Осколки потерянной памяти

… После сумасшедшего бега от железнодорожных касс до перрона я задыхался.

– Вот…, мы едем с вами! В ваш город, в одном вагоне. Вы разрешите?

Я не ждал никакого другого ответа, кроме восхищённого согласия, с торжеством улыбался, приятель скучал позади меня, в проёме двери купе, недовольно рассматривая свои форменные перчатки.

– Нет.

Почему она тогда так испугалась?

– Уходи. Уходи, прошу тебя, не надо…

Поезд тронулся, и мы с приятелем, выбрав медленный момент, прыгали на пыльную насыпь уже на самой окраине города.

В глухом сумраке тамбура Наташа протянула мне спешно оторванную бумажную полоску с адресом и прошептала:

– Ты наверно не приедешь…

… Я искал. Быть может именно тогда я и понял, что наивность и упрямство, соединившись, имеют право называться любовью.

Адрес сохранился только наполовину: «…27-4, Наталья Маро…

… Я часто, как только мог, приезжал в её город, каждый раз с жадностью узнавая очередные кварталы, беспокоил многих незнакомых людей, с надеждой вслушивался в голоса, оборачивался на такой же удивительный смех.

В те юные времена, в недолгие свои отпуска, точно и рискованно рассчитывая пересадки на дальних вокзалах, я врывался на несколько часов в город Наташи, бродил по улицам, трепал толстые телефонные книги, с отчаянием спрашивал о ней добрых прохожих…

Ошибаясь все эти годы, я останавливал похожих женщин на улицах других приморских городов, несколько раз безуспешно мчался по адресам, которые мне указывали справочные службы.

Я искал мою Наташу.

Каждая осень была для меня каштановой, такой же, как и та, солнечной и ярко-жёлтой. В городах становилось тогда тесно и пусто.

И только просторы океана ненадолго успокаивали меня…

… Однажды нас, офицеров, пригласили на губернаторский бал в одной из портовых провинций Сенегала. После пяти месяцев морской жизни, скучно сжатой в стальной тесноте корабля, мы с искренней благодарностью приняли заунывное торжество официальных речей и громкие национальные напевы, затем мои коллеги дружной компанией принялись отмечать разнообразие и количество поданных напитков. Под вечер местная знать устроила танцы, а в маленьком уютном кинозале особняка для гостей показывали какой-то новый французский фильм. Я отдыхал в темноте, чувствуя сладкий аромат пальмовых листьев, вслушивался в музыку незнакомых слов и… Стукнуло в край тела моё тяжёлое сердце, заныло оно, стало трудно дышать. На близком экране вдруг появилось милое печальное лицо. Наташа?! Всего лишь секунда прошла… Нет, просто очень похожая на неё актриса…

… С тягостным и долгим нетерпением ждал я окончания того рейса, разные люди говорили мне, что много работаю, что стал исполнителен и хмур. Часто и подолгу, безо всякой профессиональной штурманской надобности, подробно рассматривал я карты ближних африканских берегов. Долгими часами ночных вахт с тоской находил там странные одинокие названия городов, рек, гор и крохотных островов с похожими на её имя названиями.

И я буду искать её, пока не…

На одной из остановок в вагон, расталкивая других пассажиров, ввалился грязный инвалид и сразу же начал привычно громко, перекрикивая шум и грохот подземки, просить у молчаливых людей денег.

Она вышла наверх, на пустынную улицу, не заметив поначалу, что погода так и не изменилась. Ночью, в дождь, без раскрытого зонта – благо. Можно просто плакать, можно размышлять, без помех, горько и тщательно.

В подъезде, на пути в квартиру, её встречал запах лифта; входную дверь, заслышав звук ключей, открыл привычно знакомый толстый человек.

– А хлеб ты купила? Заходила в магазин? Где хлеб?!

– Извини, нет. Устала, уже поздно…

– Я сколько раз просил тебя! Мне нужен хлеб, мне сейчас плохо без творога, я вообще не могу к вечеру без молочных продуктов!

Мужчина топал по коридору, размахивая большими руками, и кривился потным лицом.

– Я мог бы с большим успехом просить позаботиться обо мне любого незнакомого человека, чем родную сестру…

Она прислонилась к стене.

– Я уезжаю.

– Куда ещё? Поздно ведь. И ужин ещё не готов!

– Уезжаю.

Она громко, в голос зарыдала. Опустилась на пол. Вскочила, рванула дверь.

Вслед неслись громкие, ещё недавно справедливые слова.

– Ты же не можешь бросить меня! Наташа, постой! Объясни хоть, что произошло… Нельзя тебе уезжать! Хочешь, я сварю нам спагетти, Наташа?!

А совсем скоро случилось то, что можно назвать простым совпадением воздушных потоков и человеческого счастья, укреплённого на этот раз молниями сильных характеров.

Всё началось не очень рано и закончилось к полудню.

Ветер, очевидец произошедшего, привык как раз к полудню, в самую жару, подниматься наверх, к знакомым лёгким облакам, и улетать в океан.

В тот раз, как обычно, ветер с утра развлекался в пассажирской гавани. Недолго потрепал узкие полосы красных и жёлтых флагов на мачтах деревянных парапетов, прогнал рябь по прозрачной голубой воде между дальними сваями, внимательно посмотрел, как поднялись там к взволнованной поверхности любопытные серые рыбы.

Помог, как всегда, огромному многоэтажному лайнеру прочно и тесно встать к причалу; подождал, когда подали трапы и по ним хлынули на берег тысячи разноцветных туристов, принялся радовать их гостеприимством приятных прикосновений.

Площадь около гавани привычно заполнилась примерно одинаковыми людьми, удивиться ничем не удалось и ветру стало жаль тратить на обыденность накопленную за ночь прохладу.

Скучно.

Он шевельнул бумажный зонтик в коктейле у какой-то пожилой пассажирки, суетливо успевшей усесться за столик уличного кафе; слегка тронул аккуратную лысину толстого господина в шортах, подошедшего к стойке бара; шутя, попробовал заставить зажмуриться небольшую светловолосую женщину.

Не получилось.

Пролетев в бесполезном движении мимо, ветер упрямо развернулся и вновь, уже с усилием, прикоснулся к женскому лицу. Нет. Но что может быть неприятнее случайных сухих пылинок настойчивого ветра, попавших в глаза? Как же так?! Почему напряжено её лицо и невнимателен ко всему постороннему взгляд?

Она смотрела на того, кто сидел напротив.

Под матерчатым навесом кафе, на просторном деревянном помосте разместилось несколько больших столов, рассчитанных на отдых круизных компаний. По длинным сторонам столов стояли скамейки, а в остальном пространстве теснились стулья с наклонными спинками из узких коричневых досок, с большими мягкими подушками, призывающими спокойно и сытно откинуться на них во время послеобеденной неги.

Мужчина сложил руки за головой, глубоко вздохнул.

Европеец, недавний загар, белая рубашка в голубую полоску, закатаны рукава.

На руке – часы, чем редко отличались туристы с круизных лайнеров, считая их излишними на прогулке по жаркому городу.