Короткие встречи

Но когда перевалило далеко за полдень, поднялся флажок жерлицы. Самострел?!. Не должно быть, поскольку вокруг полное безветрие. Окунек сбил, наверное, – решаем, но бежим к жерлице, не шутя. Есть! После подсечки выдергиваем из лунки щучку килограмма на полтора. Может быть, последняя на озере?.. Но мы ее взяли в честном соревновании… Одновременно с радостью от поимки рыбины приходит тяжелая тоска и душит злость на недоумков, которые одним днем живут и даже своим детям ничего на оставят, выбивая током все живое в местах, где сами и родились…

На закате собираемся к землянке: надо еще дров заготовить, прогреть жилье и сварить чего-нибудь горячего. Пока вырубали во льду бассейн-кан для живцов и сматывали удочки, солнце ушло за край леса. Но, о чудо!.. Вот оно опять поднялось там же, где и село… Поднялось довольно быстро, затем, сделав зигзаг, ушло влево-вправо, вверх-вниз. Словом, движения были хаотичными. Форма непонятного объекта – круглая, а сам он по размеру и цвету не отличался от зашедшего солнца. Не было только вокруг венца-ореола. Все движения происходили беззвучно и нереально быстро.

Читатель, наверное, скажет: «Меньше надо пить!» Но к вечеру мы с Пашкой были уже свежи, как огурцы, да и видели происходящий шабаш НЛО одновременно. Чтобы белая горячка да в один момент сразу обоих приласкала?..

В общем, объяснений тому, что мы видели, конечно же, нет, как, впрочем, нет объяснений и от серьезных уважаемых исследователей НЛО в научных кругах российских…

Ночью не спалось. Все никак не могли взять в толк: что же это было на закате?.. К тому же, печка-буржуйка раскалилась докрасна, протопленная сухим смольем. Приходилось время от времени открывать дверь, иначе трещали волосы от парной жары-духоты. В проем открытой двери строго глядело черное звездное небо, в котором, как мы убедились, творилось временами невесть что…

Встаем еще затемно. Растопив печку до гудения, кипятим прямо в ней чай в солдатском котелке, заправляем термоса и – на лед. Хватка накануне внушала надежду на утренний выход щуки. Но чудес не бывает в мире, где человек не в ладу с живой Природой. Подъемы случались, но, скорее всего, брали окуньки-недомерки, лишь ударяя по живцу. Щук, знаменитых озерных щук цвета старинного золота, красноперых, словно голавли, не было… Они остались лишь на фотографиях да в памяти. Отболеет ли, восстановится Озеро, оставленное наконец в покое? Чтобы не стреляли, не кололи щуку острогой на разлившейся речушке, не били током… Ему бы, Озеру, отдохнуть одну-две весны, отнереститься рыбе в тишине. И вновь бы со временем на утренних зорях, нет-нет, да и ударил бы в кувшинках щучий хвост, а по весеннему льду заалели бы флажки жерлиц, развеваясь на теплом ветерке…

И были щуки желтоглазые…

Второй день я гостил у родителей. Вот уже у меня своя семья и дети скоро догонят в росте, а для матери я так и остался ребенком-несмышленышем. Когда я, уставший от маминых пирогов, опеки родительской, папиных тостов и звонких «чоканий», вдруг выглянул в окошко и увидел прозрачное небо в розовой дымке, инистые верхушки елей в близком лесу, то сладкая тоска вдруг поманила в туманное Зазеркалье-заозерье… Сходил в подвал, где стояла сорокалитровая фляга из под молока. В ней жили караси. Их мы поймали еще осенью в маленьком прудике неподалеку от дома отца, в поселке. Карасиков-карликов мы попросту доставали в пучках травы и тины сетчатым черпаком для мойки мотыля. Потом на берегу разбирали перепутанные водоросли и ядовито-зеленые мотки тины, где, нет-нет, да и блеснет плотненький бочок белого карася-крепыша. Карасики жили неторопливой своей жизнью до самого первого льда, а потом служили живцами для шустрой по-осеннему щучки. Да так и прожили больше половины зимы. В начале зимнего сезона нередко трудней поймать живцов для жерлиц, чем саму щуку. Та же история случается иногда и весной. Видимо, пьяная от морозистого трещащего подледья, пост-осеннего жора, азарта и обилия квелых рыбешок, с «зевотой» залегающих в зимовальные ямы, она, щука-огненноглазая, выбивала или загоняла в преющую траву всю «бель», юрких окуньков и даже выбивала сопливых ершей-колючек, обнаглевших от безнаказанности… Ближе к весне мелкие рыбешки, очевидно, начинали перемещаться к устьям рек и ручьев, к свежей воде и меняли свои постоянные места. И опять живца поймать иногда было труднее, чем саму щуку. Караси были очень кстати. Удивившись, наверное, поначалу, щука все же не могла удержаться от веселой злости хищника и бросалась на маленьких серебряных пришельцев, юрко шныряющих на тройниках и двойниках жерлиц. Но каждый раз сталкивался я со странным законом-заморочкой: рыбки, прожившие дома хоть с неделю, пусть и в закрытой бадье, потом насаживались на крючок с какой-то тоской и виноватостью, словно предавал я друга – кошку или собаку. Однажды я взял с собой в довесок к карасикам юркого вьюна, довольно долго жившего у меня в банке из под огурцов-закуски. Вьюн служил мне барометром. Перед сменой погоды он начинал колесом крутиться в банке, и его предсказания были всегда точны, по крайней мере, – точнее прогнозов гидрометцентра… И вот, привезя его, вьюна, на первый лед, я так и не решился насадить предсказателя погоды и, кажется, друга на крючок жерлицы. Вспомнил, что эта тварь хладнокровная на полном серьезе уже начала узнавать меня… Временами, мне казалось, что вьюн ластится ко мне и пытается заигрывать, выделывая в стеклянной банке совсем уж немыслимые кульбиты… Не выдержав угрызений совести и плюнув на страшнейшую нехватку живцов, я отпустил вьюна с миром… Что-то подобное было, когда я однажды вдруг увидел на руках у мрачной баушки-Бабы-Яги печального белого кролика, продаваемого то ли в развод, то ли на мясо… Сердце словно сжало… Но немного погодя, на охоте, добивал раненого русака, не минуты не сомневаясь в правильности своих действий и не испытывая никакой жалости. Были только горячащий кровь азарт первобытного охотника-добытчика и ярость борьбы с хитрым и сильным зверем, пусть и зайцем… Этот банальный закон тем не менее действует.

И вот теперь, в гостях у мамы, потолстевший за два дня от пирогов и уставший от безделья, я принял решение – на рыбалку!.. Позвонил в город старому товарищу:

– Андрей, чем занят?

– А-а, диван давлю да подушку, тоска… Еще удавил бы всех этих стилистов полубаб гламурных в компании с попсовыми нашими звездами!.. Телик, наверное, сегодня же в окошко бы выкинул, да жена потом загрызет. Все свой дом-два смотрит, лучше пожрать бы сготовила!..

– Приезжай, бродяга, на озеро. Только захвати с собой что-нибудь, тут в сельмаге только пиво, а в шинках вискарь самопальный на чаю да техническом спирте.

– Саня, я пулей!..

– Буду ждать.

К озеру подошел уже на закате. На дальней противоположной стороне муравьями виднелись скучившиеся рыболовы. «Не один…». Досада бирюка-одиночки нахлынула, но тут же ушла. «Озеро большое, всем места хватит». Пока добирался до уловистых своих мест – зарослей сухого камыша – солнце скатилось еще ниже, а рыбаки потянулись цепочкой к тропинке, домой, видимо. «Вот и ладно, можно будет и отдохнуть в безлюдье».

Сел за камышами у пробуренной торопливо лунки. Соскучился по рыбалке… Тук! – сразу же ударило по кивку. Из лунки с плеском вылетел ощетинившийся окунек-горбунок и заплясал на льду, едва подернутом свежим снежком и сахаристым инеем. Тук-тук! – задробило часто и весело. Сразу два окунька сели на желтую мормышку-глазок и крючок, подвязанный выше. Взявший на мормышку был крупнее и светлее верхнего. Он согнулся на льду в изумленном напряжении, затем, опомнившись, сильно извернулся и сухо зашлепал алым хвостом по инистой крошке, брызжущей закатным солнцем. В пронзительных выпуклых глазах рыбы остановилось небо.

Надергав десятка два окунишек, я пошел ставить жерлицы. А тут и точка живая зачернела в дальнем конце озера. Товарищ спешил ко мне, и от этого потеплело на душе. Андрей быстро приближался, и еще издали уже начал бармить и ворчать:

– Подожди меня, всю рыбу выловишь, хапуга!..

– Оставлю пару хвостов тебе для отчета. А то жена опять предъявит гамбургский счет по поводу левых походов к теплой лунке…

– Сало свое фирменное нарезай, водка киснет и в животе Витас воет !..

– Иди-иди…

Приняли по огненной сотке, захрустели вдогонку лучком и моим самодельным шпиком, остро пахнущим чесноком и густо обваленным в красном перце-чили.

Только решили, что «между первой и второй…», как ближняя жерлица, поставленная самой первой, дернулась в отдаче от вскида флажка и зашелестела быстро раскручиваемой катушкой.

– Самострел?.. – не верится мне, ведь только поставил, да и время уже позднее для щучьего выхода. Нет, грузило уже давно достигло дна, и катушка должна была остановиться. Но леска на наших глазах быстро уходила в лунку.

Тихо-тихо мы крадемся к жерлице. Озеро неглубокое. Не спугнуть бы…

Берусь за леску, и сразу следует сильный ответный рывок. Рука машинально делает подсечку. Есть! Рвется на леске несогласная и упрямая тяжесть. Рвется и душа из груди, отовсюду, где только держатся эти пресловутые граммы неведомой сущности-субстанции, называемой душой человеческой, взвешенной уже пронырливыми яйцеголовыми… И вот уже на льду разгибается яростно и вновь становится тугим кольцом желтобрюхая, свирепоглазая щучища с алыми, как у сороги, плавниками!.. Не может быть!.. – где-то вроде бы не верится, а в подтверждение реальности бьется на льду необыкновенное чудо, а для кого-то просто – рыба, годная в пищу…

Не успев опомниться от удачи, я замираю уже от ужаса… Мне кажется, что Андрей стал многолик и многорук, как Шива… Еще мне показалось, что рядом завизжал бензобур. Андрей был везде. Он появлялся неожиданно, кажется, со всех сторон, и лед уже напоминал теперь поле брани, густо пробитое картечью, или невиданный по размерам дуршлаг в дырках-лунках… Но… щука уже не брала. Пришла ночь. Пора на ночлег.

Зайдя в темную землянку, я в первую очередь пытаюсь нащупать печку. Лишь бы она была на месте, тогда будет и тепло и уютно в жилище, когда-то построенном мною и отцом. Рука задевает что-то металлическое. Вроде на месте. Набрав дров почти на ощупь, зажигаем в землянке свечу и обнаруживаем… что печки нет. В нынешнее время, когда человеческие законы, кажется, начинают устаревать, это не было чем-то необычным. Но нам от этого не легче. Тем более, что мороз крепчал до треска в мерзлом лесу.

Пришлось сооружать небольшой костерок на металлическом щите, и топить землянку по-черному… Но было дымно и чуть теплее, чем на улице. Согревшись изнутри и завернувшись, кто во что, пытаемся задремать.