Пекло. Восставший из мертвых

Девушка-робот улыбалась, а Анна не могла и шаг сделать. Она-то надеялась, что будет хоть что-то о нем. Она пыталась не плакать, а губы растягивались в неловкой улыбке, а вот от девушки-робота она отойти не могла.

– Вы хотите дать еще один запрос? – спросила робот услужливо.

– Нет, – ответила ей Анна и, наконец, отошла в сторону, прекрасно понимая, что если информации еще нет, значит и официальную версию еще не придумали и надо просто ждать.

Ждать оказалось невыносимо, настолько, что Анна рыдала уже к первому утру своего ожидания и не с кем ей было об этом поговорить. Мать Анны была против ее отношений с Наридом.

– Он карьерист, – говорила она. – Вот засекретят его, запретят ему детей и брак, тогда пожалеешь, что столько лет на него потратила!

Если матери сейчас сказать, что Лотар пропал, она только обрадуется, Анна это понимала и оттого плакала еще сильнее, а у Лотара и вовсе никого кроме Анны не было. Со своей теткой он почти не общался.

– Она не бросила меня. Я благодарен ей, но никаких особых чувств мы друг к другу не испытываем, – говорил о ней Лотар, пожимая плечами, когда объяснял, почему так и не познакомил Анну со своими родными.

Родителей у Лотара не было и плакать от тоски Анне было не с кем, и теперь все слезы текли по ее лицу разом. Именно теперь, когда погас симулятор, напоминая о самых страшных исходах, но он был жив и это самое главное!

Ухватившись за эту мысль, она немного успокоилась, но тут же заметила уведомление о том, что ее сообщение Лотару было доставлено, но не прочитано.

– Но почему? – простонала Анна, которая просто хотела знать все ли с ним в порядке, нужна ли ему помощь, может ли она его увидеть или услышать от него хотя бы несколько слов – отвлеченных, не связанных с его службой и тайнами Земной Армии Правопорядка. Не прекращая рыдать, она попыталась связаться с ним, но равнодушный голос ей сообщил, что связь нельзя установить, и она может только записать ему сообщение, но она уже писала сообщение, которое он почему-то не прочел – не смог, не успел или все же не захотел.

– Какой же ты гребаный говнюк, – со стоном говорила она и просила, чтобы у нее была возможность взять и хорошенько поколотить этого засранца, чтобы он был жив и здоров, потому что сердце за него болело, а куда бежать и кого просить о помощи, Анна не знала, потому плакала и ложилась спать не в их спальне, а у Лотара в кабинете, как будто он просто немного задержался на службе и очень скоро вернется домой.

Глава 5

Шеф смотрел на лампу в коридоре – ту, что мог увидеть через прозрачную стену своей палаты – и боялся думать. Его врач не показался ему гнидой: разрешил оставить выключенными лампы над головой, от которых странная боль через глаза растекалась по всей голове. Он даже положил под руку пульт, позволяющий переключать режимы трубки, что стояла у него в горле. Благодаря этому Шеф мог говорить, хоть и странно это было делать с трубкой в горле.

Анализатор его мыслей, или как там на самом деле называлась штуковина, озвучивающая все, что ему в голову придет, сказали, что отключили. Вот только это «вроде как» волновало Шефа, особенно если они и раньше ее включали, просто программа не произносила его мысли, а выводила на экран.

Теперь Оливер знал, что это Лотар придумал включить воспроизведение.

– Должен же ты как-то понять, что контакт все же есть, – говорил потом Лотар, пожимая плечами.

Шеф же на это не спешил реагировать. Он смотрел на Лотара и не знал, что может или не может спросить. Не знал, насколько опасно думать и выдавать себя таким, каков он действительно есть. Еще один раз быть просто козлом отпущения, жертвой или идиотом ему не хотелось. Не хотелось слушать, что именно мерзкие холеные самодовольные жопы будут говорить о нем, делая при этом такие важные лица, словно никто и никогда не сможет им въебать.

Медсестры к нему не подходили. Врач сказал, что и не подойдут.

– Вызывайте меня если что, – сказал он. – Чуть позже я все объясню еще раз, когда вы немного адаптируетесь.

Вы. Он говорил Шефу это странное инородное «вы» и сбивал его этим с толку.

«Святой он там, что ли?» – подумал Шеф, признаваясь, что вот такая вежливость его бесит ничуть не меньше презрительных взглядов медсестер. Его вообще все бесят, даже бледный Лотар, что сидит в стороне в своем кресле и смотрит куда-то в сторону – наверно, тоже на лампу.

– Тебе велели за мной присматривать? – спросил, наконец, Шеф, решив что этот вопрос нельзя будет использовать как-то против него.

– Нет, меня попросили помочь, – ответил Лотар, взглянув на Оливера.

Ему тоже было странно тут сидеть, смотреть на убийцу своего отца, на своего бывшего друга, на того, кто на заднице носил такой же выжженный шрам в виде крыла, но внутри при этом ничего не отзывалось.

Лотар не мог понять, что это за странная пустота вместо эмоций и в то же время знал, что ему не все равно. У них было много общего. Они даже были чем-то похожи, ну или Лотар все еще хотел быть похож на того Оливера Финрера, которого знал. Как Шеф он его тоже восхищал, но представить, что они будут друзьями или еще кем-то в жизни друг друга, он не мог, потому и сидел тут, пытаясь разобраться в себе самом, и только больше сбивался с толку.

Он заранее представлял разговор с психотерапевтом. Некоторые его вопросы, от которых челюсть приходилось сжимать сильнее, бесили.

– Кто для вас этот человек? – спросил бы психотерапевт, и Лотар мог бы признаться лишь в том, что не знает ответа.

Все было слишком сложно, но и молчать теперь было неловко, особенно под внимательным взглядом Оливера.

Его кровать настроили так, что он в ней почти сидел и мог заглянуть Лотару прямо в глаза – решительно, уверенно, но совершенно непонятно. Словно невозможно было хоть как-то разобраться, что в голове у Бешеного Оливера Финрера.

– Твой врач, правда, хочет тебе помочь. Сейчас, когда чип отключат, должно стать лучше, пойдешь на поправку и…

Лотар сбился. Ему не нравился тон, с которым он все это говорил. Он был каким-то покровительственным, убаюкивающим, как будто он говорил с больным ребенком, как будто был вправе тут кого-то опекать.

«Я не хочу быть в ответе за него!» – ругался Лотар мысленно, но при этом не мог уехать, да и фразу свою нелепую договорить не мог, потому что понятия не имел, как проводятся экспертизы и чем все это закончится для Оливера.

– Ты же не Карин, ты не можешь наивно полагать, что меня ждет прекрасное светлое будущее, – сказал неожиданно Шеф, причем как-то так легко, устало и честно, словно они все еще были товарищами там на ЗиПи3, где честность просто жизненно необходима.

Это шокировало Лотара, а возможные вопросы психотерапевта снова замелькали в его голове.

А вы обсуждали ваши взаимоотношения? Вы пытались поговорить о прошлом? Вы знаете, как он относится к вам?

Лотару хотелось заорать, хотелось плюнуть и уйти, а злость его переполняла, потому что он запутался, ничего не понимал и хотел быть отстраненным.

«Почему я вообще должен об этом думать? Я ему помог просто так и ничего ему теперь не должен. Мстить я ему тоже не хочу, а значит можно на него забить, оставить в Пекле и больше никогда ничего не обсуждать с психотерапевтом», – решил для себя Лотар, вздохнул и сказал:

– Я не знаю, что будет дальше, но едва ли на тебя тратили бы столько средств, чтобы потом убить, так что я надеюсь, что все с тобой будет в порядке. Только я очень прошу, не думай, что я тебе что-то должен, что мы приятели или еще какое-нибудь другое дерьмо. Я тут посижу немного, потом меня увезут, и мы с тобой никогда больше не увидимся, понятно?! – спросил он почти угрожающе.

– Понятно, – с равнодушным смирением ответил Шеф. Ему эта внезапная вспышка напоминала истерику новичка и в то же время он действительно не думал, что Лотар ему хоть что-то должен, и был готов принять тот факт, что прямо сейчас они разойдутся и больше не встретятся. В Пекле он так привык терять, что уже даже не считал это потерями. Просто люди приходят. Люди уходят. Какие-то другие люди остаются. Это происходит само собой и спорить с этим бесполезно. Да и сожалеть о чем бы то ни было тоже.

Лотар это понять не мог. Он смотрел на него и злился еще больше. Его как будто игнорировали. Обычно ему удавалось разрешать конфликты, говорить, подбирать слова и получать ответы, но в разговорах с Оливером он чувствовал себя штормом, который врезается в огромный каменный склон и разлетается беспомощными брызгами. Сплошной «пшик». Это было почти физически больно.

– Это все? – спросил Лотар, не веря, что Оливеру нечего сказать, но тот осторожно пожал плечами.

– Если у тебя нет приказа следить за мной и ты не собираешься остаться просто так, то я не понимаю, почему ты еще здесь, – сказал он спокойно, а главное правдиво, так что и не поспоришь, и это тоже бесило.

Лотар стиснул зубы, но ничего не сказал, потому что это было даже логично. Если он и сам не знает, зачем он здесь, почему он до сих пор не ушел? Может, потому, что не хотел уходить? Может, потому, что хотел снова быть его другом?

«Ему я другом никогда и не был», – напомнил себе Лотар и вздохнул, признавая, что все проблемы в его собственной голове, словно где-то там еще существовал тот маленький наивный десятилетний пацан, который хотел, чтобы его замечал нанятый отцом учитель-нянь. В голову Лотару не приходило тогда, что Оливеру платят за то, что он с ним возился, как не приходило в голову, что платят повару. Он думал, что все делают для него то, чего сами хотят.

Стал бы тот Оливер с ним вообще разговаривать? Лотар знал, что нет. Просто потому, что ему самому в четырнадцать не было интересно с тупыми десятилетками.

– И про парней ты тоже не спросишь? – спросил Лотар, отвернувшись, потому что все равно не мог уйти.

– А что ты можешь сказать про парней? – спросил Шеф и так выделил слово «можешь», что Лотар вдруг понял, как дальновиден Финрер и как наивен он сам. Тот факт, что ему обещали замедление реакций и снижение когнитивных, мать их, функций, его не оправдывал. Ему обещали, что без работы чипа он немного отупеет, потому что мозг свой истощил, но Оливер все равно его обходил, потому что даже с отключенным чипом, только выведенный из комы не забывал, что говорить можно не все.

– Твою мать, как же ты бесишь, – не выдержав, сказал Лотар прямо, поморщился, но не потянулся к панели управления собственного кресла, не попытался сбежать.

Шеф, конечно же, реагировать не стал. Он так часто это слышал.

«Бесишь», «ненавижу», «урою», «ты за все ответишь», «гнида», «мразь», «подонок», все это – такой привычный треп, как шум ветра над пустыней. Ничего не значит, кроме того что ветер существует и иногда дует ему в лицо. Потом он развернется и будет дуть в другую сторону, и это тоже не будет иметь ровным счетом никакого значения.