Лабиринт. Феникс

Ничего. Оно и полезно для раненого, чем скулить, так пусть лучше возмущается. Каретников хоть и понимал, что все, что происходит, не изменишь, а этому молодому парню, ставшему калекой, не объяснишь, но что-то сказать надо. Что? Начало войны задало тональность целой цепи дальнейших событий. Известно, что в приграничных районах погибла почти вся кадровая армия первого эшелона. Потом Франц Гальдер напишет, что за две недели боев Красная Армия была полностью уничтожена. Но кроме потерь убитыми, РККА понесла просто колоссальные потери пленными. Счет шел на сотни тысяч. А именно для них все только начинается. Нет, сказать ему нечего.

– Отдыхай, лейтенант, завтра в дорогу.

Темень, а там и темнота, долго ждать себя не заставила, словно плотным покрывалом накрыла лес. Михаил, понимая, что завтрашний день будет нелегким, улегся на отдых. Спал не спал – понять трудно. Слышал, как Гавриков ушел на смену, как Данилов, придя, тоже улегся спать.

Вдруг в одночасье будто сон кто нагнал, вырубился. Только как через вату голос услышал. Далекий такой, на грани сна и яви.

«Минька! Минька, просыпайся, гаденыш! До тебя хрен докричишься. Глаза разуй!»

– Дед! Ты?

«А кто ж еще? Жинка твоя до тебя докричаться так и не смогла. Проснись. Беда в двери стучится!»

Проснулся. Голова тяжелая, такая, что не поднять. Сон в обратную сторону бросает, а у самого аж слезы из глаз от такого бессилия. Переборол наваждение, не сразу рассмотрел происходящее под боком. Увидел. Лошади, прядая ушами и подхрапывая, пытаются прижаться к стене кустов. Перед телегой встал женский силуэт. Тшилаба? Да нет! Вон же она – спит, к тележному колесу привалилась. Ребенок на коленях распеленался и орет. Как-то не замечал раньше, чтоб мелкая так орала. Мать тоже хороша, несмотря на крики дочери, без задних ног спит. Ё-о-о! А чужинка-то красивая!

С того места, где лежал, даже при призрачном свете луны хорошо разглядел, как молодая незнакомка в длинном белом платье, с распущенными русыми волосами по пояс, наклонилась над Апраксиным и поцеловала его в лоб, рукой так по щеке погладила, как пожалела.

Аут! Каретников в осадок выпал, в полнейшем ступоре наблюдал за ее дальнейшими действиями. А та шагнула к цыганке. Отбросив прядь волос, тоже прильнула к ее лбу поцелуем. Встряхнулся. Почувствовал неправильность момента, когда рука красотки потянулась к пеленкам, понял, что смутило. Шагов ее не слышал, а должен был, тут тихо, только храп Данилова достает до слуха. С него окончательно наваждение спало, вскочил на ноги, в пару прыжков рядом с барышней оказался, чтоб помешать к ребенку прикоснуться. Попытался за плечо ухватить. Куда там! Она прямо на глазах растворилась в воздухе, как и не было ее вовсе. Головой потряс.

– Ну т-ты, дед!..

Растолкал цыганку, Данилова, обоих в чувство привел. Обоим в ухо прошипел:

– Подъем! Подъем, кому говорю! Данилов, к бою готовься.

– А?..

– Тихо!

Крадучись, словно тень, скользнул в сторону «секрета». Отчетливо расслышал шепот в языковой западенской манере, слишком разнившейся с украинским языком, но понять можно.

– Москаля зныщилы?

– Жывый. Прыдушилы тильки, та по голови вдарыли. Потим з усима разом повисым.

– Добре! Чого ждэмо?

– Кикоть казав, трэба оподаткуваты та захопыть усих разом. Як свитло будэ…

Слушать дальше было некогда. Оставив карабин там, где выжидал подходящий момент для нападения, ящеркой юркнул между порослью. Обошел говорливых стороной. Два силуэта со спины. Оба вниманием обращены в сторону их лагеря. Два быстрых шага, с близкого расстояния бросок штыка в спину одной из «ростовых мишеней». Короткий спурт и… самодельная удавка уже наброшена на шею не успевшему толком удивиться человеку. Упор коленом в позвоночник, рывок концов крест-накрест в стороны. Хрип и стон прозвучали почти в унисон. Так же рядом легли в траву оба мертвых тела. Обыскать нет времени, лишь штык извлек из тела. Работать!

В ложбинке «секрета» застал неприглядную картину. Не то чтоб полностью рассмотреть все можно, но даже в темноте по определенным движениям и тихой матерщине понял, что человек, сидя над связанным пленником, развлекаясь, измывается над ним при помощи штыка, при этом посмеиваясь при очередном стоне, подошвой сапога надавливает на лицо. Что сказать? Ублюдок.

Выпрямившись и бесшумно подойдя вплотную к охраннику, от души сыграл его головой в футбол.

– Н-на!

Неизвестно, как выдержал череп, а вот шейный позвонок хрустнул громко.

Порезал путы на руках и ногах Гаврикова.

– Как же ты их прощелкал, боец?

– Честное комсомольское, не спал! – начал оправдываться Гавриков. – Подкрались незаметно…

– Спокойно! Двигаем в лагерь. Карамультук свой не забудь.

– Что?

– Пулемет бери и без приказа стрелять не вздумай.

– Есть!

– Нишкни! Да не топай ты так.

…В лагерь проникли тихо. Каретников едва различал посторонние звуки где-то на периферии восприятия. Эти звуки точно не принадлежали лесу, и, если б он спал или только отходил после сна, вполне мог не обратить на них особого внимания. Кто-то знающий и умелый, словно на номера, выставлял загонщиков на охоте. Бандитам сейчас тоже несладко. Может, и хорошо эту часть леса знают, так ведь ночь – она для всех одинакова.

По голосу и дыханию ощутил беспокойство Данилова и его радость от их возвращения. Спросил шепотом:

– Что?

– Берем лейтенанта и женщину, отходим по той же тропе, что сюда пришли.

– А лошади, телега?

– Бросаем.

– Как же…

– Данилов, на тебе баба… Гавриков…

На ощупь просунув руки под мышками, приподнял находившегося в полном сознании Апраксина. У основания черепа вдавил указательные пальцы в нужных местах. Когда тело лейтенанта, расслабленное и безучастное ко всему, снова оказалось на сене лежбища, отдал распоряжение тревожно переминающемуся рядом бойцу.

– Дай сюда пулемет. Командира на плечо и от меня ни на шаг не отставать. Сержант, замыкаешь движение.

Как ни старался, все равно понимал, что двигаясь, шумят, спотыкаются, срывая дыхание, обнаруживают след. Те, кто их выслеживал и собирался врасплох застать, именно по шуму определили пробуждение лагеря. Скорее всего, их командир выстрелом подал сигнал на ночной бой.

Началось! Каретников прибавил скорость. Таиться бессмысленно. Не забывал контролировать пыхтение Гаврикова позади себя и звуки впереди и по сторонам. Тишину вокруг будто прорвало. Наверное, так вело бы себя сорвавшееся с места стадо бизонов, вытаптывая и ломая все на своем пути. Такое ощущение, что стреляют отовсюду, а лесное эхо, подхватывая стрелковую канонаду, разносит ее, где-то гася звук, а где-то повышая его и распыляя по зеленым коридорам и ярам.

– Бего-ом!

Понеслись.

Показалось? Нет? По правую руку от прохожей стежки, по которой лишь недавно возвращались к лагерю, призрачно-темная прядь тяжелой нижней ветви на дереве вроде как колыхнулась. Подумать не успел, а тело сработало за него, подалось в сторону. Вспышка.

Бух!

Развернув раструб «дегтяря» в обозначившееся место, дал очередь на три патрона, сбивая листву: