– Ах, матушка, да скажи, что заболела, не могла быть.
– Покорно благодарю, болезнь на себя наговорить! Да и в таком-то случае следовало бы послать сказать.
– Вижу, Василиса Савишна, ты думаешь, что уж тебе и за труды ничего не будет? Нет, не такие мы люди: последнее продам, а в долгу не буду. Чтобы ты не сомневалась, вот тебе задаток двадцать пять рублей.
– Покорно благодарю! мотала хвосты по вашим делам, да упустила не сотню какую-нибудь. Вчера прислала за мной Арина Карповна Кубикова, а я, сдуру: некогда теперь, завтра поутру буду. Пришла сегодня, ан уж нашлись дельцы.
– Уж поверь, что не обижу, Василиса Савишна: вот тебе двадцать пять на извозчика, не в счет благодарности.
– Нет, сударыня, Аграфена Ивановна, этим уж дела не поправишь! не стоит и хлопотать.
– Да что ж тебе, Василиса Савишна?
– Через вас потеряла я по малой мере триста.
– Где же взять нам таких денег?… мы сами жалованьем живем.
– Что ж делать! Была охота – даром готова была все делать для вас; охоту отбили – так извините.
– Не обижайте же и нас, Василиса Савишна.
– Сами себя обидели: угодно двести пятьдесят рублев, так и быть, пойду, хоть побои перенесу.
– Что ты это, Василиса Савишна, побойся бога!
– Да уж так, сударыня, ведь вы же говорили сейчас, что и две дюжины ложек ничего не стоит прибавить вам. Так полдюжинки в приданое, а за полторы-то мне сверх ста рублей. Ваши же слова: вам все равно, туда или сюда отдавать.
– Так зови сегодня на чай Бориса Игнатьича; а я уж поговорю с мужем; может быть, он согласится.
– С ним когда угодно разделывайтесь, а со мной теперь же кончим счеты.
– Да неужели ты не веришь?
– Для чего же не верить! Теперь вы пожалуйте мне сто рублев, а после сговора остальные полтораста.
– Как это можно, вперед сто рублей! Бог знает, еще пойдет ли дело.
– Уж об этом не беспокойтесь.
– Ну, так и быть, – сказала, наконец, Аграфена Ивановна, долго жавшись. Раз десять пересчитывала она четыре беленькие бумажки, щупала и терла их, как будто колдовала, чтоб распластать каждую надвое.
IV
Устроив одно дело, Василиса Савишна положила деньги в карман и – себе на уме – отправилась устраивать судьбу двух других существ.
«Терять времени нечего», – думала она; по дороге завернула в хлебню, купила большой крендель, усаженный изюмом и осыпанный миндалем, и – прямо к Печкину.
Между тем Федор Петрович на новоселье накушался досыта, наслушался органа вдоволь, пошел в свой номер и ничего лучше не придумал, как успокоиться после дневных забот. Но так как сон не вдруг принял его в свои объятия, то Федор Петрович долго осматривал комнату, в которую привела его судьба.
– Иван!
– Чяво изволите?
– А ведь здесь, брат, получше.
– Да хоть бы и в казармах такая фатера, – сказал Иван, стоя в дверях.
– Мебель-то не хуже полковницкой.
– Мебель знатная!
– Знатная, нечего сказать, – проговорил Федор Петрович, рассматривая молча и с удовольствием мебель. Глаза его, наконец, остановились на одном из стульев, мысли куда-то отправились. Иван постоял у дверей и также отправился в переднюю, присел на диванчике. Скука ужасная взяла Ивана:
– То ли дело в полку, в деревне!
Прилег со скуки и не хуже барина захрапел. Вдруг стук-стук в двери.
– Кто там? – крикнул Иван спросонков.
– Пожалуйте, отоприте.
– К полковнику, что ль?
– К полковнику.
Иван вскочил, трет глаза, которые совсем слиплись, кинулся в комнату к барину.
– Ваше благородие! а ваше благородие!
– Уф! что такое? – спросил Федор Петрович с испугом.
– К полковнику пожалуйте, вестовой пришел.
– Давай скорее одеваться!
Иван бросился за мундиром, а Федор Петрович вскочил с дивана, смотрел вокруг себя как помешанный и не понимал, что это все значит: ему казалось, что он в полковничьих комнатах.
Между тем стукнули опять в двери.
– Кто там опять? – повторил Иван и с досадой отпер двери.
– Здравствуй, мой любезный, – сказала Василиса Савишна, входя в комнату.
– А я думал, что вестовой, – проговорил Иван. – Не почивает барин?
– Нет-с.
Федор Петрович не успел еще прийти в себя, вдруг слышит женский голос.