По ту сторону жизни

– Кузьма там, где и должен находиться враг народа, – ответил он с едкой улыбочкой. – Обживает одиночную камеру, готовясь к длительному сроку.

Глаза у Алсу широко раскрылись, лицо побелело: известие потрясло её. Глядя на неё, мужчина неожиданно разозлился, вскочил со стула и ударил её ладонью по лицу.

– Это тебе за то, что мне, Азату Мавлюдову, своему единоверцу, ты предпочла этого славянского образину! – закричал он в ярости. – Ты паскуда! Я презираю тебя!

Алсу застонала от боли и обиды. Азат снова уселся на стул, но его поведение всё ещё было угрожающим.

– Это ты заслужила, стерва, – сказал он с нажимом. – Ты живёшь с этим…

– Он спас меня, а ты едва не погубил, подонок! – крикнула Алсу, перебив его. – Ты бросил меня одну в городе, а сам сбежал, хотя знал, что мне скоро рожать. А ты знаешь, что стало с ребёнком? Тебе это интересно или нет?

Азат не знал, что сказать. Он действительно совсем позабыл о том, в каком положении оставил Алсу много лет назад.

– Наш ребёнок умер! Из-за тебя! – крикнула Алсу. – И это была девочка, если тебе интересно. И если бы не Кузьма, то я бы… Это из-за тебя…

Женщина перестала плакать и смотрела на Азата. Ей почему-то казалось, что от него зависит судьба Кузьмы, который теперь, как выяснилось, был арестован.

– Присядь, – сказал Мавлюдов, кивая на табурет, стоявший рядом, а сам зачем-то потянулся к правому карману пальто.

Алсу подошла ближе, начала садиться, как вдруг Арат вытащил руку из кармана и резким точным движением ткнул женщину в ногу чем-то острым. Это оказался шприц с неким веществом.

3

Следователь старался изо всех сил вывести «врага народа» Мартынова на чистую воду. Цепкий и придирчивый, он проводил много времени наедине с угрюмым подследственным, не желавшим давать показания. Он использовал все уловки, чтобы ушедший в себя Антон заговорил: наседал, давил, убеждал, преподносил «доказательства», но подследственный выводил его из себя своим молчанием.

И тогда следователь пустил в ход последний и, по его мнению, беспроигрышный козырь.

– А сейчас я устрою тебе очную ставку с одним, очень значительным человеком, профессором медицины! – объявил он на последнем допросе, когда подследственного ввели в кабинет.

Тот и ухом не повёл, услышав это сообщение. Следователь крикнул в сторону двери:

– Заходите, товарищ Рахимов!

Его пристальные глаза уловили на лице подследственного выражение полной растерянности, когда Мавлюдов с каменным лицом вошёл в кабинет.

– Вы знаете друг друга? – спросил следователь, беря ручку и начиная писать протокол.

Как и следовало ожидать, подследственный проигнорировал его вопрос, а Мавлюдов с напущенной важностью ответил:

– Да, мне знакома эта личность. Перед нами бывший судебный пристав Кузьма Прохорович Малов, он же бывший офицер – каратель и сподвижник небезызвестного атамана Семёнова!

– При каких обстоятельствах вы познакомились и когда это было? – задал следующий вопрос следователь.

Подследственный промолчал, а вот Мавлюдов долго и красноречиво рассказывал свою версию знакомства и отношений с подследственным, не стесняясь перемешивать рассказ ложью и откровенным вымыслом.

Следователь, улыбаясь и кивая, заносил показания «товарища Рахимова» в протокол, а подследственный потемнел лицом, слушая всю эту околесицу, так искусно преподносимую Мавлюдовым как правду.

– Ну ты и скотина, – сказал он, глядя на Азата. – Если все большевики такие же лживые, как ты…

– Молчать! – рявкнул следователь, грохнув кулаком по столу. – Не смей оскорблять в моём кабинете уважаемого человека! Он за новую жизнь кровь проливал, а ты… Ты тоже проливал кровь, но только не свою, а борцов за дело революции!

Мавлюдов, не глядя в сторону Малова, полчаса поливал его грязью. А когда он замолчал, следователь поставил в протоколе жирную точку.

Товарищ Рахимов с высоко поднятой головой покинул кабинет. Следователь удовлетворённо вздохнул, видя, что подследственный сломлен, «изобличён» и не может больше играть в «молчанку». Он презрительно сощурил глаза:

– Всё, сегодня, как ты, наверное, заметил, я в твоём деле поставил точку. Ты изобличён во вредительстве и в других тягчайших преступлениях, совершённых в прошлом. А твоё молчание я расцениваю как попытку завести следствие в тупик! Но, к счастью, у тебя ничего не вышло!

Малов передёрнулся и побледнел. Он и на этот раз собирался ответить на вопрос следователя равнодушным молчанием, но злость на оговорившего его негодяя и отчаяние прорвались наружу.

– Пусть будет так! – сказал он. – Я действительно Кузьма Малов, судебный пристав и офицер охраны атамана Семёнова! А всё остальное, что изрыгал только что этот мерзавец, – беспросветная наглая ложь! Я не преступник и не троцкист. Я простой советский работяга, кузнец… Последнее время я жил счастливо и работал честно. Я даже в партию собирался вступить! И если бы…

– Нет, ты не честный и счастливый человек, а злобный законспирированный враг! – оборвал его на полуслове следователь. – Ты долго выжидал своего часа и совершил вредительство! Но тебя поймал и изобличил товарищ Рахимов! И теперь тебя будут судить! Может, хоть сейчас сознаешься во всём? Мы оба устали и…

Он не договорил и развёл руками. Глядя на него, Малов понял, что говори он хоть что и оправдывайся до хрипоты, всё равно услышан не будет. Он опустил голову и замолчал.

– Ладно, давай прощаться, – ухмыльнулся следователь, потягиваясь. – Встретимся через неделю, на предъявлении обвинения. Не знаю, как тебе, но мне в целом картина ясна. Таким, как ты, непримиримым и опасным врагам народа, нет места в нашей счастливой советской жизни! И я от всей души надеюсь, что ты понесёшь заслуженное суровое наказание за свои преступления!

* * *

Алсу не могла ни заговорить, ни пошевелиться. Всё тело затекло, и даже дышать было трудно.

В комнату вошёл Мавлюдов в белом халате и присел рядом с Алсу на корточки:

– Размазать бы тебя по полу, подстилка маловская, но… Я решил поступить иначе. Как – узнаешь позже. Теперь свою жизнь можешь считать адом, а шайтаном можешь считать меня!

На этот раз он не тронул её даже пальцем, но Алсу поняла, что в покое он её оставил ненадолго.

Через несколько минут в комнату вошли санитары. Женщину на носилках перенесли в машину и куда-то перевезли. Когда её выносили из машины, она успела разглядеть огромный кирпичный дом, и это зрелище ошеломило её.

Алсу принесли в подвал и оставили в мрачной комнате, освещенной тусклой лампочкой. Она, с трудом повернувшись на бок, осмотрелась, и…

– А тебя за что сюда упекли, несчастная? – услышала она прозвучавший в тишине и полумраке вопрос и вздрогнула.

Алсу жалобно всхлипнула.

– Где я? – простонала она сквозь рыдания. – Меня привезли в тюрьму? Я в камере?

– Если бы, – вздохнула женщина, которая лежала на кровати у противоположной стены. – Я бы всё отдала, чтобы оказаться сейчас не здесь, а в тюремной камере.

– А здесь что за место? – спросила Алсу, содрогаясь от ужаса.

Скрипя пружинами, соседка тяжело присела на кровати, и Алсу закрыла глаза, увидев её.

– Что, испугалась? – спросила та, ухмыляясь. – Ты тоже такой же будешь через месяц или два. Но самая страшная беда в том, что ты больше никогда отсюда не выйдешь.

Вид незнакомки ужасал: она была безобразно толста, волосы паклей свисали с головы, лицо распухшее, отвисшие щёки. Она была похожа на падшую женщину, не выходящую из длительного запоя.

– Как долго ты здесь? – прошептала Алсу с замирающим сердцем, и женщина услышала её.