«Чего она хочет?» забеспокоился Балицкий. «Запереть больных, чтобы они не попались на глаза Ратманову? Или Ратманов не попался им на глаза? Да без моего сопровождения и прикрытия этот жандарм и близко не подойдёт к милым моим психам! Это горе-куратор до дрожи и икоты боится того оружия, которым, как ему кажется, он безраздельно владеет. Окружил своими охранниками больницу, расставил автоматчиков по коридорам, агенты в штатском бродят по всем окрестностям. Такие силы привлёк, чтобы держать нас под контролем – а боится! Боится, гад! Никогда и никому не признается в трусости. На самом донышке неглубокой душонки своей будет прятать страх; ни начальству, ни жене, ни детям своим, ни самому себе – никому не скажет, что боится шестерых сумасшедших и одного запертого им в чёртовой закрытой клинике психиатра! Властолюбивое ничтожество!»

– Никаких указаний на сегодня, – ответил Балицкий. – Больные на прогулке?

– В больничной парке, – подтвердила Наталья Петровна. – С ними хотели провести дополнительные занятия по рукопашному бою, но вы просили отложить это на завтра.

Доктор отвернулся и подошёл к окну.