Там, где пехота не пройдет Суворов. Колонтаенко

Себя среди других не выделял.

Рассказывая о своих походах,

С однополчанами, когда цвели сады,

Он вспоминал те боевые годы,

Своих друзей погибших молодых.

? Мы знали всё о точке невозврата,

Дойти туда, а как потом назад?

Коль повезёт – с победою обратно,

Но так ничтожен на возврат расклад.

Боекомплект, как водится, был полон.

И шли ребята сквозь огонь и дым,

Солдат в войне судьбе своей не волен,

Но как хотелось жить им, молодым.

Ребята в танке, как родные братья,

Будь командир ты или рядовой,

Хотел бы поимённо всех назвать я,

Тогда из них ведь каждый был живой…

В большом и крепком этом механизме

Я тоже был лишь винтиком одним,

Но вместе дрались мы во имя жизни,

Дух общий был в бою непобедим!

И пусть враги сильны, кто б сомневался,

Но знали мы, за что на смерть идём…

Мой командирский танк вперёд прорвался,

Топтал зенитки сталью, бил огнём.

Фашисты драпали. Из пулемётов

Мы укорачивали их неровный бег,

Потом добрались и до самолётов,

И – ну давай давить их в грязный снег.

Мы мяли «Хенкелей», их фюзеляжи,

Шли с «Юнкерсами» на земной таран,

Те складывались кораблём бумажным,

И разрывались с треском пополам.

Мы немцев проутюжили с размахом,

Снег превратив в кровавое желе.

Всё кончилось для немцев полным крахом:

Осталась эскадрилья на земле…

Думы о былом …

Итак, Суворов. Давние записки – клочки оставшихся нелёгких дат ? о прошлом, о войне, однополчанах. Но, может, поздновато вспоминать…

В землице братья, имена их стёрлись, с кем я делился хлебом и махрой. Из боя выйдя, в танке засыпали в короткие от боя передышки одной семьёй уставшие бойцы, валясь без сил вповалку прямо в танке.

Хоть зной, хоть стужа, спать всегда хотелось. А до войны ? гуляли по ночам, с подругами встречались, обнимались в родимой довоенной стороне. О светлой жизни, будущем мечтали, весь день в заботах, танцы вечерком, кружили в клубе вальсы и фокстроты, до зорьки провожали мы подруг, а утром с ног валились, засыпая, за что бранили старшие порой…

Эх, где ж вы, где, денёчки золотые, умчались в бесконечные миры, как облака по небу улетают, назад не возвращаясь никогда…

Марию встретил – милую малышку, голубку белокрылую свою! И чувство в нашем сердце народилось, и зацвело, как розовый миндаль. Её я средь других девчат приметил, ухаживая, сердце предложил. И, сочетавшись, мы с моей Маришей пошли по жизни торною тропой. Валера, сын родился в сорок первом ? наш первенец, восторг я не таил, но тут война все планы оборвала…

Как сон кошмарный всё смешалось сразу: о Родине заботы, о своих… Разлились краски, в них беда и горе измазали Надежду чёрным цветом. Он с красным цветом – цветом нашей крови сливался, и с солёно-горьким вкусом ? со вкусом слёз глотался тот коктейль. Четыре года смерти ненасытной, гулявшей по России и повсюду, пока не нахлебались все страданий, беды со жмыхом, горя с лебедой, пока войну, как бешеную псину, не пристрелили в логове её.

Сознание война перевернула, взяла нас в плен, согласья не спросив. Впиталась в поры, думы, души, судьбы, калеча и увеча миллионы, она вычёркивала прочь из нашей жизни родных и близких, сделав мир пустыней, как выжженная, знойная Сахара.

После войны войной мы долго жили, в воспоминаньях сердце бередя, и возвращаясь к прошлым дням жестоким.

И снились сны, в них люди появлялись, убитые друзья и сослуживцы, в них с немцем я по-прежнему в бою… Те вижу сны я, словно наяву. Вот и сегодня друг-однополчанин приснился: тихо постучался он в дверь мою, весь пеплом запылённый, с войны вернувшись запоздало так. Я распахнул – стоит с пустой котомкой, молчит, в глазах его стоит немой вопрос.

? Василий, ты живой? Тебя же в мае шальная пуля прямо у Рейхстага сразила в грудь… Погиб и Павлов, Муковоз и Пушкин. Ах, как же убивался я тогда…

Прошли мы всю войну с тобой как братья, под занавес обидно умирать… На жизнь тогда мы право заслужили, судьба с тобой жёстко обошлась. Конец войне, загадывали планы, хотелось петь, к Победе был лишь шаг… но смерть слепа, безжалостна, коварна, мне за тебя две жизни не прожить…

Штрихи к портрету