– Нет, не хоронить. Я хочу узнать, где похоронен доктор Улисс Хент?
– Улисс Хент? Когда он похоронен?
– Сегодня утром.
Поднявшись из-за стола, девушка подошла к огромному шкафу, занявшему половину комнаты. Она открыла ящик, на котором черной краской были выведены буквы «Хе», порылась в нем и, вынув бланк, прочитала:
«Хент Улисс. Сто двадцать пятая улица, номер сто сорок восемь».
И стандартно, как полагается примерной служащей, улыбнулась Пратту.
Тау шел по кладбищу, размышляя: здесь тоже кварталы и проспекты, как в городе, который оставили мертвые. Только «мертвый город» меньше, потому что человеку, даже самому богатому, требуется не так уж много места. Здесь не нужны десятки комнат, ванные, кино, рестораны… Два метра земли и над ними глыба камня, бетонная плита или просто деревянный крест – в зависимости от того, сколько заплатили родственники покойного. И все…
Солнце скрывалось между каменными памятниками. Они напоминали карликовые небоскребы. Изредка трещали кузнечики, которых Тау слышал в те далекие детские годы, когда он побывал однажды на ферме тетушки Мэди, в горах. Пахло полынью и еще какими-то травами, названия которых Тау никогда не знал.
У могил виднелись черные дощечки. На них значились номера улиц и кварталов кладбища. Свернув вправо, Тау заметил, что у одной могилы стоит на коленях женщина. Услыхав шаги, она вздрогнула и поднялась.
На вид ей было не больше двадцати трех – двадцати четырех лет. Печаль заметно состарила ее миловидное свежее лицо. Прядь каштановых волос выбивалась из-под простенькой шляпки. Она медленно подняла на Тау глубокие черные глаза.
Остановившись возле нее, Тау прочитал надпись на табличке, еще пахнущей крепким запахом наструганной сосны и свежей краски:
«125-я улица, № 148. Доктор Улисс Хент».
Оба стояли молча, глядя на свежий холм коричневой земли. Тау вздохнул.
– Жаль! – вырвалось у него.
Очнувшись от горестного молчания, она тихо спросила:
– Вы знали Улисса?
В голосе ее прозвучали нотки надежды, словно положительный ответ мог что-нибудь изменить в этой трагедии. Тау машинально ответил:
– Знал… Хороший был человек.
Глаза ее заволокло слезами. Она зарыдала. Тау осторожно взял ее под руку и отвел к скамейке.
– Да, Улисс был хорошим человеком, – сказала она. – Он хотел сделать всех людей хорошими. Лучшими, чем они есть… Милый, хороший Улисс! Боже мой, нет Улисса. Нету!.. Что у меня осталось без тебя, Улисс?.. Что будет с детьми? Все пропало…
Тау подошел к ней и ласково сказал:
– Не печальтесь, госпожа Моунт. Что же делать! В этом мире нет ничего вечного.
Женщина вздрогнула и, перестав плакать, сказала:
– Я не Моунт. Я Эли Милоти… Я не Моунт.
Тау растерялся. Так, значит, это не жена доктора Хента, не дочь миллионера Моунта! Кто же тогда она, почему здесь и что означают ее слова о детях?
– Простите, – стал он извиняться. – Я принял вас за жену доктора Хента.
– Я не жена доктора Хента, – строго возразила Эли и отчужденно взглянула на Тау. – А вам, собственно, какое дело? Кто вы такой?
– Я журналист.
Эли Милоти испуганно отшатнулась от Тау.
– Журналист? Боже мой! Я умоляю вас… Вы ничего не слышали… Не надо писать… Я не хочу… Не надо…
Тау, наконец, сообразил, в чем дело. Ее надо было успокоить.
– Не беспокойтесь, госпожа Милоти, – сказал он, – я не напишу ничего, что повредило бы вам или доброму имени доктора Хента. Он был хорошим человеком. Не волнуйтесь. Я готов помочь вам. Мой товарищ, Богарт, рассказывал мне о Хенте. Мы готовы вам помочь.
– Богарт? Из типографии?
– Да.
– Мне говорил о нем Улисс… Если Богарт ваш товарищ, – прошептала Эли Милоти, протягивая Тау свою руку, – я верю вам… Они погубили Улисса. Пойдемте, я вам все расскажу. Если вы честный человек, вы напишете правду, и вам поверят.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Когда Грахбан прочитал статью Тау о причинах самоубийства Хента, глаза редактора зажглись таким бесовским огоньком, какого сотрудники редакции давно не видели. Пожалуй, с тех пор, как Трехсон принес в редакцию весть о том, что звезда экрана Биби вышла замуж за престарелого президента. Прочитав статью Тау, Грахбан завопил на всю-редакцию:
– Вы гений! Вы классик! Триста строк на первой странице! Пять заголовков самым крупным шрифтом! Вызвать сюда Богарта.
Когда выпускающий предстал перед главным редактором, последний, казалось, готов был взорваться.
– Честер! Вы знаете, что такое газета? – спросил он, вращая белками почти обезумевших глаз.
Богарт улыбнулся.
– Знаю ли я! Знал бы так наш президент, чем ему заниматься! Тогда бы меньше безработных и нищих было в Бизнесонии.
Замечание Богарта лишь на секунду охладило пыл Грахбана.
– К черту остроты!.. Вот вам статья. Ей цены нет. Набрать так, чтобы у читателя глаза на лоб полезли. Первую строчку заголовка квадратным черным. Остальные – тоже самым крупным шрифтом. Все взять в рамку. Вот когда мы наконец заглушим этот истерический «Голос нации». Вы понимаете, Честер, что у вас в руках? Это – величайшая сенсация! Весь мир загремит. Помните: у нас в редакции работает гений. Тау Пратт – гений!
Богарт, конечно, понимал, что Тау Пратт не гений, но успех товарища порадовал его, и свое удовлетворение он выразил крепко, по-мужски пожав руку Тау.
– Все будет сделано, – сказал он весело. – Статья заиграет на странице, как все сто миллионов огней Центрального проспекта.
…Поздно вечером, развернув «Вечерние слухи», Тау не поверил своим глазам.
Статьи в газете не было.
Он еще раз пробежал газету от первой до последней страницы. Статьи не было.
Тау оторопело глядел на газету. Как же можно это понять?