Король. Том I

Итан будто смог представить это. Побелел, обнял себя за плечи, уронив шляпу, и заплакал. Он-то всегда знал, что мертвых лучше не тревожить.

– Я не хотел. Я не был там. Я только потом переписывал то, что они вынесли. Гробницы под храмами Вей-Шу в округе Тан. Там было много серебра, золота и драгоценных камней. Мы почти все продали в Эштаре. Ваше Величество, я…

Только Антракс его не слушал.

Тан был для него плохой новостью. Там, по рассказам Фу-Диена, покоилась самая страшная черная смерть, самая свирепая и безжалостная. Да и о проданном в Эштаре добре думать не хотелось, потому что судьба родины не могла ему быть безразлична.

«Надо написать срочно отцу», – думал Антракс, понимая, что обязан это сделать как сын, как брат, как правитель-союзник и даже как самый обычный лекарь, столкнувшийся с опасной болезнью, но это могло немного подождать, да и способов найти быстро украденные ценности, особенно посуду Антракс не видел. Их наверняка продали прямо в порту, развернув лавку возле рынка рабов, а значит, она была уже во всем городе и подарками разъезжала по стране. Оставалось надеяться на врожденную крепость эштарцев, сухой климат и меньшее количество скота.

Зато в Рейне он был при каждом постоялом дворе, и привезенный для него корм наверняка был не менее заразен. Этим стоило заняться в первую очередь.

– Ты сможешь назвать всех, кому вы привезли рапс и кто его забрал? – спросил он. – И успокойся, никто не будет вас убивать!

– Я могу, все могу… только…

Антракс его не дослушал и обратился к графу:

– Надо изъять и уничтожить весь рапс немедленно. Скот, что его ел – изолировать или лучше сразу убить. Займитесь этим, а я попробую разобраться здесь.

– Вы уверены, что вам стоит заниматься этим лично? – мягко сказал граф.

– Мы все уже под угрозой, так что значения не имеет, кто этим займется.

В действительности он просто не мог остаться в стороне. В такие времена ему было проще знать, что он делает все правильно.

Пока людей осматривали и делили на две группы – тех, у кого уже есть черные язвы, и тех, кто, скорее всего, еще здоров, – королевские рыцари жгли целые ангары, где сено, зерно и рапс хранились вместе, а затем резали овец в свете рассветного солнца и огненных бликов.

– Лучше страшным буду я, а не эпидемия, – сказал Антракс графу, а тот согласился и просто выполнил приказ. Ему тоже казалось, что любые меры могут быть оправданны, если речь идет о страшнейшей болезни другого континента, которую здесь в Рейне еще не знали.

Глава 4

За окном давно рассвело, а Антракс так и не снял серое врачебное одеяние. Сидя в кабинете, он в очередной раз пытался написать королевский указ, тот самый, что должны были зачитать его подданным. Сделать его идеальным никак не получалось и начинало казаться, что это просто невозможно. Одной бумагой нужно было объяснить события ночи и не посеять панику.

Долго играя с вариациями правды, Антракс наконец понял, где именно стоит соврать. На полную честность в политике он давно не рассчитывал и в то же время невольно представлял себя министром Эштара в подобной ситуации и понимал, что ему не понадобился бы указ. Он просто принял бы решение, а потом выступил бы на Совете с обоснованием, а перед эштарской знатью даже правду искажать бы не пришлось.

Члены Совета не дрогнули бы, даже если бы он вздумал читать записи Фу-Диена об эпидемии. Они видели и не такое, а простые люди подчинились бы праву сильнейшего и, как дисциплинированные воины, не задавали бы вопросов.

Здесь же приходилось искажать выгодную сторону правды, и он ее нашел. Согласно указу, все ночные меры должны были спасти от болезни скот, о вероятности больных среди людей Антракс решил пока просто промолчать. А когда дописал, вздохнул, перепроверил и лично переписал набело. Так он поступал со всеми указами, что должны были читать народу, так ему казалось, что он действительно лично обращается к людям. Подписав документ и поставив печать, он встал, размял плечи и направился к королеве.

Что Лилайна будет зла, он даже не сомневался, потому заранее готовился к скандалу, зайдя в их общую спальню. Королева, как он и ожидал, сидела у окна и смотрела в сад. На коленях у нее лежала папка с отчетами по урожаю зерна, первому из двух урожаев этого года, но сосредоточиться на них она не могла. Так случалось всегда, когда меж ними возникали размолвки, все остальное королева умела принимать.

– Подпиши, – строго сказал Антракс, протягивая ей скрученный пергамент.

– Что это? – спросила Лилайна, машинально принимая бумагу и даже спрашивая, будто ничего не случилось.

– Сначала прочти, – сказал Антракс и поспешил, наконец, снять с себя серый костюм.

Он не терпел слуг и никому не позволял помогать себе с одеждой, разве что жене, что порой в порыве нежности могла застегивать манжеты его рубашки или любовно завязывать узел пышного шелкового галстука.

Он не хотел показывать хоть кому-то собственные шрамы, покрывавшие почти всю спину, плечо и правую руку. Обожженная кисть была лишена фаланги безымянного пальца и при дворе все привыкли, что король прячет одну руку в шелковой перчатке, тон которой был подобран под оттенок смуглой кожи. Если уж приняли скрытое лицо, то и руку примут и ногу не заметят. Правая нога короля была значительно короче левой, потому подошва правого ботинка или сапога всегда была выше, но на это действительно никто не обращал внимания. Даже близкие замечали лишь хромоту, выдававшую усталость.

Сейчас, несмотря на ссору, Лилайна тоже скользнула взглядом по его ноге, отмечая изменения в походке, но заговорила об указе.

– Это правда? – спросила она, когда король надел рубашку. – Тот человек, которого ты резал ночью, он умер от этой болезни, так?

– Да, – не таясь, ответил Антракс. – Именно так. Люди тоже могут заболеть, а значит все намного серьезней.

Наспех завязав воротник рубашки, заменявший галстук, он надел сверху длинный черный жилет, но застегивать серебряные крючки с мелкими сапфирами, подобранными Лилайной под цвет его глаз, не стал.

– Хочешь сказать, ты подпустил Амару не просто к мертвому мужчине, но еще и заразному?! – вскрикнула Лил, вскочив на ноги. – Антракс, неужели ты настолько не любишь свою дочь!?

– Сначала подпиши указ, – холодно ответил Антракс.

Споры на тему воспитания всех троих детей так сильно ему надоели, что каждое слово жены он мог уже предсказать, только признавать их правдивыми не мог, считая совершенно иначе.

Лилайна закусила нижнюю губу буквально на короткий миг. Как бы она ни старалась избавиться от этой привычки, но, когда в ней встречался гнев с любовью, она непременно кусала губы, порой ненавидя мужа за его холодные синие глаза и стальную выдержку, но делала, как ей велят. Откладывала папку с отчетами, шла к своему туалетному столику, где поодаль от пудры и кремов стояла чернильница, и оставляла размашистую витиеватую роспись прямо под подписью мужа, каллиграфически безупречную. Они были разными, как эти подписи. Линии рука Антракса оставляла темные, насыщенные, толстые, а их изгибы были резкими, точными, как движение клинка, а ее рука оставляла тонкую линию с множеством завитков, словно пыталась очертить облака, что окружали неприступную крепость по имени Антракс Эйен-Рен.

– Я отдам указ, напишу письмо в Эштар – им тоже грозит эпидемия – и сразу вернусь. Тогда и поговорим, – сказал король, забирая указ, а она смотрела на него и не понимала, почему он может делать все, что должно, не отвлекаясь, а она нет. Почему у нее сердце болит за дочь, а он будто и не понимает, что подверг ту опасности.

– Зря вы, Ваше Величество, эштарца выбрали, – говорила ей пятнадцать лет назад одна знатная особа.

– Он благородный человек! – возмущалась Лилайна в ответ. – Вы просто его не знаете!

– Я не говорила, что он плох. Он может быть силен, смел и благороден. Быть может, он даже сможет стать Рейну хорошим королем, но вас он никогда не сможет понять. Моя гувернантка когда-то рассказывала мне сказки о древних людях, и она говорила, что эштарцы собственным детям вливали в жилы сталь. Большинство из них умирало, а те кто выживали становились безупречными воинами. В этой сказке есть что-то от правды.

Лилайна зябко натягивала на плечи шаль, вспоминая эти слова, и понимала, что правды в этой сказке слишком много. У эштарцев видимо внутренняя потребность заливать в своих детей сталь прямо из собственного сердца, а она хотела своим детям совсем иной судьбы.

Возвращаясь к окну, Лилайна снова кусала губы, но признавала, что иного мужа она никогда не желала.

– Лил, – обратился к ней Антракс, вернувшись через четверть часа.

Он обнял ее за плечи и поцеловал в шею чуть ниже уха, специально задевая длинную жемчужную серьгу, будто эта его нежность могла изменить ее чувства.

– Скажи, зачем ты это делаешь? – спросила Лилайна, вырываясь. – Зачем ты уродуешь нашу дочь? Кем ты пытаешься ее сделать?

– Образованным человеком, – ответил Антракс и тут же отступил, понимая, что быстрого примирения не будет.

– В чем образованность? В том, что ты ей в десять лет голых мужиков показываешь?!

Антракс на мгновение даже растерялся, потом наконец понял, откуда взялись голые мужики, и ответил:

– Это не голый мужик, а труп. Неужели ты не понимаешь разницу?

– Неужели ты не понимаешь, что это ужасно? Она девочка! Она не должна такое видеть!

– Да почему!? – спрашивал Антракс, искренне не понимая негодования жены. – Если тебя так беспокоит ее осведомленность о мужских гениталиях, то она уже все о них знает и даже видела их в разрезе.

Лилайна на это заявление только лицо руками закрыла и едва не разрыдалась. У нее было совсем другое детство – доброе и беззаботное. Для дочери она хотела такого же. Чтобы та бегала по саду с подружками, вышивала, играла на арфе и пела. Она могла бы заняться живописью, но вместо этого она уделяет внимание пению лишь раз в две недели, не берет в руки рукоделие и тайком пробирается на кухню, чтобы пришить утке отрезанную голову, а теперь еще и стоит рядом с заразным трупом.