– Никита Никодимович занят, никого не принимает.
– Меня он примет.
– С какой стати?
– Я из газеты, вот удостоверение.
– Из газеты?! – дверь мгновенно распахнулись. – Значит, это вы с ним договаривались?
Горчаков понятия не имел, кто и о чем договаривался. Но удачным моментом следовало воспользоваться:
– Я.
– Проходите.
За Александром потянулась толпа, охранник зычно рявкнул, чтобы не рвались, потому что «все равно не пустит». Посыпались вопросы: «Кто убил Федоровскую?», «Кто заменит ее в «Грозе» и «Коварстве и любви»?», «Не снимут ли эти спектакли из репертуара?», «Почему кому-то сделали исключение и пропустили?» Охранник, долго не церемонясь, захлопнул дверь и вытер со лба капельки пота:
– Уф, достали! А вы проходите, господин. Никита Никодимович предупредил, что к нему приедет человек из Белгорода. Как-то бишь ваша газета?.. «Вопросы театра»?
– Именно так.
– Я провожу вас.
– Не стоит. Сам найду. Только объясните: куда? И как пройти?
Горчаков слушал и аккуратно оглядывался, опасаясь, как бы случайно не появился Никита Никодимович. Конечно, Александра в городе знают, не посмеют указать на дверь. Но и конфликта с этой неуправляемой гориллой – охранником хотелось избежать. А то вдруг выкинут, а потом извинятся. Очень нужны эти извинения!
– …Понятно, сударь? – услужливо поинтересовался охранник.
– Да, благодарю вас.
Горчаков уже поднялся на ступеньку, как с губ слетел еще один вопрос:
– Госпожа Прохоренко и господин Лапин здесь?
– Никого нет из труппы. Один Никита Никодимович.
По ступенькам – на второй этаж. По коридору промелькнула тень. Или Александру это показалось?
На дверях нет табличек. Куда ему? Охранник-горилла сказал: «Как поднимитесь по лестнице – четвертая комната?» Нет, через четыре комнаты?..
Похоже сюда. Вон и дверь слегка приоткрыта.
Александр легонько постучал, но никто не ответил. На всякий случай он толкнул дверь и увидел пустую комнату, дальше – дверь, которая, вероятно вела в следующую. Именно оттуда донеслись обрывки фраз:
– …ничем не выдать себя.
– А если докопаются? Там ведь не дураки.
Голоса принадлежали мужчинам. Через мгновение дверь открылась, они вошли в комнату, где находился Горчаков.
Одного Александр узнал его сразу: похожий на колобка, с глубокими залысинами человечек был никем иным, как режиссером театра Степановым Никитой Никодимовичем. Второй – высокий, темноволосый, с пышными усищами. «Не про него ли рассказывала Лика?»
– Я вас знаю, – голос у Степанова был нервным, срывающимся. – Вы газетчик.
– Да, работаю в «Оскольских вестях».
– Как вы прошли? Я ведь дал указание никого сегодня ко мне не…
– На то я и газетчик, чтобы проходить через любые препятствия.
– Я не намерен давать интервью.
– Всего несколько вопросов.
– Нет! Впрочем, – тут он посмотрел на черноусого и судорожно закивал. – Спрашивайте!
– Есть предположения, кому могла помешать Федоровская?
– У нее имелись недоброжелатели, – голос Степанова вдруг задрожал сильнее. – А у кого из талантливых актеров их нет? Бездари – те действительно никому не нужны.
– Недоброжелатели настолько ненавидели ее, что решились на убийство?
– В актерской среде не убивают. Зависть, интриги – да!
Но уголовщина!.. Нет, увольте!
– Однако Федоровскую убили.
– Ищите преступника в другом месте, не в театре.
– А какие лично у вас были отношения с Зинаидой Петровной?
– Нормальные, рабочие.
– Никогда не конфликтовали?
– Режиссер с актерами конфликтуют всегда. Это творчество, понимаете, творчество!
– А кроме театра Зинаида Петровна чем-нибудь занималась?
– Откуда мне знать? Я с ней не ходил чай пить.
– Настоящий актер целиком отдается только искусству, – впервые вступил в разговор усатый.
– Простите, ваше имя-отчество?
– Не важно. Я человек посторонний. Ко всему, что здесь произошло, отношения не имею.