САНЯ. Что ты со мной делаешь? Ты же сам дал мне задание, я работаю, до человека будущего мне осталось совсем немного. И – вдруг.
ЛЯМИН. Саня, это необходимо. Она лежит и мучается, что все ее презирают.
САНЯ. Увы, сочувствия к ней я не испытываю. Из-за такого барахла отравиться!
ЛЯМИН. Нет, ты все-таки не отдаешь себе отчета в том, что произошло. Она пошучивала, мы посмеивались. Молчать она не могла, говорить о другом она тоже не могла, но, как интеллигентный человек, не хотела досаждать нам своими переживаниями. И вот она пошучивает, а мы посмеиваемся, и нас это устраивает. А в это время, представляешь, до чего она дошла? Перестать жить! Да, пускай жизнь – это только огонек, который появляется неизвестно откуда и вот-вот исчезнет. Но все равно! Нам свойственно ощущать эту жизнь как что-то важное, вечное, огромное!.. Ты меня понимаешь?
САНЯ. Ну?
ЛЯМИН. И вот именно поэтому человек начинает делать то, что заведомо не успеет кончить, что не ему даже понадобится, а другим поколениям людей, и то еще неизвестно…
САНЯ. Ну?
ЛЯМИН. Тебе это трудно, ты мыслишь в одной плоскости. Ничего, я тебе потом объясню, а сейчас надо идти.
САНЯ. Не пойду.
ЛЯМИН. Почему?
САНЯ. Я сказал… я не умею сочувствовать.
ЛЯМИН. Не надо сочувствовать, просто проведаем.
САНЯ. Нет, надо сочувствовать. У нее несчастье – значит, надо сочувствовать. А я вообще не умею переживать. Сегодня был у своих старух. У них неприятности, а я сижу и не могу переживать, они обиделись.
ЛЯМИН. Может быть, ты стесняешься? В таких случаях всегда немного неудобно.
САНЯ. Ну да, неловко, когда надо что-то чувствовать, а ты ничего не чувствуешь, не знаешь, что говорить…
ЛЯМИН. Как ничего не чувствуешь? Ты работал с ней в одной комнате, вместе ходили в столовую, в кино, она с тобой всем делилась. Неужели тебе все равно?
САНЯ. Слушай, что тебе от меня надо?
ЛЯМИН. А теперь она лежит и страдает, что всем доставила столько хлопот. И что она не до конца отравилась, и получается какая-то инсценировка…
САНЯ. Похоже. Но что я должен в связи с этим предпринять?
ЛЯМИН. А мне кажется, ты можешь и не быть эгоистом, просто ты не пробовал.
САНЯ. Я не эгоист. Свои несчастья я тоже не умею переживать.
ЛЯМИН. Врешь.
САНЯ. Правда. Когда мне было пять лет, у меня умерла мать в больнице. Мне долго боялись об этом сказать, а я уже знал и только думал о том, как мне вести себя, когда скажут. Потом отец женился, меня взяли на воспитание соседки, две сестры. Вот эти самые старухи. Но когда кто-нибудь говорил, что я сирота, это мне было странно. Никаких чувств по поводу сиротства я опять же не испытывал. А теперь всем вдруг понадобились мои чувства, я всем должен быть благодарен. Прежде всего – старухам. Если бы у меня было счастливое детство – у меня, может быть, даже что-то получилось. Но я вспоминаю, как я три раза в день думал о том, как бы поменьше съесть. Старухи были не виноваты, они были деликатные, но бедные. А я виноват? Мало того, я должен испытывать чувства и к отцу, и к его жене, которая, как выяснилось, просто жить без меня не может. Давай цени то, давай люби то! Хорошо, я всем благодарен! (Низко кланяется на три стороны.) Благодарю вас! Благодарю вас! Благодарю вас! И оставьте меня в покое. (Ушел.)
Вошла Нюта.
НЮТА. Что у тебя тут?
ЛЯМИН. Все-таки я поразительно бестактный человек! Смотри, что получается: я лезу со своими советами, в чем-то всех убеждаю, и вот – Егоров сидит тихий, довольный, хочет поговорить с нами о холодильнике, а я вогнал его в тоску. Он же плакал, плакал слезами!
НЮТА. Нельзя перед всеми чувствовать себя виноватым. У тебя какая-то мания.
ЛЯМИН. А Саня? Я к нему пристаю, он в чем-то передо мной вынужден оправдываться. Кончилось тем, что он накричал бог знает что, потом ему будет стыдно…
НЮТА. Ты ни в чем не виноват, ты лучше всех.
ЛЯМИН. Нет, я дико бестактный человек, думаю только о себе. Или тогда, с Любой. Я решил стать волевым человеком. Я решил. И вот я никого уже не слышу и не вижу, я жернов, я готов перемолоть всех. Кто же попадает в это колесо? Люба. Ни в чем не повинная Люба, у которой несчастье. Куда там, какое мне до этого дело!
НЮТА. Не верти шеей!
ЛЯМИН. Оставь меня в покое.
Входит Куропеев. Он неловко улыбается, как взрослые улыбаются детям. Он готов в зависимости от обстоятельств высказать все в глаза или, напротив, обратить все в шутку.
КУРОПЕЕВ. А я звоню тебе домой – говорят, на работе.
ЛЯМИН. Садись, Коля, посиди.
Куропеев сел.
Ну как?
КУРОПЕЕВ. Что – как?
ЛЯМИН (без особого интереса). Ну, вообще…
КУРОПЕЕВ (пожал плечами). Вообще ничего. А ты?
ЛЯМИН. Я-то? Тоже ничего. Я хорошо.
КУРОПЕЕВ. Да, я же вас не поздравил!
ЛЯМИН. Поздравь.
КУРОПЕЕВ. Поздравляю. Мне и в голову не приходило, кто бы мог подумать!
ЛЯМИН. Действительно, никто не мог…
КУРОПЕЕВ. Теперь Анну Ивановну придется куда-то перевести.
ЛЯМИН. Придется.
КУРОПЕЕВ. А ты изменился, стал какой-то странный. Или, может быть, я отвык. Так-то вид у тебя хороший, спокойный. Сейчас это тебе нужно. Сейчас все зависит от тебя самого.
ЛЯМИН. Что – все? Что – все?
КУРОПЕЕВ. Будущее.