Купальщица

– Спасибо, мне уже лучше, – также с улыбкой сказала Лариса. – Поцелуй меня ещё раз!

А мне разве жалко! Целуя Ларису, я уже беззастенчиво стал гладить её по груди, спрятанной пока под цветастой блузкой.

– О, какие у нас далеко идущие планы! – заметила Лариса, отняв свои губы от моих.

– Я просто по тебе соскучился, – сказал я.

– Я по тебе тоже, – ответила она.

Уйдя в спальню, мы, наверно, в три секунды отделались от одежды и, упав на кровать, занялись любовью с такой страстью, нежностью и желанием друг друга, как будто бы до этого у нас было года три разлуки.

– Ты мой лучший любовник! – сказала Лариса, придя в себя. – Если я в старости что-то вспоминать, как самое светлое и лучшее, – так это наш с тобой роман; даже если он будет коротким.

На мой же, по-моему, наивный вопрос, что она имеет в виду? Лариса легко ответила:

– Ну, всякое бывает: вдруг ты от меня устанешь, захочешь другой женщине… И, поверь мне, я не буду обижаться. Только об одном прошу: скажи всё сам, пожалуйста, в этом случаи! Я просто очень болезненно переживаю предательство.

– Ах, вон ты о чём! – понял я. – Ларочка! Я постараюсь сделать всё, чтобы и я от тебя не устал, и тебе со мной было хорошо как можно дольше. И вообще, давай не будем о грустном, тем более, о старости! Ведь ты у меня такая красивая.

– Правда? – спросила Лариса.

– Да, – сказал я и вновь поцеловал её в губы. – И я бы хотел нарисовать ещё не одну картину с тобой.

– Я буду рада тебе в этом помочь! – сказала Лариса. – Только ты меня для начала покормишь.

– С огромной радостью! – ответил я с улыбкой, поняв шутливый тон её последней фразы. – Признаться, я и сам проголодался. Пошёл разогревать ужин. Если хочешь – ты можешь не одеваться, я здесь один живу и никого не жду.

– А если кто случайно пожалует? – спросила Лариса. – Нет, лучше всё-таки приодеться.

Мне ничего не оставалось, как последовать примеру моей подруги, хотя обычно спокойно хожу дома без ничего.

Тем временем, пока я готовил всё к трапезе, зазвонил мобильник Ларисы.

– Алло! – сказала она, взяв трубку. – Я у подруги. Это не твоё дело, у какой я подруги, и я у неё пробуду столько, сколько захочу, понял? И вообще, я не должна отчитываться сопляку, который порвал мой портрет, написал обо мне бог знает, каких гадостей на странице, нахамил мне, своей матери, и ударил меня. Ничего, денёк-два побудешь один! Может, тогда, змеёныш, поймёшь, как к матери следует относиться! Холодильник полон – с голоду не помрёшь! Всё, пока.

Разговор был кончен. Понимаю, что подслушивать некрасиво, не нечаянно узнанная история и, главное, судьба моей работы, побудила меня предложить Ларисе нарисовать тот портрет снова.

– Лучше сбрось мне его фото мне на почту! – ответила она. – Так будет надёжнее. Помнишь, ты говорил про шпиона, который за нами следил? – я ответил утвердительно. – Это был мой негодяй. Что он там делал – не знаю, но дома, зайдя в Фейсбук и увидев там пост своего сыночка, я узнала о себе много нового. И самое «яркое» среди всего было то, что я – шлюха бесстыжая, корова с вялым выменем и дряблой задницей. Естественно, я потребовала от сына ответа, на что он мне ещё больше стал хамить… Я, правда, тоже ему сказала, мол, выбирай слова, когда с матерью говоришь, да и вообще, у тебя свои увлечения, у меня свои, и я, слава богу, заслужила право жить так, как хочу, и не тебе, щенку сопливому, меня обсуждать в сети!

Вспыхнула ссора, в результате которой я получила в глаз, а твоя картина была порвана и выброшена в мусор. – тут Лариса на миг всплакнула, вспомнив эту утрату. Я подошёл, нежно погладил её по спине, и она тут же успокоилась. – Я у тебя побуду день-два?

– Да хоть неделю! – ответил я. – Благо, я один живу.

– Поглядим, – с улыбкой ответила Лариса. – Только схожу в машину за рюкзаком с вещами.

Наконец мы приступили к ужину, и тогда наш разговор перешёл уже в другое русло.

7

Мы Ларисой жили в любви и счастье! Конечно, были и работа, и другие мелочи (куда они денутся!)… Но вечера были наши!

Почему-то, говоря о вечерах, мне первое, что приходит на память, – это ужины, которые готовила Лариса. Не то, чтобы я не мог приготовить для своей возлюбленной ужина, но бывало так, что Лариса и самая хотела что-нибудь сготовить. А готовить она умела здорово! Элементарно, она могла простую картошку пожарить так вкусно, что ты её будешь уписывать за обе щеки не хуже всяких паэльев. А какой вкусный она борщ однажды сварила! За ужином мы вели тихий и неспешный разговор о разных интересных вещах, а потом, под спокойную инструментальную музыку, мы или танцевали, или я рисовал Ларису в самых разных образах – от весёлой кокетки до строгой дамы или мечтающей женщины.

Надо ли говорить, что нам было хорошо с Ларисой в эти моменты? Особенно, когда мы занимались любовью. Да простят меня мои читатели, но для меня сладостнее всего в этот момент было целовать мою «Афродиту». Я целовал её с головы до ног, горячо, страстно, я бы даже сказал, щедро, словно осыпая мою возлюбленную драгоценными камнями или чем-нибудь лучше этого. Особое наслаждение мне почему-то доставляло, когда я целовал Ларисе её загорелую попку. Помню, как я, добравшись до этого места её тела, целовал его почему-то особенно долго и нежно. Я не могу этого как-то объяснить. Просто нравилось – и всё! И мне порой очень грустно, что этой части тела отведены самые не завидные назначения: или сидеть, или получать ремня, или искать на себя приключения. Любая часть тела человека должна быть достойна того, чтобы её любили и целовали! Тем более, если это тело ребёнка или любимой женщины… Однако, что-то я распалился.

Впрочем, нам с Ларисой и без секса было хорошо. Скажем, я читал ей стихи любимых мной Есенина, Бунина и Рубцова, а она читала мне Блока или пела романсы (да как пела!). Бывало, мы могли посмотреть какую-нибудь мелодраму, а в выходные ходили на пляж и на танцы. Плохо ли?!

Конечно, не забывала Лариса и о сыне: нет, с ним она по известным причинам не разговаривала, но через сестру, жившую неподалеку от их дома, узнавала всё о его жизни. Парень жил нормально, ни болел, ни голодал, немного учился, иногда приходил к ним с мужем, а чаще гостил у отца и его новой жены, тусил с приятелями, водился с девчонками… словом, он жил вполне активной и насыщенной жизнью молодого человека. Но самым горьким было для неё узнать, что он по матери даже не скучает и не вспоминает о ней. Видели бы вы, как она плакала… Ведь она его всё-таки любила, поганца такого, и скучала по нему.

Почему-то вспомнился наш Ларисой разговор о наших с ней родителях. Случилось это почему-то на пляже. Помню, я о своих родителях рассказывал с дикой неохотой и стыдом. Да и что рассказывать: отец, едва мне исполнилось десять лет, к новой жене свалил, и думать обо мне забыл: ни в гости меня не звал, ни ко мне не приходил; мать вскоре после ухода отца стала пить, на меня и вовсе плюнула… Ну, и дело кончилось сперва тем, что меня у неё забрали и поместили в детдом, а через несколько лет она умерла от цирроза печени. И как вам мои родители?

Зато родители Ларисы мне на зависть: настоящие интеллигенты! Мать была библиотекарем, отец журналистом. Но, главное, как говорила Лариса, она никогда не видела родителей ни пьяными, ни орущими друг на друга, даже если имел место конфликт. Всё решалось спокойно. И мать, и отец, по словам Ларисы, были людьми с юмором, много читали, отец ко всему этому был фанатом всяких подвижных игр. Так что Лариса переняла у обоих и любовь к книгам, и любовь к подвижному образу жизни. А ещё Лариса сказала, что родители её часто баловали: то купят ей что-нибудь, то сводят в кино… Однако всякое баловство должно быть заслужено хорошими отметками, примерным поведением, прибранной квартирой и помытой посудой. Словом, на халяву ничего не делалось.

8

Вот и кончилась неделя нашего с Ларисой блаженства. Мне было так грустно, что даже завтрак не лез в рот. Хотя Лариса его готовила с любовью.

– Ты что не ешь? – спросила Лариса. – Смотри, какие сырники вышли аппетитные!

– Да что-то не хочу, – угрюмо ответил я.

– Да что с тобой? – спросила Лариса.

– Ты бы могла ещё остаться? – спросил я.

– Я бы и рада, – начала Лариса, – но у меня сын. Хоть и негодяй он после того, что он сделал, но я его люблю.

– А он тебя любит?! – взбесился вдруг я. – Он тебе с того дня, когда ты ко мне пришла, хоть раз позвонил, спросил, как ты, или умолял тебя вернуться, прося прощение? Нет! Напротив, это ты о нём справлялась у сестры, это тебе до него было дело, а ему до тебя – нет! И ты его сыном называешь?! Да ты помрёшь – он о тебе едва ли вспомнит, а куда там заплачет!

– Антоша, опомнись! Что ты говоришь?! – почти крича, сказала Лариса. И я опомнился.

– Прости, любимая! – спокойно говорю я, обняв Ларису. – Конечно, ты права: сын – есть сын, какой бы он ни был. Прости, пожалуйста!

– Не грусти! – сказала с улыбой Лариса. – Я вечером позвоню тебе! А в выходные я снова вся твоя! Вся, вся, вся!!!

Говоря последние слова, Лариса оставила на моих губах три коротких, но нежных поцелуя, и мне быстро полегчало. Выйдя из подъезда, мы поцеловались ещё на прощание, и разъехались по работам.

День прошёл в обычном рабочем режиме. Отработав смену в автосервисе, я хотел немного покататься по городу, заодно подкупить хлеба, сыру, молочки… Я просто хотел отсрочить возвращение в пустую квартиру, где больше нет любимой мной женщины, с которой я смеялся, грустил и целовался. Я всё могу понять, даже то, что у Ларисы сын, которого она любит, и который её любви не стоит; но я уже нажился один, без любви.

Лариса позвонила мне, когда я был уже дома и готовил себе пельмени. К слову сказать, она тоже скучала тогда одна, так как с сыном у неё разговора не вышло, и он ушёл ночевать к отцу. Мы немного поговорили о разных мелочах, посмеялись, и нам стало легче на душе (по крайней мере, не так одиноко было!).

– Ну, ладно, Антоша, не буду отвлекать тебя от ужина! – сказала Лариса. – Сейчас тоже что-нибудь себе в рот положу, потом вымоюсь, а затем лягу спать.

– Спокойной ночи, моя хорошая! – сказал я, прощаясь.

Поужинав и помыв посуду, я попытался посмотреть телевизор; но, не найдя ничего интересного, выключил его, и решил тоже принять душ и лечь спать.

9