Поздравления. Том 2й

«Грузил по ночам за кусок хлеба мешки с зерном на английские пароходы». Другой способ: отправлять за границу лес… Третий способ: продавать сокровища искусства… Четвертый способ: более или менее стихийно организовывать различные артели… с классово проверенными членами… Пятый способ: открывать специальные магазины, где иностранцы за валюту могли бы покупать все, что хотели. Торгсин – означало: торговля с иностранцами… Был открыт специальный антикварный торгсин… Были торгсины-рестораны – «Метрополь», «Прага», «Савой». Иностранцы там кутили за доллары. Но и любой гражданин мог туда принести, например, золотые часы, сдать их в кассу по весу и тоже прокутить их стоимость согласно официальному курсу… Торгсинов продовольственных было много по всей Москве…

В каждом малом городке найден весьма успешный и прибыльный способ выкачивать золото, а позднее и золото, и серебро, ранее припрятанное местным населением… Милиционеров, которые постоянно толкались по улицам, пристально всматривались в прохожих, разгоняли собиравшихся более чем втроем… Но для основного класса, для крестьянства, самыми страшными временами были последние три месяца 1929 года и первые три месяца 1930-го… Подавляющее большинство крестьян вступало в колхозы под угрозой раскулачивания… Началось массовое уничтожение скота и началось бегство крестьян со своих родных мест. Бежали на «великие стройки социализма», где на первых порах принимали без разбору всех, с любой справкой и без справки, а если ты прибыл еще с конем, то честь тебе и хвала. Бежали недалеко, в ближайший город, где устраивались как бог пошлет. Бежали в соседний район, добирались до приглянувшейся по пути бегства деревни, вступали в тамошний колхоз…

Когда в 1936 году там закрывался храм, двое переселенцев-активистов крючьями сдирали тончайшей резьбы старинный иконостас, на амвоне кололи иконы и жгли их вместе с рукописными книгами. …После той статьи («Головокружение от успехов») устремилось крестьянство из колхозов. В иных деревнях оставались одни председатели, в других колхозы вовсе разваливались, а в третьих колхозы, хоть и сильно поредевшие, сохранялись благодаря «сознательному классово-проверенному костяку» (выражение из тогдашних газет). Слабосильным бедняцким семьям, а также отъявленным лодырям и пьяницам, а также отдельным активистам просто некуда было деваться. Вот они и оставались в колхозах…

…Горят торфяники. Постановление горсовета – от каждого дома мобилизуется по одному трудоспособному… Братья Мейендорфы выкупили за валюту свою сестру, а мою тетю Феклу Богдановну – с мужем, дядей Алешей, и уже не с шестью, а с семью детьми. Все они уехали в Эстонию… А в 1930 году власти решили эти клубничные плантации прибрать к рукам, их попросту отобрали у владельцев участков, и был организован совхоз… Бедные, бедные россияне. Сколько переживаний и треволнений приходилось им переносить в течение всех семидесяти лет строительства социализма, когда они собирались в далекий путь! А зачем ехали? Лишь немногие в отпуск или по делам, а подавляющее большинство отправлялось за продуктами и промтоварами (мой папа рассказывал, что он ездил в Москву 12–14 раз за колбасой)…

«Твердозаданцы». Вот еще одно словцо из тех страшных лет, неизвестное нынешнему читателю. Это лучше кулака, но хуже середняка, на них накладывали «твердые задания», то есть обязывали в кратчайшие сроки сдать государству хлеб, внести столько-то денег, отработать столько-то дней. Выполнишь – могут дать второе твердое задание, не выполнишь – могут раскулачить, посадить. Такой крестьянин перед властью был беззащитен… Ленин не верил в Бога, а раз так, значит, все верующие – враги Советской власти. Их надо сажать… Их арестовывали, ссылали за веру… Ни одной частушки, прославлявшей колхозный строй, мы не записали, хуже того, в некоторых усмотрели кулацкую идеологию… Тогда выпускали сборники частушек, выдуманных досужими борзописцами… Не только на горемычных лишенцев, на всю землю Русскую спустился великий страх… А тогда всем студентам технических вузов велели снять форменные фуражки, за ними поснимали все эмблемы техники и инженеры, ибо всякое техническое обмундирование вызывало у бдительных начальников подозрение во вредительстве… Так высокое с прошлого столетия звание инженера покатилось вниз. …Власти не пускали за границу мужчин от 16 до 50 лет, а остальные – можете уезжать, если вас приглашают родные. Позднее, с 1931 года, догадались с каждого уезжающего получать валюту, а тогда за паспорта платили какие-то пустяки…

«Образование» я проставил: девять классов, тогда десятых еще не было… Мы покупали сливы – рубль ведро… Казаки – в безупречно белых хатах, несмотря на земляные полы, было очень чисто… Его семью раскулачили, выслали, а сам он скрывается. А всему виною были те купленные на его трудовые деньги предметы, которые в тогдашних крестьянских хозяйствах считались богатством (приобрели кровать с бубенцами, пружинный матрас и шифоньер)… Свирепствовала малярия, местных жителей она не трогала, заболевали приезжие. В те годы никому в голову не могло прийти такое – между собой разговаривать на запретные темы… Апшеронская зима – это сплошные дожди, мокрый снег и слякоть…

Тогда профсоюзы еще имели какое-то влияние в учреждениях и на предприятиях, например, они следили, чтобы всем рабочим и служащим обязательно ежегодно давали отпуска, а первый отпуск полагался через шесть месяцев после поступления на работу… Тогда половина России сорвалась с родимых мест, спасаясь от раскулачивания, от других бед, от голода, от ареста. …Явился торжествующий с билетами до Москвы, да еще в плацкартный вагон… Тот факт, что столько времени я жил под родительским кровом, ходил и в гости, и в театр, а не глядел в трубу нивелира, начальство сочло уважительным. А застрянь я в Москве год спустя, наверняка получил бы года три лагерей как злостный прогульщик… А тогда вышел весьма строгий закон: никто не имеет права увольняться с работы по собственному желанию, предприятия и учреждения сами решают: уволить или не уволить такого-то работника. Это называлось «закрепление кадров». Среди сотрудников… большинство из Туапсе, где остались их семьи и квартиры. Да, в один злосчастный день им объявили, что «Майнефтестрой» переводится ближе к производству, в Апшеронскую. И никаких разговоров и протестов! Все покорно поехали. Таковы были тогдашние законы…

С ними вместе постоянно обретался молодой военный, который во время рабочего дня сидел на табуретке у двери. Никто нам не говорил, Костя и я сами догадались, что оба инженера были заключенными… Был в «Майнефтестрое» и секретный отдел, где в комнатке с зарешеченным окном сидел один хмурый дядя, наверное, велась и тайная слежка за сотрудниками… Настало время мне призываться. Тогда допризывников… А третьих – сыновей лишенцев, сыновей кулаков, сыновей врагов народа – объявляли тылоополченцами и отправляли в лагеря как заключенных… Рассказал мне о жутком погроме, который организовали местные власти в 1933 году. У жителей было отобрано все – скот, птица, зерно, овощи, даже картофель, было запрещено засевать и засаживать усадебные участки. Наступил страшный искусственный голод, люди умирали семьями, добивала их малярия…

С 1926 года прекратилось преподавание истории, зато была введена политграмота. «Настоящая история нашей страны начинается с семнадцатого года»… Постепенно обрабатывалось общественное мнение. Разрушение старины начали не с храмов, а со зданий гражданских. Таков был хитрый расчет губителей старины… В 1930 году правительство объявило войну храмам… Закрывали их подряд, один за другим, сперва обносили дощатым забором, потом крючьями стаскивали резные иконостасы, иконы кололи на дрова, медную утварь сдавали в металлолом, всю старину увозили, книги метрические, исповедальные и другие отправляли в архивохранилище… В углу Красной площади, где был древний собор Казанской Божьей Матери, устроили общественную уборную… Молотов был один из немногих русских в Политбюро… Новая волна разрушений надвинулась уже после войны; в хрущевские времена сносили не вручную, а тракторами и бульдозерами… Тогда начинали осваивать берега Охотского моря, Колыму и Чукотку… собирались проводить силами миллионов заключенных… В Новосибирске… Тогда город был раз в пять меньше нынешнего…

Тогда телефоны еще не ставились на столы начальства. Единственный на всю контору аппарат находился у секретаря… Говорил о варварской рубке леса, о планах «давай-давай», о гниющих тысячах кубометров леса в тайге… Спецпереселенцы. Так впервые я услышал о существовании целого класса, да, именно класса, а не группы, не категории людей, совершенно бесправных… Всех: кто прятал хлеб, кто не хотел идти в колхозы, кто обитал в просторных избах, кто держал более двух коров и более одной лошади – изгонять, отбирать у них скот и все, что береглось в сундуках. И гнать. Куда гнать? Да на разное строительство…

Заглядывал в длинные-длинные бараки спецпереселенцев. Там справа и слева от прохода тянулись в два этажа нары. Каждая семья занимала отдельную часть, внизу спали кто постарше, наверху – кто помоложе. По обоим концам бараков круглосуточно топились железные печурки, на ночь зажигались фонари, висевшие под стропилами покрытой морозный инеем крыши, потолка вообще не было… Лекарств почти не было, бинтов не было. Маленькие дети, лишенные молока, нередко умирали, умирали и старики. Для кладбища выбрали пологий склон горы на берегу Мрассу. Начальство не давало досок на гробы, хоронили просто так – спускали в могилу…

А со спецпереселенцев 30 процентов заработка вычитали в пользу ГПУ… Но деньги у спецпереселенцев стояли на втором месте. Их не на что было тратить. В ларьке продавалась махорка, из продуктов лишь соль, из промтоваров мелочи. А выдавался, но не продавался хлеб. Хлеб был на первом месте. Выработала бригада норму – получай по восемьсот граммов на человека, перевыполнила – получай больше, даже до полутора килограммов, не выполнила из-за сильных морозов, из-за метели, если десятник не смилостивится – получай вовсе малость. Семье – жене, если не работала, немощным старухам, детям хлеба не давали ни вот столечко, только что баланду из столовой… И старались лесорубы почти без перекуров, через силу вкалывали, чтобы хоть мало-мальски накормить себя и своих детей. Здешние порядки от порядков лагерей для заключенных все же отличались. Тут не было ни колючей проволоки, ни зоны с охраной… Тогда остерегались откровенничать в длинных письмах, о недостаче продуктов не упоминали. О том, что переписка читается, догадывались по поврежденным конвертам… Если они ленятся, урезали им хлебные пайки беспощадно…

И тогда Лебедев на свой страх и риск приказал оставить лошадей в стойлах. Пусть люди впрягутся в сани. А сколько людей понадобится? Шестерым сани не сдвинуть. Десятники распределили – по десять человек на каждый воз. На подъемах сами впрягались на подмогу. Так и тащили за три и больше километра до берега реки. Ни о каких тракторах тогда никто и не слыхивал… Лесу навалили много, но вряд ли кто думал, как его вывезти, так и бросили догнивать… Во время первой пятилетки люди выпивали редко, и то при особо чрезвычайных обстоятельствах… Да и привыкли в нашей стране, что деньги улетают в трубу. Уплыли же в океан сотни тысяч кубометров заготовленного леса… Муки нет. А спецпереселенцев просто бросили на произвол судьбы. Каждый день умирали дети, умирали старики, умирали они сами. Каждый день на лодках переправляли мертвых через реку на кладбище…

Первый секретарь обкома Эйхе предлагал сокращать многосемейных. В течение последующих месяцев я несколько раз слышал красноречивые рассказы, как безжалостно выгоняли с работы тех, у кого было много детей. И родители метались по городам Сибири, забирались на дальний Север, на глухие золотые прииски в надежде где-то устроиться… Тогда еще существовал обычай: доставать билеты через носильщиков… и паспортную систему. В первое время она была введена, чтобы не пускать в Москву, в Ленинград, в Киев, в Одессу всех бежавших от коллективизации. Каждому нашему гражданину очень хорошо известно, что такое прописка… Через два года кладбище без предупреждения родственников было полностью срыто под строительство, и могила деда исчезла… Пасха всегда бывает при новолунии…

Корреспондент спросил старушку, за что сидел Оболенский. Та ответила, что он был князем. Да, для нее было вполне естественным – раз князь, значит, ему место только в лагере… У него был изъян, из-за которого он много терпел, – два его старших брата жили в Америке… Он поступил на работу, на изыскания вторых путей Дальневосточной железной дороги, собираясь летние месяцы проводить в поле, а на зиму на камеральную работу возвращаться в Москву. Нанялось много инженеров и техников. Когда же наступила осень, у них у всех отобрали документы и сказали: «Никуда вы не поедете, останетесь здесь, пока не построите вторые пути»… В те годы так могли поступать с самыми обыкновенными гражданами, заманили их, как окуней в вершу…

Гадала на картах, а это занятие даже безвозмездное, тогда жестоко каралось как пережиток «проклятого» прошлого… Для той бурной эпохи был типичен поток изобретений, удачных и неудачных… Читая газеты, они искренне верили, что колхозы – это очень хорошо, что пятилетки успешно выполняются под мудрым руководством великого вождя… Они были убеждены, что сажают только врагов народа, вредителей и жуликов… Хотя и в коммунальных квартирах, но нисколько не тяготились их теснотой – тогда жильцы редко ссорились… Где-то он раскопал копию обращения матери писателя А. Н. Толстого на царское имя: она просит присвоить ее малолетнему сыну фамилию и титул своего мужа, с которым не жила много лет. Выходило, что классик советской литературы – вовсе не третий Толстой…

В их учреждении служила зав. секретным отделом некая тетя, она постоянно шныряла по коридорам, заговаривала то с тем, то с другим, ее боялись панически и прозвали Ведьмой… Маша рассказывала, как на допросах ей все подсовывали бумагу с обвинениями профессоров, грозили лагерями. Она ничего не подписала… А профессора под нажимом следователей признались во вредительстве и получили разные сроки… У писателя Леонида Леонова. Тот рассказывал, что впервые на каком-то торжественном приеме увидел Сталина. Он коротышка, лицо его сплошь изрыто оспинами, а лоб низкий и покатый, как у неандертальца…

Тогда, в начале 1934 года, еще не применялись на допросах пытки, стремились брать на испуг, держали несчастных по нескольку часов без сна. И заключенные, обладавшие сильной волей, не сознавались в мнимых преступлениях… Тогда в загсах никаких проволочек еще не придумали, пришли, словно в сберкассу, а через пять минут – выходите…

Поздравляю вас с январем 2017 г.!

Канун Нового года – Авсень/Тавсень.

7 – Рождество. Его канун – Коляда (от «круг» – «кало» – «календа» – коляда (знаменует прибытие света, в разных местностях с 21 декабря по 5 января). Жертвоприношения ему: зерно, плоды, фрукты, цветы, изредка ягненка, петуха/курицу: бросали жребий, и по нему жертву или убивали, или отпускали. Коляда всегда отмечается пирогом (пир), плюс состязания, игры. 7 января – добрый, щедрый праздник. Посвящен Жели (отвечала за чувства, а Леля/Лель – за телесную оболочку (ее праздник – 2.08)).

7-17 – Святки.

18 – Русалии. Кликают Плугу.

21-1 лютеня или просинца. Месяц посвящен Хорсу. 1 просинца отличается водосвятием. В храмах славяне славили Небесную Сваргу и родовых богов. Освящают воду, так как в этот день изливается на землю небесная Сурья, и все воды целебны, и все потому купаются.

С Богом!

Храни вас Господь!

* * *

PS: Иоанн Малала: в своих писаниях весьма образованный Диодор (Сицилийский) говорит о богах, что богами стали люди, которых стали почитать как бессмертных за их благодеяния, а некоторые из них стали прозываться так после того, как захватили [те или иные] страны… Киевляне приносили в жертву своих детей Стрибогу (сильно дующий ветер), Хорсу, Мокоши, Семарглу, Траяну. Кроме богов у нас были и духи: дед/баба, див, хороможитель, домовой, леший, мара, вурдалак, упыри, злыдень, дракон, полудница, чертенок, домовая змея (в России и Польше – убоже), Вела – богиня, ядрей, обилуха, попутник – бог. С 11 в. появляются берегини с переплутом, а потом русалки (души умерших девушек) и вилы.

Л. Нидерле «Славянские древности», том I. «А это были славяне южные и восточные (анты – античность)». Поклонялись лесным водяным и другим демонам, приносили им жертвы и при этих жертвоприношениях гадали. Поначалу славяне поклонялись камням, источникам, озерам, кустам и деревьям, целым рощам, а также зверям и птицам, наконец огню, звездам, месяцу и Солнцу. Мокошь/Макошь – богиня скота, хозяйка дикой Природы, судьбы, удачи, счастья, колдовства, Потустороннего мира, богиня Луны, жена или ипостась Велеса. У нее 12 годовых праздников. В глубокой древности она имела огромное значение у нас; возможно, древнейшая богиня Мать / Мать Сыра Земля произошла от Венеры палеолита. Была еще одна древняя богиня – Праматерь Баба Яга (у нее 2 сестры-пряхи).

«Записки уцелевшего» (окончание). Она показала нам красную книжку своего удостоверения, на корке которого большими золотыми буквами было выведено ОГПУ. Однажды в Москве на улице к ней начал приставать хулиган, она издали показала ему ту книжку, и он в ужасе от нее шарахнулся… Убийство Кирова: в Смольный любой член партии мог пройти без пропуска, только покажи партбилет… 1934 г., 16 мая – вышло постановление: с осени ввести школы-десятилетки. 8 июня – закон об измене Родины. Сам перебежчик приговаривался к расстрелу, члены его семьи – к ссылке до 10 лет. 10 июля ОГПУ было преобразовано в НКВД, наркомом стал Генрих Ягода, были организованы «тройки», выносившие приговоры за десять минут. 25 июля – закон об обвешивании и обмане покупателей, сроки давали до 10 лет… В самом конце ноября были отменены продовольственные карточки… Новый закон: обвиняемых в терроризме судить быстро, следствие заканчивать за десять дней, никаких кассационных жалоб не принимать, расстреливать… Как неистовствовали тогда газеты, сколько злобы изливали и на потерявших бдительность ленинградских руководителей, и на классовых врагов всех видов – вредителей, кулаков, духовенство, бывших людей…

Жданов – а на самом деле он погубил сотни тысяч или еще больше ни в чем не повинных людей. Первый ввел массовые аресты коммунистов – руководителей среднего ранга и рядовых рабочих. Он расправлялся с теми, кто поддерживал на XIV партсъезде ленинградскую оппозицию, и кто им только сочувствовал, или кто был только знаком с такими сочувствующими. Киров всем им доверял. Жданов, чтобы выслужиться, взялся всех их уничтожить… Как выселяли? Вызывали в милицию, отбирали паспорта и брали подписку: явиться в такой-то день и час на такой-то вокзал, только с ручным багажом. И поехали эшелоны на восток и на юго-восток. И пошла по Ленинграду баснословно дешевая распродажа разных, накопленных несколькими поколениями предметов, продавались целые библиотеки, портреты предков, часы, фарфор, рояли, многая старина прошлого и позапрошлого веков. Отдельные скупщики тогда крепко нажились на той распродаже…

С 1935 года власти ввели еще один праздник – Новый год, раньше его относили к праздникам, чуждым пролетариату… Организовался политотдел, как объясняли, для помощи колхозам, а на самом деле чтобы «выявлять классовых врагов»… Священник села Кончинина был арестован еще при мне. В свободные часы он увлекался нумизматикой, собирал серебряные гривенники и набрал их и за царское, и за советское время, как говорили, больше пуда. Власти прослышали, при обыске мешок отобрали, а самому батюшке дали срок «за подрыв финансовой мощи государства»… Ни следствия, ни суда не было, повезли их в Сибирь в страшные Мариинские лагеря, поставили на лесоповал. Лишь он один уцелел… В 1932 году паспорта выдавались на три года…

Книга – тут же я исправил мелкие неточности, и моя рукопись была одобрена. И через каких-нибудь полчаса я получил деньги за ее одобрение. Нынешним авторам такая сверхоперативность покажется невероятной… Горячо взялся мне помочь, или, как тогда выражались, «составить блат»… После убийства Кирова арестовывали куда больше народа… Осипов дал мне подписать одну, напечатанную типографским способом узкую бумажку с грифом «совершенно секретно». Привожу текст приблизительно: «Обязуюсь никогда, никому, даже самым близким, родным, ничего не рассказывать о данном строительстве. Если же это обязательство нарушу, меня ждет суровое наказание по статье такой-то Уголовного кодекса как за разглашение важной государственной тайны». Такую бумажку подписывал каждый поступающий на строительство, она подшивалась к его личному делу…

Сейчас мало кто слышал об одном из самых страшных законов тех времен – о законе от 7 августа 1932 года, его так и называли – «От седьмого-восьмого». За хищение государственной и колхозной собственности даже в самых ничтожных размерах – потрясли мальчишки яблоки во фруктовом, бывшем помещичьем, а ныне колхозном саду, скосили снопик сена, срезали десяток колосков ржи или пшеницы – сажать. А если «преступники» были старше двенадцати лет, то получали десять лет сроку… Легендарный бывший валютчик Френкель, превратившийся в чекиста с четырьмя ромбами (примерно генерал армии по-нашему), изобрел страшную потогонную систему на Беломорканале. Выработал зек норму на лесоповале, на земляных работах – получай пайку, не выработал – пеняй на самого себя. Фирин, занимавший на Беломорканале одну из руководящих должностей, разработал систему перевоспитания уголовников усердным трудом, так называемую «перековку». За хорошую работу срок сокращался. Это называлось «зачеты». У зеков теплилась надежда: будешь стараться – и скорее освободишься…

О том, что на многих других стройках работают зеки, не писали, не говорили… А я был вольнонаемным, разговаривать с зеками мне строжайше воспрещалось, обращался я к ним только по делу… Каждый отдельный строящийся «объект» – шлюз, насосная станция, отрезок самого канала – окружался колючей проволокой в два ряда, вдоль проволоки через определенное количество метров высились вышки с обозрением во все стороны, там торчали часовые, презрительно называемые «попки», а пространство, окруженное колючей проволокой, называлось «зона»; внутрь можно было войти только через вход – «вахту». Там часовой проверял пропуск, пропускал машины с грузом. Впрочем, грузовые машины в большом количестве появились лишь на последнем году строительства, а до того было много лошадей, запряженных в грабарки. В основном вывозка грунта производилась «пердячим паром», то есть зеками, один брался за две ручки Маруси (тачка) сзади, другой зацеплял ее крюком спереди. Так и тащили вдвоем в гору, стараясь изо всех сил, чтобы норму выполнить…

И был страшный Третий отдел, ГПУ в ГПУ, чьи работники тайно следили и за зеками, и за вольнонаемными, вербовали из тех и из других тайных осведомителей-стукачей… На самом строительстве был официально узаконен десятичасовой рабочий день, выходной раз в декаду. В управлении полагалось сидеть восемь часов, потом три часа перерыв, и опять садись на свое место и вкалывай, пока начальник отдела сам тебя не отпустит. А если работа срочная, он мог отпустить и в полночь, и позднее… Ягода – высокий, худощавый, без знаков отличия… 1935 год был первым годом после отмены карточек, так осложнявших жизнь всем гражданам нашей страны и жизнь моих родителей и брата с семьей. Сталин бросил крылатый лозунг, тут же подхваченный газетами: «Жить стало лучше, жить стало веселее». А на самом деле арестовывали куда больше народу, нежели раньше… Утомляла меня моя лямка чрезвычайно. Не только для зеков, но и для вольнонаемных вся система ОГПУ-НКВД была настолько потогонна…

Ни с кем я близко не сходился, крепкая канальская дисциплина запрещала разговоры… Нашелся завистник и подложил Михаилу на письменный стол книгу «Mein Kampf» Гитлера. Он ее стал перелистывать, вошли сослуживцы… поинтересовались, что он читает. И через несколько дней его арестовали, и он погиб в лагерях, его мать и сестру сослали в Сибирь, обе они там вскоре умерли… Перешел работать в Совнарком РСФСР и жил с семьей в гостинице «Метрополь»… Вызвали ее в милицию, отобрали паспорт и обязали выехать в Омск в течение трех дней, а там направят дальше…

Тогда везде опальных родственников боялись, боялись им помогать, не давали их детям пристанища, и бедняжки попадали в детдома… А тогда без прописки разрешалось останавливаться только на сутки, иначе штрафовали. Милиция тщательно следила, бывало, по ночам в дома вламывалась, пугала жильцов… Для крестьянства самым страшным годом являлся 1929-й, когда рушились в деревне вековые устои, когда миллионы невинных арестовывали, раскулачивали, ссылали. Очень был страшен для деревни 1932 год, год закона от седьмого-восьмого. Бывших людей арестовывали с первых лет революции, вредителей – с 1926 года, партийцев – после убийства Кирова. Страшен был лозунг, придуманный Горьким: «Если враг не сдается, его уничтожают». Еще страшнее была выдумка Сталина о нарастании с каждым годом классовой борьбы. При Ежове никакие хлопоты не выручали… От самого Сталина пошел по всем учреждениям распорядок: начальству положено работать по ночам.

Везде были очереди, а летняя жара стояла удушливая. Тогда никаких вентиляций не полагалось… Сочинения авторов – врагов народа – отбирала, куда-то книги увозили сжигать, предисловия, написанные врагами, она вырывала, крамольные названия типографии замазывала тушью… А в системе НКВД привыкли к лозунгу «Скорей-скорей! Давай-давай!»… Местные жители – мордва – отличались гостеприимством, но жили бедно и грязно, почти все дома были покрыты соломой, во многих отсутствовали полы. …А тогда крупномасштабные карты еще не считались столь сверхсекретными, как позднее… Они работали под конвоем на скважинах и шурфах и одновременно строили для себя зону – окруженные колючей проволокой бараки… О политике, о неудачах пятилетки, об арестах мы, если случайно упоминали, то сразу спохватывались и переходили на иную тему…

Областная газета «Волжская коммуна» захлебывалась жуткими статьями об арестах вредителей и на предприятиях, и на селе… На судах арестованные признавались, как подсыпали яд коровам и лошадям, как бросали гвозди в молотилки, а дохлых мышей – в тесто. И непременно выступали разоблачители-свидетели. Печатались статьи о собраниях на фабриках и на селе, где выступавшие вопили: «Расстрелять врагов народа!», местная газета была наполнена признаниями подсудимых и воплями выступавших на собраниях… Ее брат, семнадцатилетний парнишка, отправился в Куйбышев, вышел на шоссе, стал голосовать. Ехала легковая машина с одним пассажиром, парнишка поднял руку, машина остановилась, он сел, очень довольный, на заднее сиденье. А тот пассажир привез его прямо в НКВД. Бедняга был обвинен в политическом хулиганстве и получил пять лет лагерей…

В 1938 году, когда в ЦК партии спохватились, сколько партийных кадров уничтожено. Тогда Ежова из наркомов внутренних дел перевели в наркомы водного транспорта, а на его место был назначен Берия, который на первых порах решил показать себя добреньким и освободил малую часть политических заключенных… Такая манера чем-либо провинившихся перед Сталиным руководителей партии уничтожать молча и скрытно началась с 1938 года… Переживали события чаще про себя, избегали делиться мыслями… Зеки не могли быть свидетелями… И в Абхазии сажали многих, но местных жителей… Ведь письма на почте вскрывались… Чтобы поднять дисциплину, правительство издало строжайший закон: опоздал на работу более чем на двадцать минут – катись ко всем чертям… Нарочно опаздывали. Пускай выгоняют – на другом месте еще лучше устроюсь. Тогда правительство выдумало новый сверхстрожайший закон: за двадцатиминутное опоздание суд приговаривал от года до трех лет…

Я тогда получал шестьсот граммов в день черного хлеба, а семье не давали нисколько. Официально считалось, карточки давно отменены, судя по газетам, везде изобилие продуктов, а на самом деле хочешь семью прокормить – поезжай время от времени в город на базар, там по дорогой цене буханки продаются… Секретарь суда на моей справке проставила час, когда закончился суд, я поспевал на дневной автобус, значит, на вечерний не имел права оставаться. Вот какие тогда были страшные законы!.. С координатами основных геодезических пунктов и собрался заняться вычислениями. А координаты эти считались сверхсекретными… Она с особенным самодовольством рассказала, как до нас были пойманы на бахчах трое мальчишек, она сама их доставила в милицию, и в тот же день их судили и дали по десять лет…

А тогда действовала система зачетов. Хорошо работаешь – тебе срок снижается, очень хорошо – день считается за два. А Берия, став наркомом НКВД, одним росчерком пера систему зачетов отменил… Хлеб мне выдавали по 600 граммов ежедневно, семье не полагалось нисколько… Что мы собираемся осуществить давнюю мечту Российской империи – захватить проливы Босфор и Дарданеллы… Письма наши могут вскрываться, и далеко не все доверяли бумажным листкам… От лагеря зеков примчалась пожарная машина. Пожар быстро затушили. Молодцы пожарники-зеки!.. Рисовать обмороженные части рук и ног ратников. Эти рисунки были нужны для научных исследований, они считались секретными… Что видела про Мериньку ужасный сон – с ней что-то случилось (утонула)… Каждое утро и каждый вечер под охраной стрелков и собак проводили вереницы зеков… И хоть Сталин с Гитлером подружился, но каждый, кто хоть мало-мальски понимал в политике, чувствовал, что дружба та весьма и весьма непрочна…

Считалось, что только начальству положено думать за своих подчиненных и решать их судьбы. А подчиненные должны покорно выполнять волю начальства… Он меня перебил и сказал, что вышел строжайший приказ – говорить только по служебным делам… То в газетах яростно крыли Гитлера, всюду демонстрировался фильм Эйзенштейна «Александр Невский», и мы восхищались подвигами наших предков, колошмативших по шлемам предков фашистов. Нежданно-негаданно международная политика нашей страны перевернулась на 180°. Гитлер превратился в друга Сталина, а фильм был запрещен.

Принес я домой номер «Правды» с фотографией: стоит явно смущенный Молотов, а его держит под локоток улыбающийся Гитлер… Альшанский высчитал, что на Москву мне остается от поезда до поезда всего полтора часа. Я стал его умолять: как же я мимо своей семьи проеду? Он оставался непреклонен… Эти зеки сидели за опоздание более чем на двадцать минут; они получали небольшие по тогдашним меркам сроки – от года и до трех лет… Они таскали на носилках, везли в тачках тяжелые смерзшиеся комья земли; кто выполнял норму, получал полную пайку – шестьсот граммов хлеба, кто не выполнял, получал меньше… За переводы книг в то время автор ничего не получал… Однако власти усмотрели многое идеологически невыдержанное. Последовал разгром в печати, сняли с работы ряд служащих издательства и «главнюков» обкома партии. В библиотеках сборник много лет не выдавали… До 1934 года, когда ОГПУ было преобразовано в НКВД, санкции прокурора на арест требовались далеко не всегда.

Интересные подробности самоотверженного усердия, удивительного служебного рвения на государственной службе, а то и просто героизма коммунистов в книге Мельгунов «Красный террор в России» (1-е издание – Берлин, 1924 г.; 3-е – Нью-Йорк, 1979 г.) – убийство Урицкого, в ответ «в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены, и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой», плюс тысячи заложников ликвидированы по всей стране… Во время крупного пожара летом 1918 года на Курском вокзале (горели вагоны на линии), находясь среди зрителей, заметил, что, вероятно, вагоны подожгли сами большевики, чтобы скрыть следы хищения.

Его арестовали, а вместе с ним арестовали на квартире его отца и брата. Потом убили… «Большевики восстановили гнусный обычай брать заложников»… «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов… является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи» – Бухарин. Казнь смертная: в Калужской губ. объявляется, что будут расстреляны за неуплату контрибуций, наложенных на богатых; в Вятке – «за выход из дома после 8 часов»; в Брянске – за пьянство; в Рыбинске – за скопление на улицах и притом «без предупреждения». Комиссар города Змиева обложил город контрибуцией и грозил, что не уплатившие «будут утоплены с камнем на шее в Днестре». Еще более выразительное: главковерх Крыленко, будущий главный обвинитель в Верховном Революционном Трибунале, хранитель законности в советской России, 22-го января объявлял: «Крестьянам Могилевской губернии предлагаю расправиться с насильниками по своему рассмотрению»… Приказы воззвания: «Почти все они дают широкий простор произволу и усмотрению отдельных лиц и даже разъяренной, ничего не разбирающей, толпе», т. е. узаконивается самосуд…

В одиночке тюрьмы истязали учительницу Домбровскую, вина которой заключалась в том, что у нее при обыске нашли чемодан с офицерскими вещами, оставленными случайно проезжавшим еще при Деникине ее родственником-офицером. В этой вине Домбровская чистосердечно созналась, но чекисты имели донос о сокрытии Домбровской золотых вещей, полученных ею от родственника, какого-то генерала. Этого было достаточно, чтобы подвергнуть ее пытке. Предварительно она была изнасилована, и над нею глумились. Изнасилование происходило по старшинству чина. Первым насиловал чекист Фридман, затем остальные. После этого подвергли пытке, допытываясь от нее признания, где спрятано золото. Сначала у голой надрезали ножом тело, затем железными щипцами, плоскозубцами отдавливали конечности пальцев. Терпя невероятные муки, обливаясь кровью, несчастная указала какое-то место в сарае дома № 28 по Медведевской улице, где она жила. В 9 часов вечера 6-го ноября она была расстреляна…

В станице Кавказской при пытке пользуются железной перчаткой. Это массивный кусок железа, надеваемый на правую руку, со вставленными в него мелкими гвоздями. При ударе, кроме сильнейшей боли от массива железа, жертва терпит невероятные мучения от неглубоких ран… В Армавире при пытке употребляется венчик. Это простой ременный пояс с гайкой и винтом на концах. Ремнем перепоясывается лобная и затылочная часть головы, гайка и винт завинчиваются, ремень сдавливает голову, причиняя ужасные физические страдания; в Пятигорске заведующий оперативным Отделом ЧК Рикман «порет» допрашиваемых резиновыми плетьми; в этой же ЧК втыкали шпильки под ногти – «система допросов при помощи кулаков, плетей, шомполов» здесь общепринята, плюс поливание голого ледяной водой, отворачивание плоскозубцами ногтей, поддевание иглами, резанье бритвой и т. д.

В Симферополе – рассказывает корреспондент той же газеты – в ЧК «применяют новый вид пытки, устраивая клизмы из битого стекла и ставя горящие свечи под половые органы». В Царицыне имели обыкновение ставить пытаемого на раскаленную сковороду, там же применяли железные прутья, резину с металлическими наконечниками, «вывертывали руки», «ломали кости». Пыткам в Одессе посвящена специальная глава в книге Авербуха. Кандалы, арест в темном карцере, телесное наказание розгами и палками; пытки в виде сжимания рук клещами, подвешивания и пр. – все существовало в одесской ЧК. Среди орудий сечения встречаем и «палки толщиною в сантиметр», и «сплетенную из ремней плеть», и прочее… В Пензе председательницей Чека была женщина Бош, зверствовавшая так в 1919 г., что была даже отозвана… В Вологде председатель ЧК, двадцатилетний юноша, любил такой прием (и не в 1918 г., а уже в 20 г.). Он садился на стул у берега реки; приносили мешки; выводили из ЧК допрашиваемых, сажали их в мешки и опускали в прорубь…