Окуни лесных озёр

В поисках щуки

Широкая протока, теплый свет на снегу, мягкая оттепель и алые флажки, разбросанные широким фронтом по ямкам, ложбинам и отмелям подо льдом. Они, флажки, еще пока насторожены и мускульно напряжены на тугих пружинах, заведенных за бортики катушек. Но вот шорох, словно снежный наст опал пластом. Нет, это мягко вскинулся флажок и затрепетал на пружинке. Видно как едва-едва шевелится катушка, медленно крутится и останавливается, словно в раздумье. Но стоит только пойти к жерлице, как от первых же шагов подо льдом начинается паника: катушка уже крутится бешено и безостановочно. Пора!.. Подсечка!.. На леске тяжелая упругая сила, толчками гнущая руку вниз. Придется сдать леску, иначе оборвет или сорвется. И вот уже под лункой бьется на леске сильное тело. Забагрил, есть!.. Всплеск, движение в лунке и, наконец, на льду сжимается и разгибается упругой пружиной тяжелая рыбина, сахарясь утренним инеем. Темно-зеленая спина, алые плавники, нежное брюхо в розовом отсвете и злые глаза над крокодильей пастью. Одно слово – хищник! Но красивая рыбина, знатная, не знающая себе равных в этих протоках.

Сегодня я впервые пришел в этот мир проток и островов. И поразился белой тишине, царившей здесь. Я уже привык к тугому напору волжских ветров, почти постоянно дующих у фарватера, где я ловил на жерлицы крупную щуку, на сумеречной заре судаков, а с утренним светом и – лещей у того самого дуба, о котором уже упоминалось ранее. Здесь были глубины до десяти метров, и поэтому всегда можно было выбрать нужный уровень для какой-то определенной рыбалки. На четырех метрах, вдоль кромки сухого леса, иногда ловилась крупная и жирная густера. Вместе с ней попалась сопа-белоглазка, а изредка и синец сгибал кивок. Если уйти вглубь мертвого леса, то на какой-нибудь полянке можно было попасть на крупную плотву-сорогу, осторожную и сильную. Судак брал на жерлицы только ранним утром, еще в темноте, и только на узкую мелкую сорожку или уклейку. День был отдан ловле щуки на десяти метрах глубины и тут же неподалеку иногда плотно и уверенно брал стайный лещ. Чем ближе к весне, тем чаще подходили к дубу стаи крупного золотистого леща или прогонистых серебристых подлещиков.

Прошло время и с упавшим, сгнившим, спиленным лесом ушли куда-то щуки, судаки и лещи. Пришлось осваивать новые палестины…

И вот первая щука на совершенно незнакомом новом месте. Но до нее было много лунок в поисках хоть какого-то углубления на дне, ямки, затопленного русла. И найдена была мелководная коса посреди протоки, где дно было твердым, видимо, песчаным. Это было понятно по стуку свинцового отцепа. А по краю косы тянулась ложбина с понижением дна до трех с половиной метров. Именно по этой линии и случилась первая щучья хватка, а потом последовали и другие. Здесь явно была щучья тропа, по которой шел хищник. Можно было на глазок протянуть снасти по створу этой жерлицы, где была поймана первая щука. Но для верности я, все же, сверлил и сверлил лунки, отыскивая подо льдом продолжение ложбины, которая, вероятно, была руслом ручья или речки. И, найдя, выставлял снасти по скату с косы на это русло. И это дало результат. Именно здесь и брала щука. А ночью, когда я дремал у печки в найденной на острове землянке, на жерлицы и парочка налимов села. Видимо, ударил щуренок впустую по живцу, уронил на дно, а налимы подобрали…

Так и открыл я для себя этот мир проток и островов.

В предчувствии золотой осени

Казалось, растаяли, ушли ослепительные дни неподвижной жары за тридцать пять… Дохнуло ледяным дыханием севера и уже представлялось, что так будет теперь неизменно. Нет, жара вернулась, но вернулась совсем в ином обличье. Днем знойно, как летом, и теплый ветер гнет прибрежные ивняки, ероша воду. Ночи же стали холодно строги, а под утро, в предчувствии осени, – ознобливы до ощущения близких заморозков. Эти контрастные изменения сказались и на рыбе. Уже не так громко и далеко слышно на ранней заре чмоканье и чавканье подводных «поросят», слизывающих личинок и букашек с травы. Где-то эти звуки исчезли совсем, словно крупнотелые лещи, карпы и лини отожрались впрок и ушли отдыхать в тинистые бокалды-спальни. В парные и короткие ночи летней жары этот живой шум можно было услышать, еще подходя к воде. На плесах и в кувшинках нет теперь уже обилия кипящих окуневых «котлов». В зависимости от водоема, эти изменения становятся все более ярко выраженными.

Уверенные лини

Давно известен нерешительный линевый характер. Классическим и, казалось, незыблемым стало утверждение о том, что клюет линь всегда так, словно поставил себе целью привести в бешенство самого спокойного рыболова. Эти его ужимки, подергивания, притапливания и пляски поплавка на воде действительно могут вывести из себя. Но такое поведение этой флегматичной рыбы проявляется не всегда. По крайней мере, известны периоды, когда линь берет довольно верно и жадно. Это бывает в конце весны, начале лета и на некоторых водоемах – в августе, сентябре. В общем-то, линь здесь не оригинален. Вся рыба жирует перед осенними холодами и заморозками. Это время можно назвать – «осенним ходом», в тон весеннему. Только вот слишком ненадежным и непредсказуемым бывает линевый ход. То он случается, то – нет, то сроки могут сместиться с проявлениями погоды, а также с изменениями климата, все более заметными с каждым годом. Ставить только на линя – рискованная игра. Можно и время впустую убить, и нервы потрепать, в тоске глядя на мутную прудовую воду, в которой, казалось, нет ничего, кроме вопящих по дурному лягушек.

Давно я собирался на пруд, где ближе к осени можно было угодить на довольно веселую ловлю щуки на спиннинг. Экземпляры попадались не трофейные, ну, а что еще ожидать от деревенского пруда, который то спустят, то дамбу прорвет на нём. Словом, некогда было заматереть местной щуке. И охотничьи угодья, скорее всего, занимали пришлые «карандаши» из запруженной речки-ручья. Эти же некрупные щуры частенько радовали и в перволедье, попадаясь на жерлицы. И ценность нехитрой этой ловли заключалась в том, что была она самой, наверное, ранней в ледовом сезоне. Как известно первыми замерзают стоячие небольшие водоемы.

Окуни здесь тоже добыча не редкая. И есть линь – капризный, желанный, но, как уже говорилось, непредсказуемый. Поэтому определенной нацеленности на конкретную рыбу в этот раз нет, а из снастей беру с собой: спиннинг, фидер и поплавочные удочки.

День выдался прозрачный и яркий. Пруд млел в сонной тишине. Плавился малек по всей поверхности открытого плеса, а в тине у берега время от времени слышалась какая-то возня, и видно было, как шевелилась ярко-зеленая тинистая грива. На лягушек, вроде, не похоже… Готовлю вначале спиннинг, накачиваю лодку и выхожу на чистую парную воду. Цепляю белую нулевую вертушку. Заброс, другой… Кто-то ударил, завис на леске и сразу – противная слабина. Сошел. Иду вдоль береговой травы и бросаю вдоль нее перед собой. Но окуни лишь провожают приманку, изредка тычась в нее. Ставлю маленький оранжевый твистер. Есть! Попался окунек-матросик. Но он слишком мал, чтобы называться окунем. И я бросаю его обратно с пожеланием не попадаться больше, а привести с собой старших братьев.

Нет, окунь в этот день мне не дается. Между тем местные рыболовы время от времени вытягивают довольно крепеньких окушков обычными поплавочными удочками, причем посконно-кондовыми, сделанными из кривой рябины ли, ивняка. Но видно, что удача им сопутствует, поскольку ловят, аборигены, явно на малька. У меня нет приспособы-малявочницы, чтобы изловить плавящуюся поверху блескучую рыбешку, и я бросаю это дело. Следующим этапом были попытки раздразнить местных шнурков-щурят белой «вертушкой» № 5. Потом последовали забросы на различные белые и узкие «колебалки», которыми здесь обычно, не шутя, интересуются местные щуки. Но тоже – впустую. Так… В запасе у меня только тиховодная береговая ловля.

Вытаскиваю лодку на берег и готовлю поплавочные удочки. Плюх! Поплавки закачались и замерли как раз за береговой полосой травы. Насадка самая простая – навозные черви. А линю и не надо особых изысков, как и прикорма. Разве что червей нарезать. Но я берегу их на вес золота сегодня. Фидер я забрасываю с крупной мочкой червей метров за двадцать пять от берега.

Снасти настороженно замерли. Но проходит час-другой, а я только курю и чертыхаюсь: бросил ведь, месяц без сигарет, хоть и пачка про запас в кармане лежит, а вот не клюет и – сигарету в зубы…

К вечеру, когда я в унылой тоске решил уже собираться домой, натянуло с запада серую хмарь. Остановился воздух, стало еще более душно, а потом вдруг небо прохудилось и заплакало мелкой моросью, как летним грибным дождем. И сразу посвежело окрест, терпко запахло мокрой травой, почему-то земляникой и каким-то грибным духом, наверное, из низин и мелколесья, где часто можно найти то подосиновик, то масленок в еловой посадке. Это ж деревня, тихая провинция, колыбель и начало жизни, в противоположность пыльной городской торопливости и меркантильности. Цивилизации… А с дождем и в воде какое-то движение стало заметно. Хлестнул по воде нетерпеливый хвост, а я пожалел, что вышел на берег, отложив спиннинг. Но тут вздрогнула вершинка фидера, прогнулся сторожок-кивок с ярким пластмассовым шариком на конце, а потом вдруг закивал плавно и уверенно. Подсечка! Есть! Тяжело, словно из вязкого ила, выдернулось что-то живое и упористо заходило на леске. Всплеснуло под берегом и темно-золотое литое тело выгнулось в подсаке. Линь! Хорош, красноглазый! А краем глаза вижу, что поплавок-гусиное перо поплыл неторопливо в сторону, притопился, и сразу исчез, словно его и не было. Хватаю комель «телескопа», подсекаю и… Из воды пулей вылетает крючок с насадкой. Сорвался линь, не успев взять надежно насадку. Видимо, поторопился я, измученный бесклевьем. Бросаю пойманного линя в садок, оборачиваюсь к удочкам и вижу, что нет уже второго поплавка. Ждать тоже нельзя, и я подсекаю. На этот раз вывожу удачно рыбину уже под килограмм…ну, граммов на восемьсот. Так и тянет руки развести или «пулю отлить» в печатных компьютерных строчках. Рыбак он и в Гондурасе рыбак…

Лини удивительно уверенно и часто садились на крючок, но едва выглянуло солнце, высохли и похудели тучи, – клев, словно отрезало. Так случается и в ловле не менее капризного прудового карася в жаркий день. Нередко хватает набредшего откуда-то облачка, закрывшего солнце минут на десять. И пяток-другой карасей – твой. Здесь – линей…

Капризные окуни

В следующий раз я беру на пруд малявочницу, учитывая прошлый опыт. Но к своему удивлению, не могу поймать ни одной мелкой рыбки. Между тем местные рыболовы ловят опять на малька. Бросаю на воду кусок белого хлеба, но почему-то к нему не бросается отчаянно стая чиклеек-верховок, как обычно бывает на любой реке. Что-то здесь не так. Оказывается и в немудреной ловле мальков есть какие-то хитрости. Спрашивать у рыбаков – плохой тон, нечистая игра, а так хочется… Спрошу, плевать на условности. Подплываю к ближайшему рыболову и замечаю на воде снулого малька. Беру его в руки, и становится понятно, почему рыбки не кидались к хлебу. На этом пруду нет обычных везде уклеек и верховок. Малек оказался мелким линьком, которому хлеб, как папуасу – соленый огурец с хреном под «сто пятьдесят»…

Так я и не определил на глазок технологию ловли малька, хоть и наблюдал за местными мужиками. Но, видимо, они тоже заготовляли рыбок заранее, в какое-то определенное время и, вероятно, в каком-то другом месте. По крайней мере, на моих глазах никто из них не поймал ни одного линька-малька, хотя и полоскали они свои малявочницы довольно настойчиво.

Отказавшись от громоздкой этой ловли, берусь за привычный спиннинг с не менее привычными «вертушками», «колебалками», воблерами, попперами, «резиной». Но и сегодня привычки местных окуней оказались неизменны. Не привлекали их эти искусственные приманки. Думается, как и на многих лесных озерах, водохранилищах, реках, на прудах окуни хорошо ловятся на «вертушки» и твистеры в самое, казалось, «глухолетье» – в июле-начале августа. А сейчас уже временами и осенью пахнет, хотя бывает жарко, как в разгар лета.

И тут вспоминается, как уже в настоящую осень приходилось мне ловить окуней отвесным блеснением, причем брал окунь на зимнюю блесну до самого перволедья, а уж в сам перволедок – тем более. И было это на Волге, на зоне, затопления Чебоксарского водохранилища. Случалось так ловить и на озерах, прудах, реках. Пара-другая зимних блесенок всегда есть в запасе. Сейчас и проверю. Копаюсь в коробке с блеснами и сразу натыкаюсь на уловистую приманку, серебряную с мелким тройничком в свободной подвеске и красными бусинками на нем. Блесна не имела хищного изгиба, присущего многим блеснам, но была зимой удивительно уловиста, работая, видимо, «гвоздиком».

Цепляю ее на спиннинг, благо леска 0,16, и… Сброс, юрканье обманки чуть вбок, остановка у дна, пауза, подъем…Тук!.. Ударило в блесну и сразу осело в руке приятной тяжестью. Первый окушок и сразу – горбач. Много крупнее тех, что садились у местных рыбаков на малька. Причем в отвес окуни стали брать и на изжеванный темно-желтый риппер. Дело пошло.

Весеннее обострение

Непонятно, что все-таки есть особенное в рыбалке, что заставляет плестись с рюкзаком долгие километры по болотинам и тоскливым сырым чапыжникам, где и лягушкам муторно? Мерзнуть на ледяных ветрах, закрывая лицо от колючей поземы. Проваливаться в промоины, перевернувшись на лодке, выплывать октябрьским вечером в ледяной воде, робинзонить на волжском острове без сапог, под дождем и снегом, а потом, забыв про все это, снова идти на лед и грести на веслах к утренней заре?.. Ладно сейчас, когда брюшко отвисло, округлилась физиономия, а мысли нередко схожи с мыслями серого толстого британца, вечно спящего и встающего лишь для того чтобы покатать по полу своего друга – мягкого слоника и почавкать вискасом с ройял канин уринари вприкуску. Впрочем, может, я заблуждаюсь насчет инфантильности кота. Не так давно вышел кот на улицу и собаке бойцовской породы провел серию боковых… Та с визгом – под забор… А то кошку ему принесли… завидно… прямо с доставкой на дом. Так Феликс не стал тратить время на ухаживания, а сразу – к делу. А потом все четыре дня в доме стоял любовный стон. Нет, зря я насчет кота…

Но вернемся к рыбалке – этому родовому проклятию. Так вот, сейчас еще худо-бедно хватает ума не спать на волжском льду ради пары ночных налимов и утреннего выхода щук. Хватило этого экстрима на все годы послеармейского периода… ну, прям, мезозойская эра юрский период… Еще те динозавры были. Чтобы на утренней зорьке сорожки половить на перловку, тащились за двадцать пять «км» на Большую Кокшагу, к устью Арьи, а к вечеру – столько же обратно. И это ради килограмма красноглазых рыбешек? Ну, точно – анкилозавры ископаемые. Сейчас больше за компьютером рыбалка. Но вот пришла весна и… Весеннее обострение уже зовет в какие-нибудь заповедья. Да хоть под городом снасти намочить для отчета.

Подлещик пошел…

Встав пораньше, взглянул в окно. Вот тебе и весна. Еще дня два назад солнце плавало в теплых лужах, а в подворотнях жмурились коты, поставляя усатые морды солнечному свету. Каркали весело вороны, таская по двору кусок полиэтилена. Несъедобный, вроде, но просто весело и бодро птицам в погожий день. Как в футбол погонять…

А сейчас падали, кружась, мохнатые хлопья, на земле лежал легкий белый ковер. Зима зимой. Обернувшись, вижу еще теплую кровать, кота, мурчащего сонную песню, и глаза сразу начали слипаться. Как зомби пошел обратно: откинуть одеяло, кота под мышку и спать. Э-э, что же это такое?! Смирно! Кругом!..

Иду к рюкзаку, собранному накануне. Добавляю в комплект теплый свитер. Не помешает. Собираюсь, хотя понимаю, что рыбалки не будет, но хоть на реку взглянуть.

Пока ехал эти девяносто пять километров, погода изменилась. Снег перестал падать, сквозь туманную пелену светлым пятном виделось солнце. И сразу серое утро стало цветным.

Но на реке еще бело и свежо. Заснеженная тропинка ведет к старице. Попробую за ней место отыскать или в самой старице проверить поплавочной удочкой сорожкин аппетит. Иногда именно здесь, в прогретом тиховодье, и берет весенняя плотва.